Невозможное (СИ) - "Mb Vivian" - Страница 1

Невозможное

1

«Каждый Великий теряет своё дитя

и затем стремится найти ему замену.

Треть пуповины ускоряет встречу

с бледной луной, что приманивала охотников

и питала их мечты.»

Bloodborne. Описание одной трети пуповины,

найденной в Старой заброшенной мастерской

«О, добрый Охотник… Спасибо, спасибо тебе. Я так рад, что ты не забываешь о моей просьбе…»

Больше не трясёт и не качает, не впивается что-то жёсткое под рёбра. Чьи-то руки принимают её и осторожно укладывают на ледяной пол. В нос бьёт запахами пыли и ладана.

Эмили звонко чихает и окончательно приходит в себя.

Дымный полумрак, рассеиваемый множеством свечей. Кругом статуи с искаженными страданием лицами и протянутыми в безмолвной мольбе руками. Часовня Идона… Своды теряются в туманной выси, торжественную тишину разрывает, как ветхую ткань, потрескивание пламени свечей.

Эмили торопливо садится, стараясь поменьше касаться ледяных плит пола. Бросает испуганный взгляд вперёд. У стены на ветхом покрывале сидит существо, от вида которого девушка судорожно дёргается, стараясь отодвинуться как можно дальше. Укрытое пыльным малиновым плащом создание напоминает изображения птумерианских старейшин — только изуродованных еще больше, чем они есть, и сломленных, раздавленных, втоптанных в пыль. Морщинистые веки опускаются, скрывая незрячие глаза-бельма, впалые губы кривятся в гримасе скорби — неужели этот странный обитатель часовни как-то чувствует, что незваная гостья смотрит на него с ужасом и отвращением?

— Не бойся. Это Агата. Он хороший, — раздается сзади усталый мужской голос, в котором слышна дружеская, необидная насмешка. Эмили оборачивается и, задрав голову, встречается взглядом с Охотником. С тем, кто вырвал ее из зубов и когтей ликантропов на мосту и принёс на плече сюда — в последнее безопасное место в Ярнаме.

Эмили торопливо поднимается на ноги, все еще слабые от усталости и пережитого страха, и замечает, что одежда на ней порвана во многих местах и пропитана кровью. Нет сомнений, раны были смертельными. Но она жива. И даже боли не чувствует. А это означает…

Спасти её от неминуемой смерти могло только одно — чрезвычайно редкий и ценный препарат Древней крови, которым исцеляют себя Охотники. И её спаситель потратил на неё то, что могло бы когда-то спасти жизнь ему самому.

Стиснув руки перед грудью, девушка кланяется Охотнику.

— Я бесконечно благодарна вам за помощь. Меня зовут Эмили Лейтер, я дочь Сэмюэля Лейтера, книгопечатника. Могу я узнать ваше высокочтимое имя?

— Ферн, — отвечает охотник. Коротко, четко, будто щелкнула при трансформации рукоять пилы-топора. Эмили украдкой внимательно разглядывает своего спасителя, желая запомнить лицо, но оно полускрыто матерчатой повязкой, такой же, какие носят все Охотники; встретишь на улице — не узнаешь. Видны только глаза — и их девушка точно не забудет: радужки такого редкого изумрудного цвета… А взгляд обжигает холодом металла на морозе. Охотник едва заметно кивает Эмили и проходит вглубь часовни, на ходу таким же сдержанным наклоном головы приветствуя сидящую возле перил бледную женщину в красном платье.

— Бедное дитя, — со вздохом говорит этот Агата — странный и пугающий, но, по словам Охотника Ферна, хороший. — Я слышал о твоем отце. Проклятое время… Но скажи… Ты ведь не держишь зла на Охотников?

Сэмюэль Лейтер в прошлую Ночь Охоты обратился в чудовище и напал на жену. Эмили, по счастью, в этот день была в гостях у подруги. Подоспевший отряд Охотников не успел спасти женщину, а обезумевшего отца семейства упокоил на месте — по словам соседей, быстро и почти безболезненно. С чего бы Эмили держать на Охотников зло?

А сегодня Охотник спас ее саму — когда она, оглядываясь и сжимая в ледяной и влажной от страха руке бесполезный нож, пересекала старый мост, на нее набросились сразу два ликантропа. Она даже понять ничего не успела — а уже гудел от удара о брусчатку затылок, горели живот и бедра, располосованные когтями, блестели прямо перед лицом длинные белые зубы, обдавало горячим зловонным дыханием…

Нож в первый же миг отлетел в сторону — зачем она вообще его взяла?.. Руки скользили по шерсти на горле чудовища, не справляясь с яростным напором голодного зверя, чующего свежую кровь. И всё должно было закончиться быстро, с дикой болью и… Насовсем. Но закончилось хоть и не безболезненно, но все же как-то не так, неправильно: боль в груди, в животе и ногах, от которой хотелось кричать в голос, срывая горло, но почему-то выходило только жалобное поскуливание; укол в бедро, жжение в ранах, в момент, когда казалось уже невыносимым, сменившееся успокаивающей прохладой; и темнота. И только потом — чувство покачивания и неудобно болтающейся на весу головы; запах ладана; холодный пол и скрипучий голос Агаты.

«Я не умерла, хотя должна была. Это что-то означает…»

Пропал мешочек крупы, купленный на последние деньги. Больше Эмили в ту часть города — ни ногой. Дом? Разве это теперь её дом? С брызгами крови мамы и папы на стенах…

А где и на что жить, чем питаться здесь?

— Ты могла бы остаться, — внезапно говорит Агата. — Здесь безопасно. Если ты не против, конечно. — Он застенчиво улыбается, словно не делает одолжение незваной гостье, а просит об одолжении её саму. Потом поясняет: — На самом деле… Мне не помешала бы помощь. Иногда Охотники приводят раненых… Или маленьких детей. И мне бывает трудновато ухаживать за ними. — Изломанное, бесформенное, как тот Великий, чьим именем названа часовня, существо с растерянной и жалобной улыбкой разводит костлявыми руками с длинными — нечеловечески длинными! — пальцами. Да, такими руками, наверное, не очень-то удобно пеленать младенцев…

— А можно?.. — Эмили, нервно оглянувшись на Охотника, опускается на холодный каменный пол рядом с Агатой. — Я… Я умею лечить. Немного. Я была бы рада быть полезной. А где мне можно поселиться?

— При часовне есть несколько келий для служителей. Займи ту, какая больше понравится. И… Добро пожаловать. Я очень рад, что ты согласна остаться со мной. — Агата робко тянет к девушке руку, дрожащие пальцы нерешительно замирают в воздухе — он ведь её не видит, а на ощупь дотронуться не решается. Эмили сама ободряюще пожимает сухую и тонкую, как птичья лапка, кисть нового знакомого… Нового друга?

— Мы будем друзьями? — Агата застенчиво улыбается. Эмили кивает, улыбаясь в ответ. Спохватывается — всё же непривычно разговаривать с незрячим, — и говорит как можно мягче и приветливее: «Да, конечно».

Поднявшись на ноги, девушка замечает, что Ферн уже исчез.

Так для чудом выжившей дочери книгопечатника началась новая жизнь.

У этого спасительного чуда, конечно, было вполне конкретное имя — Ферн, — но девушка в не меньшей степени была благодарна смотрителю часовни Идона — и за приют, и за то, что позволил снова ощутить себя нужной и полезной, за то, что благодаря работе в часовне у её жизни снова появился смысл.

Днём это было просто одно из множества полузаброшенных зданий, напоминающих о пышности Ярнама во времена расцвета, но во время ночей Охоты, полнящихся рёвом чудовищ и запахами крови и пороха, часовня Идона превращалась в прибежище для выживших и сохранивших рассудок. Запах ладана обволакивал вошедших, тёплый свет свечей изгонял из души и из памяти черноту, царящую снаружи, а тихий дрожащий голос смотрителя часовни отпугивал призраков, цепляющихся за сознание усталого путника.

Агата был хотя и незрячим, но бесконечно внимательным к тем, кто приходил в часовню в поисках укрытия, а Эмили стала глазами, руками и ногами слепого служителя Идона. Его крыльями. Крыльями ангела-хранителя уцелевших ярнамитов и Охотников.