Горное селение (СИ) - Логинов Святослав Владимирович - Страница 41

— А мне какое дело? — спросил барониссимус.

Он вальяжно развалился на подушках и слушал Арчена так, словно перед ним кривлялся шут, которого можно смеха ради послушать, а можно заставить молчать пинком ноги.

— Дело в том, — возвысил голос Арчен, — что по ту сторону хребта нет земли. Там бушует окаянное море, полное яда. Иногда волны перехлёстывают хребет и порождают отравленные дожди, а уже от них рождается зачарованный лес и заводятся чудовища, которых вы так боитесь.

— Я ничего не боюсь.

— Я видел, в каком состоянии вы, со всей своей храбростью, были вчера. Если бы не помощь маленькой девочки, тебя бы сейчас хоронили, как и твоего проворовавшегося казначея.

— Ты уже наговорил на два костра, — меланхолично заметил барониссимус.

— В таком случае, я наговорю ещё на пару костров.

— И пыток, — добавил барониссимус.

— А вот этого не будет!

Арчен шагнул к окну, которое только вчера вышибал. Теперь окно было забрано узорчатой стальной решёткой. Кованные цветы, переплетаясь составляли сложный узор. Арчен сорвал несколько цветков, составил из них букетик и протянул его барониссимусу. Тот отползал, прикрываясь подушками.

— Нет! Не подходи!

Стража, явно люди безымянного царедворца, получившие ночью командирские указания, не вмешивалась.

— Раз так, то продолжим наш разговор. На самой границе колдовского леса находится селение, где живут волшебники. Вы, ваше баронство, непрерывно нападали на нас и всякий раз бывали разбиты. Так было до недавнего времени, когда вы сумели сломить колдунов и разрушить селение. Я правильно говорю, ничего не соврал?

— Всё так было и так будет! Никто не посмеет противоречить нашей мощи!

— Жаль твоя моща тоща. Дело в том, что селение колдунов сдерживало ядовитое действие Окаян-моря. Не стало селения, и из морских просторов на ваши земли обрушилась жёлтая чума. Надеюсь, ваши врачи, — ведь у вас есть врачи? — уже установили, что никакого морового поветрия нет, болезнь не заразна. Это яд Окаян-моря стекает в долину. Взгляни, пограничные земли в предгорьях у тебя вымерли напрочь. В столице дела не так страшны, сюда добралось меньше яда. Но если твои войска двинутся к горам, мы уже не сможем ничего сдерживать. Погибнет войско, следом сгинет мирный народ, помрёшь и ты сам. Мир не сможет существовать без колдунов.

— Ты врёшь! Не пытайся меня обмануть! Я буду победителем, потому что в моих руках чудесный эликсир, который вылечит и армию, и подданных.

Вот уж такой дури Арчен не ожидал.

— Ты загляни в бачок! Этими каплями ты собираешься вылечить весь народ?

Барониссимус потряс бачок, но растерянность на его лице быстро сменилась уверенностью.

— Ты принесёшь мне столько зелья, сколько я скажу.

— Эй, любезный, ты забыл, что хотел сжечь меня на трёх кострах разом!

— Я придумал кое-что получше. Я прикажу привязать к столбу твою девчонку. Хворост, то-сё, факела наготове. Думаю, ты помчишься бегом и принесёшь столько зелья, сколько мне захочется.

— А ты сволочь, — произнёс Арчен, глядя в царственное лицо. — Ты хуже чащобного гада. Жаль мы тебя вчера вылечили. Сдох бы — и дело с концом. Ничего, доброе дело не опоздано. Я тебя и сейчас убить могу, даже не прикасаясь к твоей прогнившей туше. А твой преемник, думаю, будет более сговорчив.

Барониссимус живо выпрыгнул из постели и спрятался за спинами придворных, которые продолжали стоять с видом полного недоумения. На их глазах творилось дикое непотребство, но как поступать в такой ситуации, никто не знал. Этикет не предусматривал подобных вещей.

Ёмкость с остатками панацеи государь из руку не выпустил Со звонким хлопком он выбил пробку и принялся поспешно, давясь и обливаясь голубой жидкостью, глотать драгоценный эликсир.

— Что ты делаешь, дурак! — закричал Арчен. — Нельзя!

— Не учи! — ответствовал государь, оторвавшись от опустевшего сосуда. — Ха-ха! Я теперь бессмертный! Никакая болезнь, никакой яд меня не убьют!

«Разве что белая ртуть», — подумал Арчен, а вслух сказал:

— Тебя убьёт собственная глупость. Человек не может выдержать столько здоровья, сколько ты влил в себя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Бред! Я здоров и силён, как никогда. Никакое чёрное колдовство не сумеет справиться со мной!

Барониссимус ударил одной рукой о другую. Раздался громкий хруст, стукнутая рука обвисла, изогнувшись под нелепым углом.

— А! Что?!.

— Ты сломал себе руку, сиятельный. Сила и здоровье у тебя возросли многократно, а прочность костей осталась прежней. Кстати, советую лечь, а то как бы взбесившееся сердце не выломало грудную клетку.

Барониссимус пытался кричать, но с первой попытки сорвал голосовые связки и сумел лишь просипеть:

— Помогите!

— Один раз мы тебя вылечили, второго раза не будет. Жадность кошку сгубила.

С кошками и их жадностью Арчен хорошо познакомился в бытность рабом.

Барониссимус пал на постель. Балясины, на которых держалось спальное сооружение, подломились, всё бухнулось на пол. Непонятно, вес у человека, опившегося эликсиром, остался прежним, отчего же всё ломается? Возможно дело в резкости удара.

Уцелевшей рукой барониссимус срывал одежду. Клочья прочнейшей материи разлетались, как придуманные. Обнажённая грудь бешено вздымалась, причём не от дыхания, а словно кузнечный молот стучал изнутри, стремясь вырваться на волю. Это билось, а верней, разбивалось сердце. Рёбра были сломаны чудовищными ударами, и лишь пласты сала на груди не позволяли телу разлететься на части. Готовые лопнуть глаза, и пена из ушей — как это было похоже на гибель Никола! Но там панацее противостояла белая ртуть, а здесь только собственная жадность. Недаром говорят: жадность — самый страшный яд среди всех ядов.

Толчки изломанного тела становились реже, хотя сила их не уменьшалась. Пена из ушей и рта сменилась жиденькой кровью.

— Что скажете, учёные мужи? — спросил Арчен. — Вы видели, я не коснулся его пальцем, но лишь предупреждал, чтобы он не совершал самоубийства.

— Этот чудесный медикамент, — произнёс самый седобородый, — способен убить в человеческом организме любую болезнь, но если он не находит болезни, то он убивает самого человека.

— Совершенно верно, — подтвердили остальные.

— Государь смертен, государство вечно! — возгласил военачальник, и стража у дверей опочивальни отсалютовала бердышами.

Арчен вздохнул с облегчением. Дело, кажется, поворачивало к нужному завершению.

— Господа, — объявил полководец, обращаясь к растерянным придворным, вам поручается важнейшее дело — объявить народу о смерти богоданного властелина. Кроме того, нужно подготовить и провести похороны, достойные величия скончавшегося государя.

О таком царедворцы могли только мечтать! Казначей погиб, а им дозволено безотчётно запускать лапу в сокровищницу. Бедняги не знали, что войсковые казначеи уже проинструктированы и будут негласно учитывать каждый шлёндер, а когда придёт срок, за всё будет спрошено со всей строгостью.

Но главное, пока прочие царедворцы делили деньги, командир гвардейцев забирал в свои руки власть, и война с безымянным селением вовсе не входила в его планы.

Настоящие переговоры начались, когда лишние царедворцы покинули зал. Первый вопрос был:

— Вы собираетесь остаться при дворе?

— Нет. Здесь нам ничего не нужно, кроме мира и спокойствия, которые мы уже получили. А дома мы нужны. Нас мало, и я не знаю, как мы сможем остановить моровую язву.

— Хорошо, Я прикажу, чтобы вам выделили экипаж.

— Это лишнее. Колдуны должны ходить пешком. Красивая жизнь легко может изнежить волшебника.

— И ваша девочка тоже пойдёт пешком?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Сюда-то она дошла. А если бы вы видели, как она взбиралась на граничные горы, вас бы не удивляли её здешние подвиги.

— Представляю, кем она станет, когда вырастет.

— От неё не будет ни малейшей опасности. Она будет лекаркой, которая вылечивает все болезни, кроме смерти. Её мать тоже была лекаркой, каких поискать, а ваши священники хотели отправить её на костёр. Поэтому я прошу: пусть таких приговоров больше не будет. Самый суровый приговор должен быть — изгнание. Изгнание к нам, в горы. А уж мы разберёмся: колдун это, преступник или дурак возомнивший о себе невесть что.