Жена по заказу - Драбкина Алла - Страница 4

– Последние три дня я звонила вам день и ночь! Никто не подходил к телефону, и я поехала сама…

– Телефон отключен, – вяло объяснила я.

– Сейчас же заплатим, я богатая, – сказала Манюня.

– С каких это делов-дров? Вам повысили зарплату?

– Нет, уволилась. Теперь я работаю негром.

– Где и на кого?

– Вы будете меня презирать, но я пишу продолжение романа некоего американского придурка, который давно помер. Герой – пещерный человек по имени Гунус. Вы, наверное, видели эти книжки. Моя норма – пять листов в месяц. И за это мне платят четыреста долларов.

– Пять листов? Это круто.

– Это тем более круто, что спаси Бог придумать хоть что-то с отдаленным проблеском мысли. Вымарывается как непонятное читателю.

Манюня деловито вынимала из объемистой сумки какие-то кексы, шоколады и прочее в том же духе. При виде сластей меня замутило. Когда я голодна – не могу видеть сладкое. А она уже ставила чайник.

– Чай или кофе у вас где?

– Где, где... рифму знаешь?

– Да что с вами?

Не могла же я сказать ей, что предпочитаю корку хлеба с солью.

– Я не ем сладкого... у меня диабет начинается, – зачем-то солгала я.

– От дура! От дура! Сигареты забыла! Я быстренько сбегаю, а? Вы только дверь не запирайте, ладно? – И Манюню будто ветром сдуло.

Я же поползла в коридор и кое-как собрала на поднос черепки. Успела вымыть посуду и привести остальное в порядок, а Манюни все не было. Манюня может заблудиться в центре города, потому что она родилась в новостройках, а географическое чутье у нее, как у того барана, который не желает признавать новые ворота.

Но я клеветала – Манюня не заблудилась. Она обежала все магазины и приперла целую сумку продуктов.

– Я такая эгоистка, – сказала она, – сама сладкоежка и другим тащу сладкое.

– Побольше бы таких эгоистов, – чуть не прослезилась я, однако скривилась, увидев, что вместо нормальной выпивки она приперла ликер.

Мы сидели на кухне, выпивали и закусывали, перечисляя друг другу все беды и напасти, случившееся с нами с тех пор, как мы не виделись.

– Они «корову» пишут даже не через "а", а через "ы", – жаловалась Манюня. – Свобода, бля… ой, простите.

– Я там отработала четыре месяца. Нашла контакт с учениками, научила писать сочинения, что, сама понимаешь, довольно трудно. А потом они почему-то заявили, что я должна бросить старшие классы и перейти на пятые-шестые. Когда я спросила, почему…

– А вы у них ничего не спрашивайте, – перебила меня Манюня. – Логика исчезла вместе с грамматикой. А уж учителя…

– Да, – согласилась я, – давно не видела такого скопища хамов и недоучек, как в школе. Коллектив меня просто ненавидел. Почему-то они все пытались мне доказать, что они не хуже меня: сама понимаешь, когда люди берутся доказывать, что они не хуже, получается, что уже поэтому они хуже. Особенно меня возненавидела учительница математики, .

– Вы и математика? Это каким боком?

– Один раз помогла девочке решить задачу по алгебре. Потом пришла другая девочка, потом мальчик… Выяснилось, что самые умные и способные дети в принципе не знают математику и боятся ее, как зубной боли. Эта неграмотная стерва запугала их, но научить не смогла.

– А вы можете научить математике?

– Манюня, я закончила школу, потом выучила дочку, подтягивала детей родственников и соседей. Что такого сложного в школьной математике? Литература в тысячу раз сложнее – нужно заставить читать, анализировать прочитанное, научить говорить, грамотно писать, а математика… В общем, из школы я ушла…

– А эта, помните, я говорила, вождица… – продолжила Манюня, – опять намарала книжку, То есть она не намарала даже. За ней стенографистки записывали лекцию, машинистки печатали, а потом слали мне. У нее декабристы читали Маркса...

– Ты что, серьезно?

– Вполне. Я уж не говорю об именах и датах. И когда я эту книжку написала заново и сказала главному, что я думаю о вождице... они напустили на меня редактора этого вшивого университета для богатых, который сказал, что я своими речами подрываю... и тэ дэ. Надо было уходить, но куда?

– ..Я ушла из школы и стала продавать французскую косметику. Посмотри на меня, Манюня, и скажи: кто-нибудь нормальный купит у меня французскую косметику.

– Вы прекрасно выглядите…И вот появился этот тип с Гунусом. Предложил написать на пробу лист…

– ..Потом я у себя дома расфасовывала большой мешок хлорки по маленьким пакетикам. Это была хорошая работа, но хлорка скоро кончилась…

– .Когда же я предложила сборник, свой сборник, на меня посмотрели как на сумасшедшую. Народу не надо интеллектуализма! С каких это пор я стала интеллектуалкой?

– ..Потом я нянчила двухлетнего младенца.

Отработала два дня. На второй день повела его гулять. И все бы было хорошо, если б я поточней запомнила, из какого дома и квартиры вышла. Младенец сам привел меня домой, но к тому времени он описался и обкакался. А дома меня ждали разгневанные родители.

– ..А теперь они не дают мне разогнуться. Хотят, чтобы я писала не пять, а десять листов в месяц. Этот мой Гунур Гнус снится мне по ночам. Вначале я пишу нормальный текст, а потом его оглупляю. Двойная работа…

– Да... при совдепии мы научились дурачить власти, а теперь уже вам, молодым, надо учить дурачить себя…

– Но я бы хотела видеть читателей, которым нравится мой Гунус… Неужели болезнь зашла так далеко?

– Читателей твоего Гунуса видела я. Взялась воспитывать семилетнего подонка у новых русских. Слегка дала ему по рукам, когда он пытался поджечь скатерть на столе… А там кругом этот немецкий пластик, эти обои, которые сами по себе могут вспыхнуть… Меня выгнали и не заплатили. Они очень не любят платить. Потом общие знакомые мне рассказали, что я была пятой по счету – и никому не платили. И вот уже месяц я живу… вот так.

До сих пор не пойму, почему мы с Манюней расхохотались. Наверное, сработало воображение: Гунус, обкаканный младенец, декабристы с Марксом под мышкой, хлорка с французской косметикой – адский коктейль.

– Я боялась идти к вам с этим, – робко приступила Манюня к цели своего прихода, – но раз уж вы работали с детьми… Понимаете, ни в моем старом издательстве, ни в «Гунусе» про вас слышать не хотят. Говорят, что у вас репутация… Ну якобы однажды вы тремя словами сняли большого начальника…

Я порылась в памяти и вспомнила, что это было лет двадцать назад. Один главный редактор сказал кому-то (и не одному человеку, а нескольким), что он не намерен печатать баб, особенно эту стерву Горчакову. Разумеется, мне это передали. На ближайшем собрании я вылезла на трибуну и попыталась выяснить этот вопрос с самим главным редактором, которого и в лицо-то не знала. Но он не поспешил показаться мне, хотя из зала раздавались крики, что он тут, в наличии. Тогда я продолжила свою мысль и сказала, что ненавидеть женщин – нездорово.

Зал хохотал, визжал и топал ногами. Я ничего не могла понять. Я только видела, как какой-то человек бросился по ковровой дорожке прохода к дверям. В зале же орали: «Женька, ну скажи еще что-нибудь!»

И я сказала. Но дело не в этом.

Человек, убежавший из зала, ворвался в кафе, где гудели пьяные саботажники всяческих собраний. Он плюхнулся на свободный стул рядом с писателем Медведенко, который в этот раз пил мрачно. Мало того, что человек этот как бы машинально выпил кофе Медведенко, но потом и уронил руку ему на колено. Медведенко, как и я, не знал его в лицо, но ощущение у него сложилось гнусное, и с воплями: «Пидор гнойный!» Медведенко погнал этого типа в раздевалку.

Вот это и был тот самый главный редактор, ненавидящий баб. Но и Медведенко был прав насчет пидора. Оказывается, все давно знали, что он пидор. Кроме меня и Медведенко. В общем, этому типу пришлось уволиться. Но если б я знала правду, то в жизни не сказала бы того, что сказала.

Хотя, с другой стороны, дело было не в том, что этот человек «голубой», а в том, что он был партиец, стукач и бездарь. А это уже не просто коктейль, это коктейль под названием «царская водка». Удивительно только... хотя нет, не удивительно, что прежние подонки так хорошо спелись с подонками нынешними. Тогда никто не посмел тронуть меня за мои слова, но то, что про старый скандал знают нынешние бездари и ставят то выступление мне в вину… Все верно – ничего не изменилось. Король умер, да здравствует король!