Жена по заказу - Драбкина Алла - Страница 26

– Какие у вас подруги… У меня нет ни одной такой. А Маша эта, которая «Гунуса» пишет... почему она так самой себе не нравится? Нет, мы как-нибудь устроим сабантуйчик и позовем Машу и мою толстую Вероничку, пусть Маша поучится нравиться самой себе. Обязательно устроим, обязательно позовем! Но вот как они умудрились научиться шить или писать? Как им в голову пришло? Вот я старше их, а ничего не умею. Ни-че-го-шень-ки!

Яна была искренне расстроена, а потому мне пришлось приводить доводы в ее пользу.

– Зато ни Варька, ни Манюня не могут создать семью. Не умеют соответствовать. У Варьки за плечами два брака, оба неудачные. У Манюни, правда, всего один.

– У меня тоже много чего за плечами, – обрезала вдруг жестко Яна.

– Но я вижу, что ты чему-то научилась.

А Варька не может яичницы поджарить. Знаешь, почему она разошлась со вторым мужем? Она его любила, ты не думай. Но он был такой, знаешь, ипохондрик, любил болеть. Умная жена, да еще при любви, могла бы создать вокруг него бешеную суету, такую амбулаторию! А эта дура только хохотала!

– И правильно делала, – буркнула Яна.

– А Манюни муж был графоманом, они у меня в ЛИТО познакомились, – я брякнула это и прикусила язык, но Яна заинтересовалась.

– И что?

– А то, что она вечно высказывала ему правду!

В конце-то концов, для работы в газете он годился, и даже больше, чем Манюня, хотя она тоже кончала журналистский. Он парень веселый, живой, Красивый, остроумный… Я, например, всегда находила, за что его похвалить. А Манюня, при всей своей любви, не уронила доброго слова. Правда, она могла дурить от неуверенности в себе, от нелюбви к себе. Ей с самого начала казалось, что он ее недостаточно любит, что он должен ее бросить.

Делать трагедию на ровном месте – это какая-то наша русская неистребимая черта… А ведь она его и сейчас любит. А ты прекрасно живешь с мужем, полностью соответствуешь его идеалам…

– Вы уверены? – с досадой бросила Яна. – Вы его идеалы вычислили из того, что он пишет?

Неужели вы не понимаете, что пишет он совсем не о том, потому что на самом деле он не умеет писать?

Его писания не имеют отношения к его жизни, он себе образцы берет из литературы, а не из жизни.

В той старой рецензии вы так и написали, хоть он этого и не понял. А я поняла и прочла его писания еще до свадьбы, думала, что сумею ему угодить.

И что же? Хотите пример? Вот тут вы на кухне громко разговаривали по телефону, а мы с ним вышли из комнаты. И вдруг вы начали материться…

Я почувствовала, что краснею. Это мы с Гусаровым обсуждали по телефону нашу жизнь. Но как я могла забыть, что нахожусь не дома!

– И вот вы материтесь, – продолжала Яна, – а я уже думаю, что мне делать без вас. Ведь Виктор сто раз говорил мне, как он не выносит матерящихся женщин. И что же? Он показывает мне, чтобы я молчала. Никакого раздражения, ни малейшего, уж поверьте мне. Я бы даже сказала, что он почти с восторгом прошептал: «Вот дает!» И все. И все, понимаете? Или вот к нам ходит одна художница, подруга жены его сына. По-моему, она лет пять не причесывалась и года полтора не меняла одежду, но вы даже представить не можете, как он с ней носится, как он ее прямо-таки заманивает в гости.

А вот теперь выясняйте его идеалы!

– Ну уж! Поздно этому старому хрычу искать идеалы. Просто он у тебя зарвался, если так, – разозлилась я.

– Да нет, вы не поняли. Он не ищет идеалов и не собирается меня бросать! Просто ему меня мало, и любому действительно интересному мужчине будет меня мало. Я сама это чувствую!

– Яна, не нагнетай русских трагедий, посмотри на подругу Вероничку.

– Глаза б мои на нее не смотрели, – зло бурчит Яна. – Вероничка из другого мира, а мне нравится в вашем. Мне нравятся ваши нищие, но щедрые подруги, нравится, как они говорят и смеются, нравится даже то, что они не в восторге от самих себя. Это при том-то, что умеют то, чего никто не умеет! К черту Вероничку.

Весь вечер Яна, захлебываясь, рассказывает Виктору, где мы были и кого видели. И ее слова – не только слова. Сдается мне, что Яна ненавязчиво сватает ему писательницу Александру Сорокину.

– Да ты сто раз видел ее по телевизору! У нее такое потрясающее чувство юмора. Хотя увидеть у нее только юмор мало, у нее не только юмор…

– А... эта, которая эстрадная актриска! – отмахивается Виктор.

Ну какой он все-таки мудак! Яна растерянно смотрит на меня, и я даю ей понять, чтобы пока прекратила этот разговор. Как-нибудь я сама заведу разговор об Але и об эстраде. Я покажу этому снобу, где раки зимуют. Я еще не продумала как, но объясню ему кое-что и насчет Али, и насчет Яны. Уж раз он меня пока слушает, выслушает и это.

С Кирюшей гораздо труднее. Не прошло и пары недель После хорошей порки, как наш мальчик, прочитав «Детей подземелья», схватил с Яниного стола тысячу долларов, приготовленных совсем не для него, благополучно сбежал из дома (мы с Яной и не заметили, как) и раздал эти деньги в подземном переходе.

Идеалист Виктор был в полном восторге от такого поступка пасынка. Мне пришлось объяснить не только Кирюше, но и Виктору, что так поступать негоже.

– Мальчик проявил доброту… – в восторге горячился Виктор.

– А за чей счет?

– Но он же знает, что мы состоятельны.

– Вы. Не он.

– Ладно. Воспитывайте, как знаете… – в конце концов согласился Виктор.

И вот опять долгие беседы, сказка о том, как один лодырь позволял матери сжигать незаработанные деньги и бросился в огонь за заработанной медной полушкой. Я объясняла, что глупо розданные деньги никого не спасут, что они оказали бы помощь лишь тому человеку, которому предназначались.

– Вот вы какая, – пыхтит Кирюшка, – то сами отдаете свои деньги, то меня за это же ругаете!

– Я отдала свои. Я не взяла их у мамы. И не тысячу баков.

– Я больше не буду… – Он пытается броситься ко мне на шею.

– Почему ты не будешь? Почему ты так легко отказываешься от любых своих поступков. Я сейчас не так зла, как была тогда, когда ты обидел нищего. Просто без спросу брать нельзя, да еще такие большие деньги…

– Тыща баксов? Да у нас в классе ребята приносят и побольше.

– Но, наверное, им дают родители.

– Фигушки. Ребята сами берут.

– И потом об этом рассказывают.

– А что такого. Валяются несчитанные, где попало, вот ребята и берут.

Действительно, какая-то тысяча долларов. Честный пенсионер живет на такие деньги целый год.

Не нравятся мне Кирюшины соученики, но не срывать же его из школы. Совсем не обязательно, что в дармовой государственной соученики будут другие. Может, еще и похуже этих, как-никак присмотренных.

Я решаю пристроить Кирюшу в какой-нибудь кружок, потому что именно в кружке моя дочь, например, получила будущую профессию. И не только профессию, все ее лучшие подруги были из кружка ИЗО, а вовсе не из школы.

Но оказывается, теперь и с кружками вовсе не так просто. Везде надо платить, а потому детские коллективы будут такие же, как в платной школе.

Да и что говорить о кружках, если я еще не знаю, что нравится Кирюше, к чему у него способности.

Пока суд да дело, мы с ним то поем, то пляшем, то рисуем. Вместе со мной он с удовольствием занимается чем угодно, но без меня не станет ни петь, ни плясать, ни рисовать, это совершенно очевидно.

Я мучительно ломала голову, выискивая Кирюшины таланты и пристрастия, а он вдруг совершенно неожиданно говорит мне:

– Я сочинил стих. Хочу быть писателем.

Картинка называется «Не ждали».

О нет, я не смеюсь. Как говорят, чем бы дитя ни тешилось…

– Читай.

И он читает:

– Жила-была на свете

Попрыгунья Стрекоза.

Из семейства четверокрылых

Была она.

Зима к ней подобралась

И вдарила в глаза.

Почти лишилась зренья

Попрыгунья Стрекоза.