Жена по заказу - Драбкина Алла - Страница 2

Зачем я тебе все это рассказываю? Пишу в первый раз за долгие годы нормальное письмо и все кружу, кружу, будто боюсь подойти к главному.

Итак, нас на яхте «Час» восьмеро. Всех, кроме Асеньки, я знаю. Но если она обежала по просьбе Сакена весь город, собрала чемодан денег и, разыгрывая роль морской потаскушки, доставила деньги на место, не сбежав с ними, то, по-моему, подозревать ее в чем-либо трудно. Да и возраст. Они с Гаврилой не вписываются в мою историю по причине возраста. Силыч не вписывается по той же причине и также по социальной.

Те были лет на десять младше меня, только баба чуть постарше.

Но начну сначала, потому что все произошло как-то предсказуемо, как во сне, когда ты, не открыв еще двери, знаешь, кто за ней стоит.

Видимо, это прозрение случилось от крайней усталости. Я очень устала возиться с пьяной Иркой, тащить ее за собой и просто находиться рядом.

В общем, я разбирала вещи в кубрике. На яхте очень важен порядок, все должно быть закреплено, на полу никаких пролитых бульонов или масла, не дай бог поскользнуться при крене или качке.

Поскольку мужики устраивались без меня, я должна была знать, где что лежит: ножницы, шпагат, бумага, носки и прочее, чего там только нет.

И все – нужно.

И вот в одном из бортовых бардачков я увидела книгу. Она лежала обложкой вниз, но я сразу узнала – это был «Современный английский детектив». Тот самый, где напечатана «Смерть под парусом». Эта книга сто раз уходила от меня, но я всегда умела где-нибудь ее прикупить, вернуть.

Я прекрасно знала, что детективы вместе с этой книгой Егор забрал на яхту. Но я сразу поняла, какая это книга. Совсем не та, которую Егор взял из дома. Я почему-то знала, что, Открыв ее, я увижу лошадок, нарисованных Варькой лет в пять.

Смешные лошади: у них все в порядке с задними ногами, но передние крутятся колесом вокруг шеи, их не две, а штук пять. «Но лошадь же бежит!» – объясняла мне юная абстракционистка. Там же был записан тогда еще новый телефон Лехи. Двадцать седьмой страницы не было, три страницы склеились и их не очень удачно разъединяли. С начала до конца это была та самая книга. Ты, конечно, поняла, о чем я говорю?

Именно эту книгу я уронила двадцать лет назад, в безумии убегая с той самой блатхазы, куда меня завезли отнюдь не по указанию КГБ. Я не слишком высокого о себе мнения, чтобы бояться КГБ, да и замужем я тогда была за А. М., ас его женой такая штучка не прошла бы. Они держали его, одинокого, не вымершего после отсидки, реабилитированного зубра, как символ свободомыслия и почтения к мнению инакомыслящих в нашей стране.

Он не просил и не боялся ничего.

Это произошло после моего выступления в ЦП КО. Меня тогда чуть с ума не свели сумасшедшие старухи, чуть зонтиками не закололи. И тут три молодых, красивых (один – просто красавец) человека заступились за меня, бабки сиганули в стороны. Парни позвали меня в гости на именины ребенка, которому всего три года, Оказалось, что пригласили меня не просто так, Оказывается, мы уже встречались раньше. Когда-то я была на «Неделе детской книги» в Новгороде.

Мы там прекрасно пропьянствовали всю ночь, а потом ходили по городу и пели Окуджаву. Они говорили, что мой приезд, одновременно актрисы и писательницы, тогда украсил их жизнь. Они рассказывали мои анекдоты и ждали моего приезда.

Потом, отработав положенное по распределению, вернулись в Питер.

Я все прекрасно вспомнила, кроме лиц этих парней. Это, кстати, беда всех гастролей, Я помню девочку, которая сидела со мной за одной партой в первом классе, а потом уехала в другой город. Я узнала ее во взрослом состоянии. Но вот выступления сливаются в одну линию, и дай бог, если пять или шесть лиц из зала навечно впечатались в мою память.

И вот мы петляли по городу, со мной говорили, я не видела да и не смотрела, где нахожусь.

Чего мне было бояться в родном безопасном городе?

Я потом мы прямо с улицы поднялись на какое-то крыльцо, открыли одну дверь, за ней была другая. Открыли и эту и вдруг толкнули меня во что-то отвратительное: темное, грязное, сумрачное.

К спине что-то приставили (может быть, и нож, но не думаю), заставили раздеться догола и только тогда втолкнули в комнату, где на табуретке сидела баба, похожая на капо из военных кинофильмов. Меня швырнули на диван, сунули под нос порножурнал, отчего я чуть не взбесилась, и сказали, что сейчас будут насиловать.

Я орала, но было лето, воскресенье, а дом, где меня мучили, явно был каким-то учреждением типа НИИ, не работавшим по воскресеньям. И я подумала – пусть они убьют меня, но насчет изнасилования перетопчутся. Я обратилась к бабе:

– Вы же женщина!

– Я не женщина, я майор КГБ, И если не хочешь к нам на Каляева, то потерпи и доставь себе удовольствие.

Но удовольствия у нас не получилось. Они подносили мне к лицу зубной бур или дрель, а я плевала им в рожу. Мне давали по шее (шея несколько недель болела), но следов не осталось. Я думала, как повел бы себя А. М., и разразилась такой матерной тирадой (тогда это было еще необычно), какой позавидовал бы и сам А. М. Он научил меня ругаться, но я добавила и раскрасила все заученные слова, вспомнив, как умела ругаться моя деревенская бабушка. Вдова.

В итоге мне швырнули одежду и сумку. Одевалась я уже чуть, ли не на крыльце, тогда и обронила любимую книгу. Потом вспомнила: что-то стукнуло об пол. Но я помчалась оттуда с дикой скоростью, чуть не попав под машину. Хорошо, что за рулем была женщина. Она сразу поняла, что гнало меня под колеса. Она довезла меня до дома, и, только придя домой, я рухнула без чувств в дверях квартиры. Хорошо, что А. М, дома не было, они все: мама, Варька и он – были на даче.

Я никогда не рассказывала ему, что случилось.

Знаешь ты, Леха, Ирина и Егор…

…Ну вот, пришвартовались в Анд оме, я уже сбегала на берег, нашла свои белые грибы и проверила бруснику и клюкву. Год – золотой. Ветер норд-норд, а значит, рыбачки из деревни напротив ушли на Онегу на лосося. Мы тоже кинули для проформы сеть (заплатили за лицензию – чего ж добру пропадать).

Но продолжу то неприятное, чтобы ты поняла, что творится со мной. Мужики сидели в кокпите, на палубе или в рубке, а мы были с Ириной. Я раскрыла книгу, показала ее Ирине и напомнила, с чем это связано.

…Лехи тогда в городе не было, но, приехав, он сразу сказал, что в КГБ, как теперь говорят, «меня не заказывали». Кто из них будет кричать, что они гэбисты, да еще с Каляева? Уж гэбисты-то знают, что адрес у них Литейный, четыре. А вот мои подонки боялись именно Каляева, потому что там их допрашивали на предмет недолива, мародерства у пьяных и прочих вещей, случающихся в их халдейской жизни. Это не были преступники, которые отсидели, это были стукачи, завербованные на горячем. «Заказал» меня кто-то другой, хотя я так и не смогла найти ни одного по-настоящему ненавистника, который бы пошел на такое. Разве что профурсетки, которые до меня гонялись за А. М., но страстью там не пахло. Просто у него была квартира, ему вернули зарплату за годы посиделок, ну и, конечно, быть его женой было бы модно и лестно.

Мое всегдашнее бесстрастие на тему страсти нежной отмочило со мной штуку: А. М, почему-то выбрал меня. Выбрал настырно, попадался на пути в сто раз чаще, чем положено. Даже притворялся старым и больным, с ходу поняв, что именно на это я и клюну. И я клюнула на богатого, пусть немолодого, но очень хорошо сохранившегося в тюрьме человека, красивого, сильного, статного. А вот любовь и арифметика – это для нищих.

Пожалуй, это была единственная моя измена, со всеми потрохами, Никите…

Но я отвлеклась. В лес мы ходили с Егором по нашим местам. В лесу он кажется другим, таким, как я люблю. Где-нибудь в тайге мы жили бы дружно. Потом о нас бы сказали: они прожили в любви и печали и умерли в один день.

Я рассказала Егору о своей находке. Он тут же напомнил мне, что брал книгу из дома, и это была другая книга. Я разоралась, что я не сумасшедшая, если даже из Бехтеревки вышла без диагноза, не клюнула ни на одну провокацию психиатров, а лечили меня только от усталости и неразделенной (теперь) любви к умершему А. М. Ну врала я чуть меньше других женщин, зато в мужскую норму вполне укладывалась. Не понимаю, что они называют враньем? Мне самой кажется, что вру я как сивый мерин, и только в нескольких случаях социальной несовместимости не могу скрыть своей лжи и своей правды. Говорю одно, а смотрю на всех, вроде одноклассницы Беатрисы, как солдат на вошь. Правда, скорее не мое правило, а срывается с языка, как у любой малахольной.