Жена по заказу - Драбкина Алла - Страница 17

Я смотрела вниз и вдруг увидела, как чья-то нога пнула шапку нищего. Я быстро подняла голову и увидела искаженное гримасой презрения и брезгливости лицо Кирюши. Вообще-то я не из тех, кого боятся дети, но, видимо, посмотрела на него так, что он сиганул от меня.

Пока я собирала раскиданные Кирюшей гроши, пока опустошала свои карманы и извинялась перед нищим, Кирюша убежал.

– Благодари Бога, что это не твой ребенок, – сказал мне старик-нищий. – Его родители – несчастные люди.

Почему он догадался, что ребенок не мой?

Нога за ногу я пришла домой. Вот на этом, очевидно, и закончится моя проклятая карьера, хотя сама бы я не отказалась работать с Кирюшей даже после этого. Я еще не видела путей его исправления, но на что же мне дана голова? Все-таки я умею думать, а потому знаю: подумаю и найду.

Меня встретила встревоженная Яна.

– Что случилось, почему он прибежал один?

Он убежал от вас?

Скрыть правду, не выдавая своего отношения к таким детским грешкам? Нет уж. Выдам.

– Он ненавидит нищих, – сухо сказала я. – Он ненавидит нищих и потому пнул ногой шапку с милостыней.

Яна не то что побледнела, она позеленела. Потом резко побежала к комнате Кирюши.

– Открой сейчас же! Сейчас же открой, кому сказано?

Потом раздались звуки пощечин и гневные Янины выкрики:

– Полонское отродье! Мразь! В точности как твой папаша! Я тебе покажу такие развлекушки!

Нет, я тебе устрою другие. Ты у меня теперь долго будешь развлекаться по-моему!

Я не побежала туда, потому что ничего не имела против того, чтоб мальчишка получил свое. Да я сама бы налупила своего ребенка за такие штуки. Но я знала и другое: ни моя дочь, ни мои внуки такого не сделают. Им это просто в голову не придет.

– Мамочка, прости! Мамочка, не буду!

– Нет уж, ты еще разок попробуй!

Потом Яна, совершенно потерянная, вернулась ко мне на кухню.

– Вы теперь, наверное, не захотите иметь с нами дела?

Прежде чем ответить, я долго думала. А потом сказала правду:

– Мне очень нужны деньги, мне очень нужна работа. Но остаться с Кирюшей я хочу не поэтому.

Мне кажется, нужно только время и постоянный надзор. Ребенок в его возрасте не может быть таким неисправимым.

– Вы не все знаете, – мрачно сказала Яна. – В прошлом году мне пришлось забрать его из другой школы. И знаете, почему? Он с одной девицей во время перемены демонстрировал перед всем классом половой акт. На учительском столе. Как вам?

– Он больше не повторял такого?

– Ну повторил бы он у меня! Но и это не все.

Началось еще с детского сада. Ребенок постоянно терялся на прогулках. Оказывается, он забегал в пивной бар, мимо которого дети ходили на прогулку в сквер. А там просил у пьяниц дать ему выпить.

И ему ради смеха давали…

Я была смущена. И отнюдь не Кирюшиными подвигами, а скорей фактами, которые Яна сейчас выдвигает против себя. Не Кирюша, а она ответственна во всех этих случаях. Неужели она не понимает этого?

– Я знаю, вы скажете – сама виновата. Виновата, да. У меня было мало времени и неподобающее для ребенка общество. Я не умею так, как вы, объяснять ему уроки. Да и времени нет. Вы же понимаете, что в этом доме я... временная жена.

– Ничего подобного! Вы хорошая жена!

– Но я для этого трачу все свои силы! Все, понимаете! И все равно живу, как на пороховой бочке, потому что в любой момент Кирюша может учинить такое, что нам предложат убраться. А убираться нам некуда, кроме как к матери.

– Яна, почему вы так откровенны со мной?

– Но я же читала ваши книги… – вдруг совершенно наивно, как само собой разумеющееся, говорит она.

Чего не ожидала – того не ожидала. Мало того, что эти слова льстят моему писательскому самолюбию, они обнажают передо мной и Яну. Она доверяет мне и, уважает меня, потому что я пишу книги, а не открыла, например, собственный магазинчик или кабак. Вспоминаю ее детское восторженное изумление, когда она услышала, что моя дочь художница, а зять журналист. Но в таком случае она может любить и уважать Виктора. Ведь он в ее глазах писатель.

– Я на вашей стороне, Яна. Но только всем своим опытом приказываю вам: никогда никому не рассказывайте больше о Кирюше и его подвигах. Он трудный мальчик, от него можно ожидать чего похлеще, но не становитесь на сторону его врагов.

Яна с плачем бросилась мне на шею.

Вечером мы с Яной едем ко мне домой забирать мои вещи и передавать квартиру во временное владение парочке новых... нет, не русских.

Уже звонки в дверь выдают бешеный темперамент и нежелание ждать лишнюю секунду. Открываю.

Она – айсберг и по белизне, и по размерам;

Дебело-пергид рольная, ростом под метр девяносто, в ширину немногим меньше.

Он – малюсенький, тощенький джигит с рачьи-выпуклыми глазами, которые вращаются, как колеса безумного мотоцикла.

– Па-ачему лестниц не каменный? Па-ачему нет кра-асивых шту-ук? – с порога вопит он.

Какие «шту-уки» ему нужны на лестнице?

– Миленький, – тоненьким голоском верещит она, – это ж у гражданочки не собственный дом.

У нее тут только квартира. Она тебе предлагает, ты можешь отказаться. Тебе же самому понравилась квартира, так зачем ты кричишь…

– Я нэ кричу. Казбек я, – и тянет мне свою маленькою, но сильную и цепкую ручонку.

– Евгения Ивановна.

– Здравствуй, Яна, да-ра-гой!

– Здравствуй, Казбек.

Он бегает по комнатам, щелкает языком и возмущается бедностью моей обстановки. Белый айсберг плывет за ним и охлаждает; охлаждает.

– За-ачем мне эта пиль-грязь? – указывает он на стеллажи с книгами.

– Это сейчас модно. Сейчас шикарно иметь книги, – говорит айсберг.

– Оны же старые, грязные… Купим новых, много новых! – вопит Казбек.

– В моде старые, а не новые.

– Как так? Па-ачему?

– Потому что, если книги новые, значит, ты недавно стал богатым, а если старые – давно. Респект, понимаешь?

– А ты был ба-агатый? – обращается Казбек ко мне.

Айсберг за его спиной усиленно моргает мне и утвердительно кивает головой.

– Да, – отвечаю я.

– У вас, у русских, все не так. Кныги, картинки, а нэт ковра, нет кра-асывый диван. Все так печално, вы сами, ваше кино. Так печално! Где счастье, где радость?

– Зачем же ты женился на мне? – усмехается айсберг.

– А, – он машет рукой. – Глупий был. Глупий, в натурэ.

Казбек хохочет до слез, одной рукой пытаясь обнять необъятное, то есть свою жену, а другой размахивая для выразительности.

Пока мы с Яной запихиваем в баулы необходимые вещи, Вероника (так зовут айсберг) накрывает на стол, а Казбек путается у нее под ногами.

Садимся выпить-закусить. В руках у Вероники я вдруг вижу ту самую книгу афоризмов.

– Какие у вас книги! – восхищается Вероника. – Да с такими книгами можно столько ума набраться! – и потом уже не выпускает книгу из рук, поминутно в нее заглядывая. Это наводит меня на кое-какие мысли.

Потом, уже в машине, я спросила у Яны:

– Вероника училась вместе с вами?

– Нет, – слишком поспешно ответила она.

– Наверно, и в другие учебных заведениях теперь воспитывают любовь к афоризмам. – Я делаю вид, что поверила ей.

Мы обе ощущаем неловкость, я в этом уверена.

Молчим некоторое время, потом Яна переводит разговор на другие рельсы.

– А квартиру они у вас купят.

– Но ведь Казбеку нужна мраморная парадная, холлы и прочее…

– При чем тут Казбек? Все решает Вероника.

А Вероника очень расчетливая, чтоб платить за какие-то холлы и парадные. Она просто сделает ремонт и перепродаст квартиру в два раза дороже. Казбек получит свои холлы в конце концов, не волнуйтесь, но это обойдется ему намного дешевле.

– Как ей удается так им управлять?

– Она всегда управляла всеми своими мужчинами.

– Такая страшная? Такой кусок мяса?

Яна вдруг начинает хохотать.

– Вы вроде моего Виктора, ничего не понимаете в колбасных обрезках. Да вот если я оказываюсь со своим мужчиной в компании, где есть такой кусок мяса, я буду молить Бога, чтоб такая не бросила на него взгляд. Она может взять голыми руками любого, то есть почти любого. Вот сегодня Казбек носил в машину наши сумки, вы видели…