Я вещаю из гробницы. Здесь мертвецы под сводом спят - Брэдли Алан - Страница 6

Иногда во время служб, особенно в периоды долгих пауз, когда мы все сидели на проповеди, по трубам с горячим воздухом поднимался поток коротких слов – слов, которые мы все знали, но притворялись, что нет.

Я содрогнулась и пошла дальше.

Теперь по обе стороны от меня располагались выложенные кирпичом арки. За ними, сложенные, будто вязанки дров, по словам мистера Гаскинса, лежали разложившиеся трупы давно умерших жителей деревни, в том числе изрядное количество усопших де Люсов.

Должна признать, что временами мне очень хотелось вытащить этих моих высохших, похожих на бумагу предков – не просто для того, чтобы увидеть, насколько они похожи на свои потемневшие портреты маслом, до сих пор висевшие в Букшоу, но чтобы доставить себе личное удовольствие от случающейся иногда встречи с трупом.

Только Доггер был в курсе этой моей необычной склонности и убедил меня, что это потому, что при изучении трупов удовольствие от познания превосходит боль.

Аристотель, по его словам, разделял мою привязанность к покойникам.

Старый добрый Доггер! Как он умеет меня успокоить.

Теперь до меня доносились голоса. Я находилась прямо под апсидой.

– Осторожно! – говорил кто-то во мраке передо мной. – Полегче, Томми, дружище.

По стене прыгнула темная тень, словно кто-то включил фонарь.

– Тише! Тише! Где Гаскинс с его чертовой веревкой? Прошу прощения за грубость, викарий.

Силуэт викария вырисовывался в открытом проеме спиной ко мне. Я наклонила голову, чтобы заглянуть за него.

В дальнем конце помещения из стены был практически вынут и повернут в сторону большой прямоугольный камень. Один его конец теперь покоился на деревянных козлах, а второй держался на краю нижнего камня. Под камнем виднелась пара дюймов холодной темноты.

Четверо рабочих – все незнакомцы, кроме Джорджа Баттла, – стояли наготове.

Подойдя для ближайшего рассмотрения, я наткнулась на локоть викария.

– Боже мой, Флавия! – изумленно воскликнул викарий, его глаза казались в холодном свете огромными. – Я чуть богу душу не отдал от страха, дорогая моя! Я не знал, что ты здесь. Тебе не следует тут находиться. Слишком опасно. Если твой отец об этом услышит, он мне голову оторвет.

В моих мыслях промелькнул Святой Иоанн Креститель.

– Простите, викарий, – сказала я. – Я не хотела вас напугать. Просто, поскольку меня назвали в честь Святого Танкреда, я хотела быть первой, кто увидит его благословенные старые кости.

Викарий безучастно смотрел на меня.

– Флавия Танкреда де Люс, – напомнила я ему, добавляя в свой голос чуток фальшивого почтения, скромно скрестив руки на груди и потупив глаза: приемчик, который я подсмотрела у Фели во время молитв.

Викарий долго молчал, а потом тихо хихикнул.

– Ты мне голову морочишь, – сказал он. – Я точно помню церемонию твоего крещения. Флавия Сабина де Люс – вот как мы тебя нарекли во имя Отца, Сына и Святого духа, аминь, и Флавией Сабиной де Люс ты останешься – разумеется, до тех пор, пока не решишь связать себя священными узами брака, как твоя сестра Офелия.

Моя челюсть отвисла до пола.

– Фели?

– О боже, – сказал викарий. – Боюсь, я проболтался.

Фели? Моя сестра Фели? Решила связать себя священными узами брака?

Едва могу поверить в это!

Кто же он? Нед Кроппер, мальчик на побегушках из «Тринадцати селезней», чьи представления об ухаживаниях выражаются в том, чтобы оставлять заплесневелые сласти на нашем кухонном крыльце? Карл Пендрака, американец-военнослужащий, желающий показать Фели достопримечательности Сент-Луиса, штат Миссури? («Карл собирается показать мне, как Стэн Мьюжл[8] подает мяч».) Или это Дитер Шранц, бывший немецкий военнопленный, решивший остаться в Англии и работать на ферме, пока он не сможет преподавать английским школьникам «Гордость и предубеждение». И еще, разумеется, есть детектив-сержант Грейвс, молодой полицейский, который всегда теряет дар речи и бурно краснеет в присутствии моей вялой сестрицы.

Но не успела я одолеть викария дальнейшими расспросами, как и в без того переполненное помещение впихнулся мистер Гаскинс с веревкой в руке и с фонарем, отбрасывающим диковинные колеблющиеся тени.

– Дорогу! Дорогу! – пробормотал он, и рабочие расступились, плотно прижимаясь к стенам.

Вместо того чтобы выйти из помещения, я воспользовалась возможностью проникнуть внутрь, так что к тому моменту, как мистер Гаскинс зафиксировал веревку на наружном конце камня, я вклинилась в дальний угол. Отсюда у меня будет лучший обзор на происходящее.

Я глянула на викария, казалось, забывшего о моем присутствии. Его лицо напряглось в свете маленьких колеблющихся лампочек.

Что там сказал этот Мармадьюк, мужчина в темном костюме? «Вы должны остановить это. Вы должны прекратить это немедленно».

Очевидно, что, несмотря на Мармадьюка, кем бы он ни был, работа продолжается.

– Где же ваш приятель? – внезапно спросил мистер Гаскинс, на минуту оторвавшись от своей работы, и его слова странным эхом отразились от арочного потолка крипты. – Я думал, он хочет присутствовать при главном событии?

– Мистер Сауэрби? – уточнил викарий. – Я не знаю. Очень непохоже на него – опаздывать. Возможно, нам следует немного подождать.

– Этот камень никого не ждет, – сказал мистер Гаскинс. – У этого камня свои резоны, и он собирается выйти наружу, нравится нам это или нет.

Он ласково потрепал огромную глыбу, и та жутко застонала, как будто от боли.

– Он висит на кончиках пальцев, и все тут. Кроме того, Норману и Томми надо возвращаться в Мальден-Фенвик, не так ли, парни? Они пришли сюда работать, и они будут работать.

Он широко махнул в сторону рабочих, один из которых был чрезвычайно рослым, а второй ничем особенным не выделялся.

Внизу в глубинах крипты мистер Гаскинс был правителем своего собственного мрачного королевства, и никто не осмеливался возвысить против него голос.

– Кроме того, – добавил он, – это только стена. Мы не попадем к саркофагу, пока не пройдем сквозь нее. Зафиксируй веревку, Томми.

Когда Томми обвязал веревку вокруг каменного выступа, мистер Гаскинс обратил внимание на меня. В этот ужасный миг я подумала, что он непременно меня выгонит вон. Но ему была нужна публика.

– Саркофаг, – сказал он. – Саркофаг. Вот вам редкое словечко. Но вы не знаете, что оно означает, мисс?

– Оно происходит от двух греческих слов и означает «пожиратель плоти», – ответила я. – Древние греки делали их из особого камня, привозимого из турецкого города Ассос, поскольку считалось, что он поглощает тело целиком, за исключением зубов, за сорок дней.

Хотя я делаю это нечасто, я вознесла безмолвную благодарственную молитву сестрице Даффи, прочитавшей мне вслух этот занимательный отрывок из какого-то черного, как гроб, тома энциклопедии в библиотеке Букшоу.

– Ага! – сказал мистер Гаскинс, как будто знал все это с самого начала. – Что ж, теперь мы это знаем из уст младенца.

Не успела я оскорбиться, как он сильно дернул за веревку.

Ничего не произошло.

– Помоги мне, Норман. Томми, толкни камень с другого конца, посмотрим, сможем ли мы его вытащить.

Но, несмотря на их попытки, камень не шелохнулся.

– Похоже, он застрял, – предположил викарий.

– Застрял – неподходящее слово, – сказал мистер Гаскинс. – Он хорошенько и чертовски…

– У кое-кого слишком длинные уши, – перебил его викарий, поднося указательный палец к губам и делая почти неуловимый кивок в моем направлении.

– Что-то его держит, вот что. Давайте-ка посмотрим.

Мистер Гаскинс уронил конец веревки и забрал фонарь у Томми.

Держа лампу почти у самой линзы, он придвинул лицо к расщелине.

– Ничего, – наконец объявил он. – Надо расширить посильнее.

– Не надо, пустите меня, – сказала я, забирая у него фонарь. – Моя голова меньше вашей. Я скажу вам, что там увижу.

Я думаю, они так были ошарашены моей инициативой, что никто даже не попытался меня остановить.