Доктор-хулиган (ЛП) - Бут Эйнсли - Страница 49

— Положительный тест на беременность — это и есть в мгновение ока. Хочешь сказать, твоя позиция по отношению к детям не изменилась за это мгновение?

Она качает головой.

— Нет. Я надеялась, что когда-нибудь у меня будут дети. Мы не говорили об этом, потому что я не думала, что это произойдет сейчас.

— Так почему ты так уверена, что меня нужно вычеркнуть из всего этого? — Черт возьми, мне следует контролировать язвительный тон.

Она хмурится.

— Я никогда ничего не говорила о том, чтобы вычеркнуть тебя откуда-либо. Просто… ничего не жду. Потому что мы не обсуждали то, чего хочу я, ведь у нас все было не всерьез. — Она касается своего живота, и это как нож, пронзающий мои внутренности. — Но даже, несмотря на то, что наши отношения были…

Я поднимаю руку, останавливая ее. Хватит с меня долбаного прошедшего времени.

— Есть. У нас есть отношения, давай без этого дерьма, ладно?

Она сжимает губы и неуверенно кивает.

— Ладно. Даже, несмотря на то, что… это… не то, из-за чего мы начали наши отношения, я все равно громко и ясно услышала, что ты этого не хочешь.

Бл*дь. Холодный страх скользит по спине.

Как мне впустить ее в свою голову? Как заставить понять, что то, чего я хочу, и то, на что, боюсь, я не способен, — две совершенно разные вещи?

У меня нет выбора. Она ни за что не поймет, если я не расскажу ей о своем детстве.

— Мы можем устроиться поудобнее? Пожалуйста.

Она кивает, и я использую время, необходимое, чтобы дойти до гостиной, для эмоциональной подготовки к тому, что должно произойти дальше.

Она садится в кресло, увеличивая расстояние, к которому я наивно не был готов. Я сажусь на подлокотник дивана. Это самое близкое, где я могу разместиться, и все же оставить ей немного пространства. Я многим ей обязан.

Внутренности скручивает, и я не могу контролировать появившуюся на лице гримасу. Склонив голову набок, она поднимает бровь, и я не могу встретиться с ней взглядом.

Сделав глубокий вдох, сосредотачиваюсь на маленьком голубом цветочке на ткани кресла, где сидит Вайолет, и начинаю.

— Давным-давно жил-был милый маленький мальчик по имени Макс, — мой голос срывается, и я борюсь с желанием немедленно заткнуться. — Однажды, когда ему было три года, кто-то посоветовал родителям Макса сводить его на прослушивание для рекламы Zellers. Его взяли, и это привело к еще одному рекламному ролику и еще одному. Его родители обезумели от счастья. Мечта стала явью.

На последней фразе я почти задыхаюсь и опускаю голову. Возьми себя в руки, Донован. Это просто чертова история, и она заслуживает того, чтобы ее знать. Мне не хочется продолжать рассказывать историю своего испорченного детства, но если у меня есть хоть какой-то шанс на будущее с Вайолет и нашим ребенком, нужно идти до конца — независимо от болезненных воспоминаний.

— Однажды, когда ему было шесть, позвонил его агент по поводу роли в ситкоме на канале Си-би-си. Макса взяли, и он провел следующие три года, совмещая школу и курсы актерского мастерства, не переставая метаться от прослушивания к прослушиванию, потому что у его родителей была мечта, — презрительно ухмыляюсь на последних словах, потому что это та часть, которую ей действительно нужно знать. Моей мечтой это никогда не было, и никогда не приносило счастья.

— Ох, Макс… — она вздыхает и протягивает руку, но сидит слишком далеко, чтобы дотянуться до меня.

Я, наконец, смотрю на нее, и выражение ее лица смягчается. Становится сочувственным. Моя Вайолет… Я должен был рассказать ей раньше. Слегка пожимаю плечами.

— Родители кинозвезд. Это, знаешь ли, отдельная категория. Не думаю, что они начинают как жаждущие славы паразиты, но именно так все и заканчивается. Всегда в поисках следующего, лучшего шоу. Здесь и сейчас никогда не бывает достаточно.

Она кивает и поджимает губы. Ее послание ясно. Продолжай говорить, я буду молчать.

— В любом случае, я никогда не занимался тем, чем занимались обычные дети. Ни хоккеем, ни футболом, ни лазанием по деревьям. Ничем, что могло бы поставить под угрозу мою карьеру, даже временно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Делаю медленный, глубокий вдох и на минуту закрываю глаза.

— Когда мне исполнилось девять, мы переехали в Голливуд. Родители сорвали солидный куш, когда я получил роль в «Таннер Харрис, доктор философии». Сериал мгновенно стал хитом, и ко второму сезону я зарабатывал достаточно, чтобы мама могла носить дизайнерскую одежду, а отец покупать модные автомобили.

Конечно, этого было недостаточно. Вместо того чтобы дать Максу отдохнуть во время перерыва между сезонами «Таннера», родители засовывали его в каждый фильм, который им удавалось втиснуть в его съемочный график. Трудно думать о себе как о том маленьком ребенке. Словно мне пришлось отделиться от того прошлого, чтобы двигаться дальше и стать Максом Донованом, независимым взрослым.

— Не прошло много времени, как мы переехали в особняк, полный обслуги, включая няню. Ну, они назвали ее компаньонкой, потому что ни один одиннадцатилетний мальчик не считается крутым, когда за ним присматривает гребаная няня. В любом случае, наняв Грейси, родители могли свободно путешествовать по фантастическим местам, а не торчать на съемочной площадке. У меня же, самое отдаленно напоминающее каникулы место, было на съемках фильма в антураже курорта. В основном я все время работал, но, по крайней мере, продюсеры старались устраивать нам какие-нибудь развлечения. Нам — это мне и моей партнерше по сериалу, Лиззи. А когда за главную была Грейси, ей часто удавалось организовать какие-нибудь подходящие для ребенка экскурсии и мероприятия. Может, именно поэтому я не слишком усердно сопротивлялся идее няни-компаньонки. В отличие от родителей, она привносила в мою жизнь немного веселья. Делала это втихаря, потому что, по мнению родителей, если я не занят на съемках, то должен учить реплики или готовиться к прослушиваниям.

Моя грудь сжимается. Грейси купила мне мой первый альбом для рисования и карандаши после того, как застала за украшением полей сценария. Наверное, она решила, что мне нужно больше пространства и цвета. «Наш секрет», — сказала она. Пробыв с нами всего неделю, она уже поняла, что мои родители не из тех, кто потакает больше, чем моим физическим потребностям.

— Жизнь на съемочной площадке «Таннера» и вне ее была… познавательной. Безудержный секс всех видов, как по обоюдному согласию, так и, к сожалению, по принуждению. Многим актерам было от двадцати до двадцати пяти — бушующие гормоны, незрелость и недальновидные поступки. — Я возвращаюсь к разговору о Максе в третьем лице, потому что тогда творился полный пиз*ец, и, какими бы извращенствами мы ни занимались сейчас, я не хочу, чтобы Вайолет считала, что тот образ жизни все еще относится ко мне нынешнему. — В результате Макс и Лиззи узнавали гораздо больше, чем это было уместно… даже в присутствии сопровождающих. На съемочной площадке, по крайней мере, были какие-то попытки сохранить сексуальную активность в тайне. Однако члены актерского состава должны были присутствовать и на домашних вечеринках…

Сейчас я не могу затронуть эту тему, мне нужно закончить начатую.

— Однажды, вскоре после того, как мне исполнилось четырнадцать, отец сообщил, что, будучи юной восходящей звездой, я нуждаюсь в охране. — От этой лжи у меня и по сей день во рту появляется кислый вкус. — И Грейси заменили телохранителем. Раз, и ее не стало.

Я борюсь с подступающими слезами. Даже спустя двадцать пять лет боль от ее потери остается такой же острой. Грейси была первой взрослой, которая обращалась со мной так, словно я был чем-то большим, чем обычным талоном на еду.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я был убит горем из-за того, что Грейси ушла, даже не попрощавшись, и при каждом удобном случае вымещал злость на Фрэнке. Но однажды Фрэнк сунул мне конверт и велел найти укромное место, чтобы прочитать его.

Достав бумажник из заднего кармана, вытягиваю листок бумаги и осторожно разворачиваю. Он хрупкий, и я теперь редко его вытаскиваю. Я знаю слова наизусть, мне просто нужно держать их при себе.