Иностранка - Довлатов Сергей Донатович - Страница 15

Люди расступились. Мы увидели заплаканного Левушку с игрушечной гранатой в кулаке. Его колени были в ссадинах. Других увечий я не обнаружил.

– Значит, это ваш? – спросил довольно хмуро полицейский.

Маруся подхватила Леву на руки. Один в толпе сказал:

– Легко отделался.

Второй добавил:

– Надо отдавать таких родителей под суд.

Тут подоспели новые зеваки:

– Что случилось?

– Выпал из машины…

– Хорошо, что не из самолета…

Мы направлялись к дому. Рафаэль держался в отдалении. Потом вдруг говорит:

– Мне кажется, что это дело следует отпраздновать!..

Он сделал шаг по направлению к двери ресторана "Лотос".

И лишь тогда Маруся наградила его звонкой, оглушительной пощечиной. Раздался звук, как будто тысячи поклонников, допустим, Адриано Челентано одновременно хлопнули в ладоши.

Рафа даже глазом не повел. Он только поднял руки и сказал:

– Сдаюсь…

В июле Муся отмечала день рождения. Собралось у нее двенадцать человек гостей.

Во-первых, родственники – Фима с Лорой. Далее, Зарецкий – что-то вроде свадебного генерала. Лернер – в роли тамады. Рубинчик – представитель наших деловых кругов. Издатель Друкер – воплощение культуры. Пивоваров, без которого та– кие вечеринки не обходятся. Баранов, Еселевский и Перцович – в качестве народа. Караваев – олицетворяющий районное инакомыслие. И наконец, Григорий Лемкус, заявившийся без приглашения, но с детьми.

Зарецкий подарил Марусе тронутую увяданием розу. Лернер – дюжину шампанского. Владелец "Русской книги" Друкер – том арабских непристойных сказок. Караваев – фотографию Белоцерковского с автографом: "Терпимость – наше грозное оружие!" Рубинчик преподнес ей мани-ордер на загадочную сумму

– тридцать восемь долларов и шестьдесят четыре цента. Родственники Фима с Лорой – вентилятор. Пивоваров – целую телегу всякого добра из собственного магазина. Баранов, Еселевский и Перцович сообща купили Мусе новый телевизор. Лемкус одарил ее своим благословением. А мы с женой отделались банальной кофеваркой.

Ждали Рафу. Тот задерживался. Маруся объяснила:

– Он звонил. Сначала из Манхеттена. Потом с Лонг-Айленда. А полчаса назад – из Джексон-Хайтс. Кричал, что скоро будет. Может, деньги занимать поехал к родственникам? Видно, ищет мне какой-нибудь особенный подарок. Только это все не обязательно. Тут главное – внимание…

Решили подождать. Хотя Аркаша Лернер все глядел на заливное. Да и остальные проявляли легкую нервозность. В частности, Рубинчик говорил:

– И все-таки зимой намного лучше кушается. Летом тоже, в общем, кушается, но похуже…

В ответ на это Аркаша Лернер хмуро произнес:

– Я полагаю, глупо ждать зимы! И осторожно взял маслину с блюда.

– Ну, тогда садитесь, – пригласила Муся. Гости с шумом начали рассаживаться.

– Я поближе к вам, Мария Федоровна, – сказал Зарецкий.

– А я поближе к семге, – отозвался Лернер. Прозвенел звонок. Маруся выбежала к лифту. Вскоре появился Рафаэль. Вид у него был гордый и торжественный. В руках он нес большой коричневый пакет. В пакете что-то щелкало, свистело и царапалось. При этом доносились тягостные вздохи.

Рафаэль дождался тишины и опрокинул содержимое пакета в кресло. Оттуда выпал, с треском расправляя крылья, большой зеленый попугай.

– О Господи, – сказала Муся, – это еще что такое?!

Рафа торжествующе обвел глазами публику:

– Его зовут Лоло! Я уплатил за него триста долларов!.. Ты рада?

– Кошмар! – сказала Муся.

– А точнее – двести шестьдесят. Он стоил триста, но я купил его за двести шестьдесят Плюс такси…

Лоло был ростом с курицу. Он был зеленый, с рыжим хохолком, оранжевыми пейсами и черным ястребиным клювом. Его семитский профиль выражал негодование. Склонив немного голову, он двигался вразвалку, часто расправляя крылья.

С кресла он перешагнул на этажерку. С этажерки – на торшер. Оттуда тяжело перелетел на люстру. С люстры – на карниз. Затем вниз головой спустился по оконной шторе. Ступил на крышку телевизора. Присел. На лакированной поверхности возникла убедительная кучка.

Одарив нас этаким сокровищем, Лоло хвастливо вскрикнул. А потом затараторил с недовольным видом:

– Шит, шит, шит, шит, шит, фак, фак, фак, фак…

– В хороших, надо думать, был руках, – сказала Муся.

– Мне бы так владеть английским, – удивился Друкер.

Попугай тем временем залез на стол. Прошелся вдоль закусок. Перепачкал лапы в майонезе. Цепко ухватил за хвост сардину и опять взлетел на люстру.

Муся обратилась к Рафаэлю:

– Где же клетка?

– Денег не хватило, – виновато объяснил ей Рафаэль.

– Но он же будет всюду какать'

– Не исключено. И даже вероятно, – подтвердил Зарецкий.

– Что же делать?!.. Рафа приставал к Марусе:

– Ты не рада?

– Я?.. Я просто счастлива! Мне в жизни только этого и не хватало!..

Мы общими усилиями загнали попугая в шкаф. Лоло был недоволен. Он бранился, как советский неопохмелившийся разнорабочий. Царапал тонкую фанеру и долбил ее могучим клювом.

А потом затих и, кажется, уснул.

Шкаф был дешевый. Щели пропускали воздух…

– Завтра что-нибудь придумаем, – сказала Муся. И добавила:

– Ну, а теперь к столу!

Через минуту зазвенели рюмки, чашки и стаканы. Выпивали из чего придется. Лернер громко крикнул:

– С днем рожденья!

Маруся от смущения произнесла:

– Вас также…

Расходились мы около часу ночи. Шли и обсуждали Мусины проблемы. Зарецкий говорил:

– Здоровая, простите, баба, не работает, живет с каким-то дикобразом… Целый день свободна. Одевается в меха и замшу. Пьет стаканами. И никаких забот… В Афганистане, между прочим, льется кровь, а здесь рекой течет шампанское!.. В Непале дети голодают, а здесь какой-то мерзкий попугай сардины жрет!.. Так где же справедливость?

Тут я бестактно засмеялся.

– Циник! – выкрикнул Зарецкий.

Мне пришлось сказать ему:

– Есть кое-что повыше справедливости!

– Ого! – сказал Зарецкий. – Это интересно! Говорите, я вас с удовольствием послушаю. Внимание, господа! Так что же выше справедливости?

– Да что угодно, – отвечаю.

– Ну, а если более конкретно?

– Если более конкретно – милосердие…

Я хочу домой

Настала осень. Наш район с трудом очнулся после долгого удушливого лета. Кондиционеры были выключены. Толстяки сменили отвратительные шорты на пристойные кримпленовые брюки. Женшины, слегка прикрывшись, обрели известную таинственность. Тяжелый запах дыма и бензина растворился в аромате подгнивающей листвы.

Марусю я встречал довольно часто. Иногда мы заходили в бар. Маруся жаловалась:

– Ты себе не представляешь! Рафа и Лоло – ну просто близнецы. В том смысле, что ответственности – ноль. И лексикон примерно одинаковый.

– Он так и не работает?

– Лоло?

– Да не Лоло, а Рафа? Муся засмеялась:

– Ты его, должно быть, с кем-то путаешь. Скорей уж я поверю, что работает Лоло. Хотя и это, прямо скажем, маловероятно…

Марусе принесли коктейль – джин с лимонадом. Мне – двойную порцию столичной.

Мы пересели за отдельный столик. Я спросил:

– Тогда на что вы существуете?

– Не знаю… Я тут месяц проработала в одной конторе. Отвечала на звонки. Естественно, хозяин начал приставать. Я говорю ему: "Поехали в мотель. Все удовольствие – сто долларов". А он: "Я думал, ты порядочная женщина". А я ему: "Тебе порядочная и за миллион не даст".

Я перебил ее:

– Маруська, ты в своем уме?! Ведь ты не проститутка! Что вообще за разговоры?!

– А что ты мне советуешь? Тарелки мыть в паршивом ресторане? На программиста выучиться? Торговать орехами на Сто восьмой?.. Да лучше я обратно попрошусь!

– Куда? В Москву?

– Да хоть бы и в Москву! А что особенного?! Ведь не посадят же меня. К политике я отношения не имею…

– А свобода?