Иностранка - Довлатов Сергей Донатович - Страница 12

Я не трус. Но мы в чужой стране. Языка практически не знаем. В законах ориентируемся слабо. К оружию не привыкли. А тут у каждого второго – пистолет. Если не бомба…

При этом латиноамериканцы, говорят, еще страшнее негров. Те хоть рабами были двести лет, что отразилось соответственно на их ментальности. А эти? Все, как один, здоровые, нахальные и агрессивные…

Драки, конечно, " в Ленинграде бывали. Но обходилось все это без роковых последствий.

Сидели мы, помню, в одной компания. Прозаик Стукалин напился и говорит литературоведу Зайцеву:

– Я сейчас тебе морду набью.

А тот ему отвечает:

– Ни в коем случае, потому что я – толстовец. Я отрицаю всякое насилие. Если ты меня ударишь, я подставлю другую щеку.

Стукалин подумал и говорит:

– Ну и хрен с тобой!..

Мы успокоились. Решили, что драка не состоится. Вышли на балкон.

Вдруг слышим грохот. Бежим обратно в комнату. Видим, Стукалин лежит на полу. А толстовец Зайцев бьет его по физиономии своими огромными кулаками…

Но дома все это происходило как-то безболезненно. А здесь?..

Ну, ладно, думаю, пора идти. Звоню.

Дверь открывает Муся Татарович. Действительно, синяк под глазом. К тому же нижняя губа разбита и поцарапан лоб.

– Не смотри, – говорит.

– Я не смотрю. А где он?

– Рафка? Убежал куда-то в расстроенных чувствах.

– Может, –спрашиваю, – в госпиталь тебя отвезти?

– Не стоит. Я все это косметикой замажу.

– Тогда звони в полицию.

– Зачем? Подумаешь, событие – испанец дал кому-то в глаз. Вот если бы он меня зарезал или пристрелил.

– Тогда, – говорю, – можно уже и не звонить.

– Бессмысленно, – повторила Муся.

– Может, посадят его суток на двенадцать? Ради профилактики?

– За что? За драку? В этом сумасшедшем городе Нью-Йорке?! Да здесь в тюрьму попасть куда сложнее, чем на Марс или Юпитер! Для этого здесь надо минимум сто человек угробить. Причем желательно из высшего начальства. Здесь очередь в тюрягу, я думаю, примерно лет на сорок. А ты говоришь – посадят… Главное, не беспокойся. Я все это сейчас подретуширую…

Я огляделся. Марусино жилище уже не казалось таким пустым и заброшенным. В углу я заметил стереоустановку. По бокам от нее стояли два вельветовых кресла. Напротив – диван. У стены – трехколесный велосипед. Занавески на окнах…

Я сказал Марусе:

– Дверь запри как следует.

– Бесполезно. У него есть ключ. Еще, думаю, не легче…

– Он тебе хоть помогает материально?

– Более или менее. Он вообще-то добрый. Всякое барахло покупает. Особенно для Левки. Испанцы, видно, к маленьким неравнодушны.

– И еще – к блондинкам.

– Уж это точно! Рафа в этом смысле – настоящий пионер!

– Не понял?

– Вроде Павлика Морозова. Всегда готов! Одна мечта: поддать – и в койку! Я иногда думаю, не худо бы его к турбине присоединить! Чтобы энергия такая зря не пропадала… А в смысле денег он не жадный. Кино, театры, рестораны – это запросто. Однако на хозяйство сотню дать – жалеет. Или, скорее всего, не догадывается. А мне ведь надо за квартиру платить…

Маруся переоделась, заслонившись кухонной дверью.

– Хочешь кофе?

– Нет, спасибо… Чем он вообще занимается? – спрашиваю.

– Понятия не имею.

– Ну, а все-таки?

– Что-то продает. А может, что-то покупает. Вроде бы, учился где-то месяц или два… Короче, не Спиноза. Спрашивает, например, меня: "Откуда ты приехала?" – "Из Ленинграда". – "А, говорит, знаю, это в Польше…" Как-то раз вижу, газету читает. Я даже удивилась – грамотный, и на том спасибо…

Маруся налила себе кофе и продолжала:

– Их здесь целый клан: мамаша, братья, сестры. И все более-менее солидные люди, кроме Рафы. У его маман четыре дома в Бруклине. У одного брата – кар-сервис. У другого – прачечная. А Рафка, в общем-то, не деловой. И деньги его мало беспокоят. Ему лишь бы штаны пореже надевать…

– Ну, хорошо, – говорю, – а все-таки, что будет дальше?

– В смысле?

– Каковы перспективы на будущее? Он хочет на тебе жениться?

– Я тебе уже сказала, чего он хочет. Больше ничего. Все остальное – так, издержки производства.

– Значит, никаких гарантий?

– Какие могут быть гарантии? И что тут говорить о будущем? Это в Союзе только и разговоров, что о будущем. А здесь – живешь и ладно…

– Надо же о Левушке подумать.

– Надо. И о себе подумать надо. А замуж выходить совсем не обязательно. Я дважды замужем была, и что хорошего?.. И вот что я тебе скажу. Когда-то мне случалось ездить на гастроли. Жила я там в гостиницах с командированными. Платили им два сорок. Это в сутки. На эти жалкие гроши они должны были существовать. А именно: три раза в день питаться. Плюс сигареты, транспорт, мелкие расходы. Плюс непременно вылить. Да еще и отложить чего-то женам на подарки. Да еще и бабу трахнуть по возможности. И все это на два, пардон, рубля сорок копеек…

– К чему ты это говоришь?

– С тех пор я всех этих командированных упорно ненавижу. Вернее, дико презираю. Маруся зло прищурилась:

– Ты посмотри вокруг. Я говорю о наших эмигрантах. Они же все – командированные. У каждого в руке – два сорок. Тогда уж лучше Рафаэль с его, что называется, любовью…

Я спросил:

– И у меня в руке – два сорок?

– Допустим, у тебя – четыре восемьдесят… Кстати, я тебе должна за сигареты… Но у большинства – два сорок… Есть тут один из Черновиц, владелец гаража. Жена по медицинской части. Вместе зарабатывают тысяч шестьдесят. Ты знаешь, как он развлекается по вечерам? Залезет в черный "олдсмобиль" и слушает кассеты Томки Миансаровой. И это – каждый вечер. Я тебе клянусь. Жена на лавочке читает "Панораму" от и до, а Феликс слушает кассеты. Разве это жизнь? Уж лучше полоумный Рафа, чем отечественное быдло.

– Владелец гаража свою жену, я думаю, не избивает.

– Естественно. Не хочет прикасаться лишний раз…

Переодевшись и накрасившись, Маруся явно осмелела. Хотя синяк под слоем грима и косметики заметно выделялся. Да и царапина над бровью производила удручающее впечатление. А вот разбитую губу ей удалось закрасить фиолетовой помадой…

Тут снизу позвонили. Маруся надавила розовую кнопку. Сказала:

– Возвращение Фантомаса…

Затем добавила спокойно:

– Вдруг он к тебе полезет драться? Если что, ты дай ему как следует.

– Ого, – говорю, – вот это интересно! Я-то здесь при чем? Он что, вообще здоровый?

– Как горилла. Видишь эту лампу? Я увидел лампочку, свисающую на перекручен– ном шнуре.

– Ну?

~ Он ее вечно задевает, – сказала Муся.

– Подумаешь, – говорю, – я тоже задеваю.

– Ты головой, а он плечом…

Тут снова позвонили. Теперь уже звонок раздался с лестничной площадки. Одновременно повернулся ключ в замке.

Затем в образовавшуюся щель протиснулась громоздкая и странная фигура.

Это был мужчина лет пятидесяти в коричневой футболке с надписью "Хелло!" и узких гимнастических штанах. На голове его белела марлевая повязка. Правая рука лежала в гипсе. Ногу он волочил, как старое ружье.

Я с некоторым облегчением вздохнул. Мужчина явно выглядел не хищником, а жертвой. На лице его застыло выражение страха, горечи и укоризны. В комнате запахло йодом.

– Полюбуйся-ка на это чучело, – сказала Муся.

Увидев меня, Рафа несколько приободрился и заговорил:

– Она меня избила, сэр! За что?.. Сначала она била меня вешалкой. Но вешалка сломалась. Потом она стала бить меня зонтиком. Но и зонтик тоже сломался. После этого она схватила теннисную ракетку. Но и ракетка через какое-то время сломалась. Тогда она укусила меня. Причем моими собственными зубами. Зубами, которые она вставила на мои деньги. Разве это справедливо?..

Рафа скорбно продолжал:

– Я обратился в госпиталь, пошел к хирургу. Хирург решил, что я был в лапах террористов. Я ответил: "Доктор! Террористы не кусаются! Я был у русской женщины…"