Кружевной мачо (СИ) - "Violetblackish" - Страница 1

========== Встреча ==========

Вадик Селиванов всегда хотел быть мачо. В детстве он представлял себе мачо огромным мужиком с длинными усами, в сомбреро и кожаной жилетке на голое волосатое тело. И когда его спрашивали: «Вадик, а кем ты хочешь стать, когда вырастешь?», он так и говорил: «Мачо!», и все вокруг очень радовались. Правда, когда пришла пора поступать в институт, радость как-то поутихла и Вадику сказали, что лучше все-таки юристом. Но если очень хочется, то можно совмещать.

В институте у Вадика не задалось ни с юриспруденцией, ни с мачистостью. Юриспруденция оказалась скучна, а волосы на груди расти упорно отказывались. Да и объем бицепса стремился к минусовому значению. Косточки тоненькие, как у воробушка, шейка тощая, обнять и плакать. А девушки как раз любили мачистых мужиков, таких, как Агеев Андрей Александрович — доцент кафедры теории государства и права, который читал у них на потоке международное право. Трипл Эй, как его тут же сократили студенты, был прям Бандерас, только круче. Помимо черных глаз, которых кроме как заштампованными «агатами» иначе и не обзовешь, и жгуче-черных волос, жестко прилизанных на голове и клубившихся из-под верхней расстёгнутой пуговки рубашки, у него имелась еще и своя адвокатская фирма. А вот жены, напротив, по слухам, не было, несмотря на провокационную обеспеченность, ярко выраженную в виде припаркованного у обшарпанного крыльца института лексуса. Все это делало его невероятно привлекательным в глазах девичьей части будущих юристов. Жаль только, в институте Трипл Эй появлялся нечасто — доцентом, видимо, значился для того, чтобы побольше важных слов на визитке написать. Особо не утруждался, семинары не вел, только читал лекции и принимал экзамен в конце второго семестра. А главное, не поддавался на провокации и облавы в виде выставленных женских коленок, плечиков и грудей самых разных размеров, форм и комплектации.

В то утро совсем-не-мачо Вадик вдобавок ко всем неприятностям, что уготовила ему судьба, попал в еще одну: в спешке перешерстив выдвижной ящик комода, в котором обычно валялось сваленное в кучу нижнее белье — Вадик обнаружил, что у него закончились трусы. Он покосился на часы и еще раз лихорадочно перерыл содержимое комода. Майки есть, очень много распарованных носков есть, а трусов не видать!

— Ма-а-а-ам! — заканючил он упавшим голосом. — А где трусы-ы-ы-ы?

— Где-где! — передразнила родительница, появившаяся в проеме, и закинула кухонное полотенце на плечо, как солдат винтовку. Вадик уже решил, что сейчас она срифмует, но пронесло. — В стирке!

— Что, все? — уточнил на всякий случай Вадик. — Вот тут же вчера на полу…

— Правило номер четыре помнишь? — поинтересовалась мать и уперла руки в бедра. — Все, что валяется на полу, грязное. Все, что грязное, отправляется куда?

— В стирку… — упавшим голосом продолжил Вадик. — Ну, ма-а-а-а-а! — взвыл он. — Че мне делать-то теперь?

— А ты без трусов иди! — то ли пошутила, то ли посоветовала мать. — Ты же мачо! В следующий раз будешь знать, как шмотье по комнате разбрасывать!

Из ее уст «мачо» прозвучало даже как-то обидно. Да и вообще, посчитав, что дискуссия окончена, она двинулась на кухню, где что-то шкварчало на сковороде.

— Завтракать иди! — донеслось оттуда, но Вадик не услышал. Он погрузился в сложный мыслительный процесс, пытаясь решить, как поступить в этой непростой ситуации. Тут его взгляд упал на прозрачную пластиковую упаковку в самом углу ящика. Вадик хищно цапнул добычу и задумался — под шуршащим целлофаном был комплект нижнего белья, в который входили черные женские кружевные трусики. Купил его Вадик год назад, чтобы подарить на Восьмое марта своей тогдашней девушке Веронике, но вручить не успел: придя к ней в общагу, застал оную в вопиющем виде, который просто живописал наплевательское отношение Вероники к нижнему белью — потому что она была вообще без всяких трусов и лифчиков, зато с толстым членом во рту. Наверное, лишним будет объяснять, что толстый волосатый член крепился совсем не к Вадику, а к бородатому пятикурснику, который выглядел как раз так, как хотел выглядеть сам Вадик, и точно заслуживал звания «мачо». Теперь, год спустя, Вероника уже успела в академ уйти из-за последствия своих развратных действий с пятикурсником, а белье — вот оно. Тут как тут. Вадик, видать, запихал куда подальше — не выкидывать же. Вдруг какая девушка нарисуется на горизонте, а тут уже и подарок есть готовый, можно будет подарить. Но девушки с тех пор обходили его стороной. Потому что — смотри выше — не мачо был Вадик, не мачо.

Селиванов покосился на кухонную дверь, за которой гремело так, будто родительница готовила завтрак на целую смену в пионерлагере, и взрыл целлофан ногтями. Развернул тончайшее невесомое кружево и задумчиво повертел трусы в руках. Фасон, слава богу, был… ну как оно называется — унисекс и похоже изделие было, если сильно напрячь воображение, на такие кружевные шортики. То есть учитывая Вероникин обхват кормы — получилось, что все хозяйство Вадика можно было спокойно упихать. Вадик придирчиво покатал трусики в руках. Мягонькое вроде — только кружевное и пиздец просвечивающееся. Вадик в последний раз прикинул, не проще ли пойти совсем без трусов, но перепугался натереть все беззащитно-нежное грубым джинсовым швом и, воровато оглядываясь, натянул на себя эротические труселя. Потом, скомкав, запихнул верхнюю часть комплекта в раззявившую пасть прямо тут на полу сумку, запахнул полы халата поплотнее и шмыгнул в ванную комнату, чтобы полюбопытствовать, как там, дескать, труханы на нем сидят. На хуя? — спросите вы. Вот и Вадик не знал. Так… любопытно стало. Просто покрутил попой перед зеркалом и тут почувствовал укол волнения при виде открывшейся картины. То ли как любой среднестатистический парень автоматически возбуждался при виде всего этого эротически-кружевного, да еще и с махоньким бантиком пониже пупка, то ли вставил тот факт, что под этим прозрачным шелком, прижатый в каральку, покоился его Вадик-младший. Все это было пиздецки неправильно, давало нехилый заряд адреналина и почему-то здорово возбуждало. Так что в автобус с горем пополам собравшийся таки Вадик заскочил с нехилой эрекцией и по дороге в институт беспокойно косил глазом на пассажиров в салоне, словно боялся, что кто-то из них обладает рентгеновским взглядом и разглядит на нем несанкционированное белье. Все было какое-то не такое: слишком нежное, слишком кружевное и слишком сильно облегало и притискивало уже стоящий колом член Вадика к животу, заставляя его рот наполняться слюной, сердце тяжело ухать в груди при одной только мысли, что кто-то засечет его в такой шмотке.

У института Вадик углядел лексус Трипл Эя и ускорился, поняв, что вот-вот опоздает. Это автоматически означало, что он попадет под обстрел черных, как его лексус, глаз преподавателя, и очень напрягало. Потому что Трипл Эй вообще не особо любил смотреть на студентов, а когда кому-то из них все же везло попасться ему на глаза, понять ничего было невозможно. Слишком холодные и непроницаемые были эти самые глаза. Ни одной эмоции. Ну ни дать ни взять Борман из «Семнадцати мгновений весны». Поэтому Вадик мышью метнулся в направлении аудитории, чтобы нос к носу столкнуться с вывернувшим из противоположного угла Агеевым. Вид преподавателя заставил его покрыться потом и совершить отчаянный бросок, но проникнуть внутрь он не смог: ремень сумки предательски зацепился за дверную ручку, однако вместо того, чтобы остановиться и спокойно отцепить его, Вадик на нервах продолжал рваться вперед, в аудиторию, где за развернувшейся сценой наблюдало пар двадцать любопытных глаз сокурсников. Время шло, продвижений не было, а Селиванов уже ощущал в затылок дыхание судьбы в лице невозмутимого Трипл Эя. Он сделал последний отчаянный рывок и почувствовал облегчение: в прямом и переносном смысле — лямка наконец оборвалась и он по инерции влетел в помещение и, как кошка на лапы, спружинил на четвереньки, в ореоле высыпавшихся из распахнувшегося нутра сумки листов, ручек-скрепок-карандашей. Вадик как-то даже приглашающе замер в коленно-локтевой позиции, повернутый тылом к входу, в котором замер подоспевший преподаватель, и в довершение всех бед почувствовал холодок, щекотавший полоску голой кожи между задравшейся толстовкой и узкими модными штанами, в которых невозможно было согнуться так, чтобы не вывалилась на обозрение половина задницы. Вот только задницу в это утро украшали совсем не брутальные труселя. В этот миг Вадик понял, что обозначает выражение «залиться краской». Он физически чувствовал, как волна румянца накатывает по шее вверх на лицо, подступая к кончикам ушей, и теряется под линией роста волос. За доли секунды он приобрел бодрый свекольный оттенок и замер вpacкopякy в ожидании расправы, боясь даже штаны подтянуть, краем сознания цепляя на лице невозмутимого препода некоторую растерянность. Очень было похоже на то, что ему все же удалось пробить броню холодного, как айсберг, Агеева.