Хвост Греры - Мелан Вероника - Страница 5

Деньги мне вернуть отказались. «Фотоаппарат куплен, ты давала на него… А жить с тобой я не обещал…»

И опустились руки.

Жаль, что при переходе на Четырнадцатый, я не согласилась на квартиру, которую смогла бы впоследствии продать, что взяла переходный бонус деньгами, которые постепенно потратила. В Нордейл я уезжала с изгаженным нутром, пустыми карманами, обиженным сердцем и надеждой на то, что удастся начать все с чистого листа. Не могла больше оставаться в Кирстоне, где все напоминало о моем провале. Как человека, как женщины. Наверное, все бывают наивными, все ошибаются…

Но я доошибалась до СЕ. До дна, до выгребной ямы, до ошейника, в котором теперь не могла спать. От страха сбоило сердце, ожидало разряда, боли, того, что из меня наружу полезет «чужой».

За нами, узницами, наблюдали с застекленной смотровой будки-площадки Комиссионеры в серебристой форме. Иногда один, иногда двое. Моя решетка как раз напротив их освещенных окон; казалась, они сидят в рубке управления на постаменте, мы же в темном подвале, потому что уровнем ниже. Так, в общем, и было.

Цепляли взгляды «быков» – Комиссионеров-охранников, одетых во все черное. Крепких, угрюмых и очень жестоких по ощущению парней, которые неподвижно стояли по обе стороны у двери, ведущей наружу с нижнего яруса. «Быки» эти по моим наблюдениям не нуждались ни в еде, ни в общении, ни в питье, ни даже в том, чтобы присесть. Просто стояли, сцепив руки замком внизу, просто смотрели на нас. И под этими взглядами было холодно.

(3FORCE – In the House, In a Heartbeat)

Когда усталость морит так, что ты больше не способен держаться, стерпишь любые неудобства. И я, в конце концов, уснула. Не определить времени – ни окон, ни часов. Видимо, повалилась набок, потому что нещадно давил на горло ошейник, но стоять пятой точкой вверх уже не выходило. Просыпалась, кажется, каждые десять минут, мерзла без одеяла – от стены шел холод, – чесала кожу возле пластыря. Дерьмо, а не сон. И вздрагивало в дреме мое ошалевшее от пережитого за последние часы тело.

А в какой-то ужасный момент я проснулась от визга. Резко села на кровати; «быки» бежали ко «второй», сидящей в камере справа от моей, откуда сейчас доносились леденящие душу вопли. Трещало электричество, пахло паленой кожей; кто-то катался по полу…

Он сработал у нее, у этой Ланки…

«Значит, у нее средняя доза…»

Приклеившись к прутьям, стояла «четвертая» – женщина в возрасте, белая как призрак. Тоже в ошейнике. Я не могла заставить себя подняться с кровати, подойти ближе, проверить, видно ли что-нибудь. Пересохло в горле, хотелось только одного – заткнуть уши. Ланка кричала, как в предсмертной агонии; пол и решетка ее камеры ежесекундно озарялись изнутри синим светом.

Пятнадцать секунд ужаса. Спустились Комиссионеры в сером; к тому времени «вторую» вынесли бездыханную на носилках.

– Она живая?! – орала номер «четыре» в истерике. – Живая?!

«Хоть не в черном мешке. Может, еще дышит…»

«Бык» ударил по прутьям решетки дубинкой, ударил сильно. Узница отпрянула, успела сберечь пальцы. Крики прекратились, но начался протяжный, похожий на волчий вой. Я закрыла глаза.

Значит, вот как выглядит со стороны удар в двести чего-то там, выглядит, как будто тебя жарит на электрическом стуле молния. Я сглотнула.

Вся шея той, кого унесли на носилках, была бордовой, почти черной.

Я боялась касаться своего ошейника, я боялась спать, я боялась жить и дышать.

«Если это полезет наружу, меня убьет электричеством… Если оно не полезет, меня, вероятно, убьет что-то другое…»

Протяжно и долго смотрел прямо на меня, как луч прожектора, единственный оставшийся в смотровой Комиссионер. Тот самый, который тогда снял шлем. Под его взглядом я чувствовала себя отвратительно голой, голой до костей.

Глава 4. Микрон тепла

(Tommee Profitt feat. Fleurie – Turns You Into Stone)

Комната светлая из-за встроенных ламп – шире моей клетки, просторнее.

Я же дрожала у стены. Потому что всякий раз, когда Комиссионер с карими глазами пытался заглянуть внутрь меня, мое тело напрягалось до состояния камня, начинали спазмировать мышцы, а после подкатывала тошнота. Я и сейчас пыталась справиться с позывами не запачкать пол – уже в четвертый раз после четвертой попытки.

– Бессмысленно, – бросил мужчина в форме неприязненно.

«Проще сразу в расход ее».

Не знаю, что со мной происходило при его намерении заглянуть внутрь, но мне проще было спечься, чем позволить ему «просканировать» меня. Неслышно тикали на фоне гигантские часы – те самые, которые отсчитывали утекающее время моей жизни.

«Они же для моего блага…» Я все понимала, но он ответил верно – бессмысленно. Я не могла его «впустить», и потому ссыпалась тонкая струйка песочных часов в нижний ярус.

В расход… Сегодня? Завтра?

Наверное, было утро, потому что нас покормили чем-то похожим на рисовую кашу, дали воды, сняли ошейники. А теперь тот, кто оставил попытки со мной «поладить» – кареглазый Комиссионер с каменным выражением лица, – просто вышел за дверь.

И в комнате остался другой. Выше, крепче, тот самый, который после прохождения белой полосы бросил мне фразу о том, чтобы «на хороший исход я не рассчитывала». Кажется, я постепенно переставала на него рассчитывать. Сейчас уйдет и второй, дальше… Дальше ничего хорошего уже не случится.

Второй смотрел на меня долго, протяжно, и я нервничала.

Глупо было спрашивать, но я спросила:

– Вам все равно, умру я или нет?

– А ты сомневаешься?

Странный ответ.

«Ты сомневаешься, что нам все равно?»

«Сомневаешься, что нам не все равно?»

Им все равно, я знала.

Минута тишины.

– Мы должны в тебя посмотреть, понимаешь?

– Понимаю…

Его голос не холодный, скорее, спокойный. Голос человека, который никуда не торопится, у которого есть время. Как объяснить, что у меня просто не выходит?

Я почему-то боялась того, что он тоже уйдет. Это будет означать конец их попыток.

– Вы… филлер?

Уголок рта того, кто стоял напротив, едва заметно дернулся. «Док слишком много болтает». А вместо ответа другое:

– Давай попробуем еще раз? – Наверное, это было тем, что я хотела услышать – они не отказались от попыток, – но страх перед тошнотворными спазмами опять усилился. – Позволишь мне это сделать?

Менее всего я ожидала, что мое мнение здесь кого-то интересует.

– Почему вы спрашиваете? Зачем?

«Вам ведь все равно».

– Потому что твое добровольное согласие в этом случае может помочь.

Я должна была сказать да. Вдруг этот процесс приведет к тому, что все пойдет на лад?

– Не боитесь заразиться? – спросила, оттягивая момент, когда придется снова чувствовать тошноту.

– Нет. – У безымянного второго были удивительные глаза – двуцветные. Синие по внешней окружности, светло-серые у зрачка. И ясный черный ободок, удивительно четкий. – Грера не любит нашу энергию.

«Зато очень любит человеческую».

– Что вы хотите… во мне… увидеть?

Думала, он не пояснит, но повезло, со мной пока еще «возились».

– Нужно просканировать твой участок памяти, когда все случилось, оценить шансы на заражение. Проанализировать еще раз. – Долгий момент тишины. – Да?

Я не хотела кивать, не хотела давать согласия, но понимала – это может помочь. Если есть хоть призрачный шанс…

– Да, – согласилась очень тихо.

И он подошел ближе. Очень близко.

Тот, первый, ничем не пах. А этот, что удивительно (почему-то я была уверена, что Комиссионеры не пользуются пахучими средствами гигиены), источал тонкий запах лосьона. И вдруг совершенно неожиданно разбудил во мне чувство, что рядом мужчина. Напомнил что-то ненужное, бесполезное в данной ситуации.

– Смотри на меня. – Он почти припечатал меня к стене, пришпилил невидимым напором еще до того, как начал процесс. – И, что бы ни случилось, не пытайся разорвать зрительный контакт. Это ясно?