Хвост Греры - Мелан Вероника - Страница 11

– FUS12AN.

– Слияние?! – Впервые кареглазый Комиссионер проявил нечто человеческое, даже выказал беспокойство. – Лиам, подумай…

«Лиам, значит».

– …ты обеспечишь ей очень болезненную смерть.

«Очень. Агонию».

Комиссионер, предложивший тест, молчал. Молчала и система. После ответ:

– Разрешение вами получено.

Теперь я слышала их диалог без слов.

«Подумай дважды…»

«Подумал. Это шанс ее очистить».

«Без шансов!»

«Решение принято».

Они словно поменялись ролями – застывшая в упорстве челюсть двуцветного, тревожный флер от кареглазого. Видимо, какой-то дряни с названием FUS даже этот гад мне не желал. Извращенной смерти.

– Накормить ее, – приказал непреклонный Лиам. И уже мне. – Поешь, тебе понадобятся силы.

Он вышел первым, а нелюбимый мной мужчина с карими глазами еще долго не закрывал висящую в воздухе таблицу. Меня предупредил, находясь мыслями не здесь:

– Если не поешь сама, введем тебе питательную капельницу.

Уходя, сообщил системе:

– Нам понадобятся два наблюдателя в камеру на нулевом этаже. Через час. И подготовить алгоритм реаниматологии…

На последних словах он покачал головой, и невысказанное зависло в воздухе: «Алгоритм, конечно, не понадобится – просто предписание…»

– Что это за… последний… тест?

Меня накормили рисовой кашей – липкой, безвкусной, – я была рада и ей. И еще больше сладкому чаю. Простому, горячему, ароматному. Так и начинаешь ценить простые вещи, на которые раньше не обратил бы внимания.

Хорошо, что Комиссионер с двуцветными глазами зашел в «столовую» для предварительного разговора. Мне был очень важен этот разговор, потому что человек, который говорит, что больше ничего не боится, врет. Мы боимся всего: неопределенности, боли, собственного будущего, особенно если оно наполнено неизвестностью.

Чужой вздох. Тяжелый, как мне показалось, и стрельнувшая мысль: «Спасибо, что вернули робу». Голым легко общаться только с собственным возлюбленным, но никак не с незнакомым мужчиной, который собирается вскоре творить с тобой нечто сложное и болезненное.

– Я говорил тебе, что Грера не терпит энергию Комиссионеров?

Отвечать «да» не имело смысла, он знал. Продолжил без моего ответа.

– Я наполню тебя собой, каждую твою клетку. И у Хвоста не останется шанса…

Чая было мало, нещадно сохло горло. И молчала я долго.

– У меня тоже?

«Не останется шанса».

Я часто бывала наивной, непредусмотрительной, даже глупой иногда, но теперь для иллюзий не осталось места. Слова кареглазого про «смерть в агонии» помнились отлично.

– У тебя… останется, – Лиам старался говорить мягко. – Иначе бы я не стал запрашивать разрешение на проведение этой процедуры.

«Останется крайне маленький».

На моем лице было написано все – страх, сомнение, нервозность. Обреченность, наверное.

– Кейна… – Мое имя, произнесенное тепло, почти нежно, вновь напомнило о чем-то далеком, хорошем и несбыточном. – Тебе нужно будет довериться мне. Понимаешь? Настолько, насколько это возможно.

«Совсем. Сумей это сделать».

– Заполнять тебя я буду по возможности быстро, потому что человеческая нервная система остро реагирует на такое вторжение, и времени у нас… будет в обрез.

«У нас».

Как будто были какие-то мы, даже ненастоящие.

– Сколько все это… будет длиться?

– Тем меньше, чем быстрее ты сможешь расслабиться. Ты сократишь этим и процент внутренних повреждений, если впустишь меня осознанно, если мне не придется… делать все с усилием.

«Рвать. Прорываться».

– Но я не умею… Не понимаю, как осознанно впускать кого-то.

Даже в этих чертовых условиях, в этой камере, когда меня били, я старалась не плакать, но сейчас очень хотелось. Что-то висело на волоске.

– Ты поймешь в процессе. Почувствуешь. Просто держись за мой взгляд, да?

«За то хорошее, что ты в нем увидела».

Момент завершения нашего диалога я старалась оттягивать максимально долго. Мне не хотелось возвращаться в камеру, не хотелось начинать что-то страшное, пугающее. И следующий вопрос прозвучал оторванно от темы, почти глупо:

– Тебе это приятно? Этот процесс…

Сложный взгляд – живая радужка, сейчас почти целиком синяя. И честный ответ, хотя Лиаму не хотелось отвечать честно.

– Отчасти. Это процесс временного поглощения материи, присваивания ее.

«То есть временно я соединю тебя с собой, сделаю тебя частью своего поля».

Я даже ощутила отклик той волны странного удовольствия, о которой он говорил.

– Но приятно во время того процесса, который нас ждет, мне не будет. Очень много напряжения.

– И мне не будет точно…

Плохо. Несмотря на кашу и чай, подкашивались ноги. Ослабло все – и тело, и разум.

На долю секунды мне показалось, что он желает коснуться моей щеки – состоявшееся действо, которое не состоялось наяву.

– Я активирую в тебе все центры удовольствия. Это максимум, чем я могу…

– Не нужно.

Подачка. Все равно, что обмазать пропитанный цианидом бургер, сообщить, что перед подачей тебе обсыплют его специями и даже обжарят для красивого вида.

Невеселая улыбка, не задевшая глаза.

– Надо. Иначе от болевого шока ты отключишься в течение первой минуты.

«А нам нельзя прерывать контакт сознаний».

Вот и все. Вот и договорили. Пора идти обратно. А я так и не услышала чего-то главного, чего-то очень нужного и важного. Да и верно ли было ожидать этого на СЕ?

«Верно».

Мне нужны были еще слова – настоящие, правильные. Плот, за который я смогу держаться.

– Скажи…

Лиам чувствовал завершающий вопрос во мне, ждал его, не выказывал нетерпения.

Я сглотнула.

– Скажи, что тебе не все равно.

Что я нужна тебе хоть в каком-нибудь смысле, что все это имеет для тебя значение, просто скажи…

– Мне не все равно, – ответил он. Ответил со странно тяжелым выражением глаз. – Если бы мне было все равно, я бы не стал отменять деактивацию. Идем?

Если бы сейчас он дал мне руку, я пошла бы за ним куда угодно.

Но он не дал. Развернулся, зашагал к выходу – пришлось с тяжелым сердцем двинуться следом.

Глава 8

Меня привязали к стене. Объяснили, что стоять все равно не выйдет, что толстые ремни, обвившие локти, бедра, живот – мера предосторожности от падения. Хорошо, что я не видела эти крючья в стене своей камеры раньше – мороз по коже.

«Да, можно лежа, – сообщил Лиам, – но площадь соприкосновения, если я лягу на тебя сверху, будет очень высокая. В течение минуты у тебя остановится сердце».

Никаких пошлых намеков, ровное предупреждение «патологоанатома».

Не надо «остановится»… Пусть будут ремни.

Кареглазый стоял от нас сбоку, смотрел на висящую в воздухе таблицу, на которой ярким зеленым абрисом высвечивалось мое тело – там, на этой таблице, будет видно, как идет процесс «заполнения», как изменяются жизненные показатели, нарисуется график, цифры, наверное… Еще двое у решетки – незнакомые мне наблюдатели.

– Готова?

Разве к этому можно быть готовой?

Но я кивнула, как болван, у которого лопнула одна из веревочек в тряпичной шее.

– Начинаем, – жесткий приказ Лиама коллеге, – фиксируй данные, производи озвучку.

И мне:

– Смотри на меня. Просто. Смотри на меня.

(Supreme Devices feat. Ivan Dominik – The Number One)

Сначала было просто.

Мой взгляд зацепили, словно на крючок, как тогда у стены, и сразу внутрь. Снова агрессивно, плотно, и я привычно отступила прочь, освобождая место. Если для того, чтобы выкупить у Судьбы шанс на мою жизнь, мне придется позволить себя «присвоить», «слить» с кем-то другим – я попробую… Шаг назад, еще – пусть заходит. Главное – дышать, главное – расслабиться…

«Молодец… Хорошо…»

Я его слышала. Я его чувствовала, как себя. Больно стало примерно на десятой секунде, и сразу засбоило дыхание.