Помолчим? (СИ) - "Tooina" - Страница 27

Ждут ухаживаний, колечек, цветочков, поцелуев, красивых слов, всей этой мишуры, которую в принципе не жалко.

А что там у тебя внутри, Равиль? О, есть что-то! Да ну, нам бы попроще и поспокойнее. А, да, или коронное — вздыхать и делать вид, что "понимают", что у меня там так тухнет, благоухая розами, не иначе. В розовых очках-то и с зажатым носом и мухи над душой покажутся пчелками.

"Понимают", как меня это всё до чёртиков бесит.

Все эти умные глазки, словечки, фразочки, повествующие о любви, вздохи о том, как бы удачнее показаться со мной на зависть подружек или какого-либо бывшего, чтоб локти кусал и на стены лез, упустив такую красоту.

А сам я… ну, что ты там себе переживаешь, мальчик? Душа у тебя болит? Ну, бывает, иди сюда, поцелую, только встань поудачнее, селфи сделаем, в сеть залью.

Никто собственно и не обязан вести себя иначе.

И я это давно понял и осознал.

На столько давно, что уже из игры переросло в привычку гнаться, но к себе не подпускать, заканчивая все в большинстве случаев после первого "слияния душ", хотя нет, раньше, чаще затухаю на селфи, конечно.

Стоит пресытиться и уйти, хватаются, начинают выть о вечной любви, от которой аж скулы сводит и блевать тянет. Клянутся в ней же и тут же проклинают такую неблагодарную скотину, забывая об этом чуть ли не на следующий же день.

Что такое — эта ваша любовь, а? Что вы все ею прикрываетесь? Единство душ, совместимость, взаимопонимание и прочий хлам? Или банально, чтоб горячо и сладко, и бабочки порхали?

Бесит.

Не понимаю. Не знаю. Не привили!

Ещё раз треснулся головой и сжал костяшки.

Я же, в принципе, из себя Ахилла то и не строю, сама же видит, что уязвим не только пятой. Надо ей такого? Не герой, хоть в лепешку расшибусь. У меня из достоинств только внешность да дерзкие замашки, которыми обычно и беру.

А теперь эти замашки надо засунуть на дальнюю полочку и быть к ней по-настоящему внимательным, впитывать каждую эмоцию, слово, жест. Стоять и ждать реакции..

А ради чего? Ради того, чтобы она доверилась и влюбилась?

Не… я брежу. Да ну нафиг. Ерунда такая… Мотнул головой.

Не, точно нет. Преувеличил и приукрасил. Не так всё в их головушке устроено, можно же просто напором и конфетами с цветочками, по стариночке, нашёл о чём заботиться.

Ладно, время возвращаться.

Встаю, убираю стакан, глажу котёнка за ухом и бреду в комнату в приподнятом настроении. Замираю в дверях, сдирая с лица слепок застывшей улыбки. Моё сокровище так и лежит, подложив руку под голову и поджав немного ноги. Она же прекрасна… по-настоящему совершенна, зачем я ей такой? Непутёвый. Нестабильный.

Надо быть борзее.

Ложусь рядом, поворачивается на спину, опираюсь на руку, разглядывая её лицо. То, как пара прядей легла на лобик, как искусаны губы, как движутся ресницы, пребывая в полной уверенности, что я не обижу.

Не обижу? Точно? Наверное, уже бы обидел.

— Так что у тебя со школой? — Выдыхаю каким-то не своим голосом.

— Ты действительно хочешь знать?

— Угу.

Тянется, доставая из-под подушки смартфон. Замечаю, как открывает социальные сети, заходит на свою страницу и открывает альбом с замочком на боку — скрыт из общего доступа, да и скорее всего вообще от посторонних глаз.

Замирает и прижимает телефон к себе в нерешительности. О, не спугнуть бы.

Не успеваю заверить в чистоте своих помыслов. Глубоко выдыхает и протягивает мне. Отважный ребенок.

— Вот, смотри, только не смейся, ладно?

​​​​​Тяжело вздыхаю, отбирая гаджет, что она всё-таки еле выпустила из своих пальчиков.

Листаю фотографии одну за другой.

Вот она — настоящая, вот фото датированное пятью месяцами ранее, милые щёчки немного пухлее, вот ещё одно — два года назад — на меня глядит милая до безумия и моей улыбки малышка, такой сладкий пирожочек, что я сейчас плюну на свои замашки и на неё наброшусь, искусав и попробовав.

О, стерите кто-нибудь эту улыбку. Она же прям секси-шмекси-пирожок. Твою мать, Катя.

Посмотрел на неё.

— Смешно тебе?

— Ща обухом по голове дам.

— Все на столько плохо? — Пытается ещё забрать телефон, красота такая! Вскакиваю и поднимаю руку кверху, получая обиженное "Равиль!".

— Что "Равиль"-то?

— Отдай.

Тут даже детские фото есть. Особенно цепляет одно единственное, где она искренне улыбается и даже светится, оттопыривая ручками подол платья. Такой славный карапуз с двум косичками и бантиком.

— Сколько тебе тут?

Вздыхает и поджимает губки.

— Пять.

— Такое солнышко..

— Потому, что круглая? — Бросает Катерина и отворачивается от меня, пока я складываю в голове, как она вообще пришла к этому умозаключению.

Понятно, комплексы. Ложусь рядом, приближаюсь ближе, кладу голову на плечо, целую в висок.

— Не дрожи..

Молчит, только взгляд прячет постоянно.

— Ну, и кто разбил тебе самооценку?

— Да все. — Тихо произносит.

— Все?

— Да.

Многословно.

— Конкретнее?

— Равиль, ну, не надо, а.

Целую снова и кладу руку на осиную талию, провожу взглядом. Ох, я бы подержался..

— Говори уже, иначе укушу.

Вот, улыбнулась и смутилась, умничка.

— Да все..

Жду ответа.

— Знаешь, в раннем детстве это обычно не замечаешь. Тебя считают миленькой и пухленькой. Потом в старшей группе садика над тобой начинают смеяться потому, что аппетит хороший и мама с папой твоей же комплекции. Потом приходит начальная школа, где уже сама осознаешь, что с тобой что-то не так. Все поголовно твердили, что я изростусь и это пройдет, а я не понимала тогда ещё, что..

Замолчала… слегка прикусил мочку уха, требуя продолжения.

— А все эти походы к педиатру? Мне было лет девять, когда маме при мне сказали, что у меня ожирение какой-то стадии, как я себя довела до такого, как я себя буду любить, да и кто меня вообще полюбит, а мама виновато опустила взгляд и даже не заступилась за меня, словно я прокаженная какая-то.

Тяжело вздохнула, пытаясь опять спрятать потревоженное. Поцеловал.

— Продолжай.

— Это было постоянно, у врачей, учителей, парикмахеров. Наверное, с тех пор я и ковыряюсь в еде, ненавидя себя за то, что устроена не так. Что на мне лишняя ложка борща, которого я себе лет пять уже не позволяла, скажется тремя тоннами.

Поджала губы и вырвала руку, закрывая ею глаза.

— Тише… Давай договорим.

— Я же не ела ничего толком, но только посадила себе этим здоровье ещё больше. А эти одноклассники! Ты не подумай, к классу шестому я научилась огрызаться и меня даже зауважали, но я уже поняла, что я не как все. Что я неправильная, понимаешь? Когда на медосмотре девочки делятся весом друг с другом, спрашивают у меня, а я вру, принижая цифру, но они даже от неё хихикают, вычитая из той свою. Мне же тогда никто не объяснил, что есть предрасположенность, есть гормоны, всё это я узнала позже. Что голодание не лучше спорта, к которому никогда не была приучена. Что только занятия над своей силой воли ежедневно могут довести мой вес до нормальной цифры.

Такая глупость — "нормальный" вес, "нормальная цифра. Продолжаю слушать.

— Тогда я всего этого не понимала, голодала, а потом жалела себя, заедая бабушкиным борщом или маминым пирожками.

Совсем уж начала вздрагивать. Да моя ты сладкая..

— А они такие вкусные, Равиль! Я их не ела столько лет, даже научилась нос воротить от их запаха. Запаха моего детства, понимаешь? Давлюсь самым любимым — пюрешечкой с маслом, вкусной выпечкой, бабушкиным борщом со сметаной и сухариками, папиной жареной картошкой с золотистым луком. Никто такую больше не умеет! Даже пирожными, что постоянно приносила мама с работы… со сгущенкой.

И она совсем вырвалась, уткнувшись носом в подушку.

— Я… Я… Да все, абсолютно все! Мне казалось, что папа меня не обнимает именно потому, что его мечта иметь дочь-балерину с треском рухнула вместе со мной, не прошедшей отбор в балетную школу. Но… видишь? Вот она я! Похудела, держу вес в границах дозволенного, даже ты повелся, а папа… так и не… не обнял.