Скандерия (СИ) - Моденская Алёна - Страница 39

Истомин пытался найти в себе угрызения совести, однако их не оказалось. Он вообще ничего не чувствовал по поводу Левиафана — ни вины, ни ощущения того, что всё правильно сделал.

Петровская попросила педагогов не покидать Гимназии до завершения совещания, которому предшествовали личные беседы.

Пролистав журнал, Истомин достал коммуникатор. Писать родителям и пугать их было рановато, поэтому, чтобы хоть чем-то себя занять, просмотрел пару похабных видео, снятых на вечеринке. Себя он там не нашёл, зато всплыл рекламный баннер со ссылкой на занятное сообщество под названием «Жертвы Скандерии». Простенький сайт представлял собой фото студентов с краткими биографиями, датами отчисления и «ухода». К каждому профилю прилагался каталог ссылок на работы «творческой личности, безвременно покинувшей жестокий мир».

На одном фото, явно взятом из школьного альбома, изображалась девушка со свирепым взглядом и стрижкой каре. Лера Вавилонова, по мнению авторов сайта, была жестоко затравлена руководством Гимназии и некоторыми студентами. В частности, намекалось, что к её «уходу» руку приложили Ева Долгих и Агнесса Русакова. Они обвинялись в давлении на администрацию из мести.

Лера, известная в Сети как Разрушитель Вавилона, не обладала яркими творческими талантами, зато исправно писала критические отзывы на работы других студентов Гимназии. Так, Еву она обвиняла в неспособности работать с цветом, непонимании перспективы и отсутствии оригинальности сюжетов. В одной из своих статей вообще назвала её картины «мазнёй, не стоящей и ломаного гроша». И конечно, много слов о том, как родители оплачивали выставки Евы и призовые места в конкурсах.

В другой статье Лера прошлась по Агнессе. В деталях разбирала её сюжеты, стиль и язык, придираясь к каждому абзацу. Резюме гласило, что Агнесса «исписалась, и лучше бы ей заткнуться и найти себе полезное занятие. Например, пойти работать в больницу санитаркой».

Последняя запись Леры, набравшая несколько тысяч лайков, вообще сводилась к перечислению имён людей, без которых, по мнению автора, мир стал бы чище. Лера объявляла деятельность своих оппонентов Вавилонской башней, которую призывала разрушить. При этом Лера пространно намекала, что разрушение начнётся очень скоро, что «правда вскроет нутро строителей Вавилона, и они падут на землю, чтобы разбиться вдребезги и никогда не восстать».

— Даниил Юрьевич, пора. — Секретарша, только открыла дверь Профессорской, и тут же скрылась в коридоре.

Истомину приказали дать письменное объяснение случившегося — ему пришлось написать, как и почему он оказался на вечеринке (его туда пригласили студенты), что там происходило (только сухие факты плюс минимум имён и описаний) и чем всё закончилось (стало скучно, и он ушёл). Специалисты Управления изучили документ и дали предварительное заключение. Странно, что на этот раз всё шло так быстро, ведь обычно расследования занимали уйму времени.

В кабинете директора, где проводилась беседа, присутствовали Петровская, Третьякова, Жюстина МакГрайв, психолог из управления (лысеющий мужчина в очках с толстыми линзами), Агнесса Русакова, которой тоже пришлось дать письменное объяснение, и Глеб Русаков.

В центре кабинета стояли два кресла, в одном из которых, сложив руки на коленях, сидела Агнесса. Остальные участники расположились вдоль стен, место за столом занимала Петровская. Истомину предложено было соседнее с Агнессой кресло.

Когда Истомин вошёл, Агнесса даже не повернула головы, и бросила на него равнодушный косой взгляд, только когда он сел рядом.

После обычных формальных вопросов Петровская сказала:

— Из-за спешки, в которой мы вынуждены проводить наше расследование, очная ставка состоится прямо сейчас. По мнению психолога, — она кивнула на дядечку в очках, — детям лишний стресс ни к чему. Поэтому чем быстрее мы во всём разберёмся, тем лучше.

Очевидно, Родительский комитет решил, что не стоит затягивать с формальностями. Ведь впереди экзамены и выпускные, а летом творческие личности должны отправиться за новыми впечатлениями, так зачем же ещё больше омрачать и так не слишком радужную картину.

— Итак, — произнесла Петровская официальным тоном. — Вчера вы, Даниил Юрьевич, посетили некое мероприятие, состоявшееся по адресу: посёлок «Тополя», вторая линия, дом номер одиннадцать литера «Г». Всё верно?

— Верно, — сказал Истомин. Краем глаза он наблюдал за Агнессой, которая безмятежно смотрела в пространство.

— Кто именно вас туда пригласил?

— Приглашение подбросили в мой почтовый ящик, — соврал Истомин. То же самое он написал в объяснительной.

— Оно ещё у вас?

— Я его сжёг.

— Как и все остальные, — недовольно пробормотала Петровская. — Хорошо. Кого вы видели на вечеринке?

— Не стану доносить.

— Это не донос, что вы, — примирительно сказала Петровская. — Мы просто устанавливаем все обстоятельства.

— Так говорят, когда речь идёт о преступлении, — сказал Истомин. — Студенческая попойка разве является преступлением?

— Ну, один крайне неприятный инцидент имел место. Однако о нём речь пойдёт чуть позже.

Русаков, сидевший рядом с мадам МакГрайв и время от времени поглядывающий на часы, кашлянул. Жюстина Викторовна, бросив на него быстрый взгляд, тоже зашевелилась, как бы намекая, что хорошо бы разобраться в деле побыстрее.

— Вы, вероятно, знаете студента по имени Викент Левиафан? — спросила Петровская, сдерживая сквозившее в её интонациях раздражение.

— Знаю, — коротко ответил Истомин.

— Вы в курсе, что с ним произошло на вечеринке?

— Он, кажется, получил травму, — сказал Истомин. К своему удивлению, он даже не нервничал.

— Верно, — медленно проговорила Петровская. — Вы что-нибудь можете рассказать о том, как именно он получил травму?

— Нет, — твёрдо ответил Истомин.

— Хорошо. Другие участники мероприятия, — на этом слове МакГрайв тихо фыркнула, а Русаков чуть улыбнулся, — рассказали, что видели вас рядом с Агнессой Русаковой.

— А какое отношение это имеет к Левиафану? — спросил Истомин.

— Видите ли, — Петровская покосилась на Русакова, — свидетели утверждают, что сначала Агнесса общалась с Левиафаном. А потом, — Петровская кашлянула и снова бросила взгляд на Русакова, который смотрел в окно, барабаня пальцами по колену. — Потом вас видели в спальне с Агнессой Русаковой.

Психолог, который до этого ни разу не поднял головы, наконец отвлёкся от своих записей. Глеб Русаков смотрел на Истомина, не мигая. Очевидно, чёрный цвет глаз Агнесса унаследовала именно от отца.

— И что же мы делали в спальне? — подала голос Агнесса, всё также безмятежно глядя в пространство.

Петровская замялась, Русаков перевёл мрачный взгляд на дочь.

— Мы действительно общались с Левиафаном, потом он куда-то ушёл, — Агнесса говорила монотонно, не давая себя перебить. — Мне стало нехорошо, я пошла в спальню, чтобы прилечь. По дороге встретила Даниила… как вас там? — Она повернулась к Истомину и вопросительно глянула не него. — Впрочем, неважно. Он принёс воды, и мне стало лучше. Потом я поняла, что больше не хочу оставаться на вечеринке, и спросила Даниила… э… Истомина, не собирается ли он уходить. Он сказал, что собирается. Мы дошли пешком до станции и сели на поезд до города.

— Вы можете это подтвердить? — медленно спросила Петровская, когда Агнесса замолчала.

— Могу, — кивнул Истомин, чувствуя, как напряжение сковывает всё тело, заставляя больную спину вытянуться в струну.

— Тогда вы можете быть свободны. — Петровская сделала резкое движение, будто хотела сбросить все бумаги со стола, но в последний момент, вспомнив о присутствии Русакова и мадам МакГрайв, сдержалась.

Истомин покинул кабинет вместе с четой Русаковых. До выхода из Гимназии все шли молча. На скамьях холла расположились студенты и их родители, которых тоже вызвали для дачи объяснений. С одной из скамей поднялась Астра.

— Ну, что там? — спросила она у Агнессы.

— Да ничего особенного, — пожала плечами Агнесса. — Ты маму ждёшь? Вряд ли она скоро освободится. — Агнесса окинула взглядом ждущих своей очереди студентов.