Где я, там смерть (СИ) - Сербинова Марина - Страница 31

Она не видела, как печально понурила голову Куртни, расслышав в ее голосе откровенную ненависть и неприязнь к тому, кто все еще был ее мужем и отцом ее ребенка. Но Куртни решила на этот раз не вмешиваться. Она знала, что ее девочка жестоко ранена и унижена, Куртни понимала ее чувства, но в данной ситуации решать должна только она, так, как подсказывает ей сердце и разум. И Куртни чувствовала, что на этот раз она не нуждается в советах и поддержке. Что-то произошло в ее душе. Она больше не пасовала, не прогибалась и не ломалась под ударами судьбы, как бывало раньше, она, наконец-то, поняла, что она не такая слабая, как всегда считала, что ее ничто не сломало, и она через все прошла. И может идти дальше по своей трудной, колючей и коварной дорожке, усыпанной камнями и ямами. «Оплеуха» от Джека и Даяны, как она выразилась, пошатнула ее, но в результате привела к тому, что Кэрол лишь крепче стала на ноги, приняв борцовскую стойку. От этого у Куртни немного полегчало на сердце, потому что она очень испугалась, что это сломает ее девочку, и без того хлебнувшую достаточно горя. Куртни было очень больно и обидно за нее, и она никогда не простит Джеку того, как он поступил с этой преданной доброй девочкой, даже если сама Кэрол его простит, и они помирятся. Но наказывать его Куртни не собиралась, твердо решив не вмешиваться. Она знала, что Кэрол не простит, даже если не уйдет от него ради Патрика. Он сам себя наказал, потеряв любовь такой прекрасной женщины, как Кэрол. И он был достаточно умен, чтобы это понимать. Сама Куртни предпочитала бы, чтобы они расстались. Она знала, что, если они будут и дальше жить вместе, их жизнь превратится в ад, и от этого Патрик может пострадать еще сильнее, чем от развода. Потому что не будет больше нежной, любящей и терпеливой Кэрол, с улыбкой выносившей отвратительный нрав Джека и прощавшей ему грубость и несдержанность, так как не осталось в ней теплоты и нежности к нему. А ее обида и злоба и характер Джека — это было несовместимо.

Они больше не говорили об этом. Куртни рассказала, что Джек не захотел оставаться в Лос-Анджелесской больнице и попросил какого-то приятеля перевезти его в госпиталь Сан-Франциско на своем самолете. А Даяну Куртни в приступе ярости вышвырнула из больницы еще в Лос-Анджелесе, пригрозив не показываться, пока Кэрол все еще оставалась женой Джека.

Попрощавшись с Куртни, Кэрол отправилась в ванную. Там, лежа в горячей мыльной воде, она стала петь, громко, так, как ей всегда хотелось, но она не могла, забитая еще в детстве своей жестокой матерью, которая всегда грубо затыкала ей рот. Может, у нее и нет голоса, может, она не умеет петь, и фальшивит — не важно. Она будет петь, потому что ей всегда этого хотелось.

И, прорвавшись сквозь этот тяжелый комплекс, сковывавший ее всю жизнь, она почувствовала, будто ослабевают цепи, которые ограничивали ее движения и не давали вдохнуть полной грудью.

«Я буду петь, — подумала она. — Даже если это никому не нравится. Да, да, теперь я буду петь, всегда. Громко, на весь мир, всем назло. У меня хороший голос, и пошли к черту все, кто так не считает».

Утром Кэрол всячески старалась поднять свое настроение.

Включив ритмичную музыку, она весело подпевала, пританцовывая по комнате и упрямо не обращая внимания на тупую боль в груди. Занялась зарядкой, после чего почувствовала прилив бодрости и сил. С удовольствием накрасилась, уложила волосы, красиво оделась. Смотря на себя в зеркало, она подарила себе улыбку.

— Ты красавица, — сказала она своему отражению впервые в жизни. — Только перестань смотреть такими грустными глазами.

И вдруг Кэрол с восторгом обнаружила, что у нее все-таки есть то, что красивее, чем у Даяны. Глаза. У нее прекрасные глаза, и в этом Даяна ей проигрывает, потому что у ее глаз нет этой трогательной и проникновенной печальной красоты, они не так прозрачны и чисты, они не обладают взглядом, проникающим в сердце. Как-то она спросила Джека, почему он передумал и решил взяться за дело Мэтта, а он ответил: «Из-за ваших глаз». Он все время выделял ее глаза и как будто восхищался ими. Может, он и женился на ней из-за глаз? Подумав об этом, Кэрол горестно хмыкнула. Пустоплет.

Но он прав. У нее поразительные, просто изумительные глаза, и, скорее всего, этим они обязаны именно той толике печали, которая всегда так не нравилась Кэрол. Весьма довольная собой, Кэрол покинула комнату, уверенная в своей неотразимости. Может, она не такая красивая и идеальная, как Даяна, но она вполне могла гордиться своей внешностью. И поблагодарить за нее Элен. Нет, она не позволит Джеку втоптать ее в грязь и лишить самоуверенности, из-за того, что бегал к другим женщинам, потому что она какая-то не такая. Это не она «не такая», это он такой.

— Мам, какая ты сегодня красивая! — с восторгом заметил Патрик.

— Спасибо, мой хороший, — просияла Кэрол. — А кто, по-твоему, красивее, я или тетя Даяна?

— Конечно, ты, — уверено ответил мальчик. — Тетя Даяна похожа на куклу на витрине.

Кэрол расхохоталась, сильнее, чем следовало бы.

У госпиталя она заметила девушку-калеку, просящую милостыню. У несчастной не было ног. Кэрол и Патрик подошли к ней и подали щедрую милостыню.

— Смотри, какая она красивая, и какие печальные у нее глаза, — шепнул мальчик матери на ухо. — Наверное, она никогда не будет счастливой, потому что ее никто не возьмет замуж.

— Ну, почему же, Патрик? Может, она найдет свое счастье в чем-нибудь другом. Не все, кого берут замуж, бывают счастливы…

Когда мальчик отвернулся, Кэрол быстро сняла с пальца обручальное кольцо и бросила его в тарелочку для подаяний, которую держала в руках девочка.

Патрик первым влетел в палату, Кэрол неторопливо вошла следом.

Мальчик озадачено стоял у постели и разглядывал лицо отца, ища непострадавшее место, куда можно его поцеловать. Кэрол замерла за его спиной, с удивлением разглядывая молчаливо смотрящего на мальчика Джека. Он был неузнаваем. Все его лицо было разбито, покрытое страшными гематомами и ссадинами, на переносицу был наложен гипс, на нижней челюсти красовалась шина. Поцелую приткнуться было негде. Даже лоб был разбит, припухший от удара… или ударов. Но Патрик все же отыскал местечко и с любовью чмокнул отца в висок. Губы Джека тронула легкая улыбка.

— Привет, пап! Как ты?

— Папе, наверное, нельзя, разговаривать, — сказала мальчику Кэрол, заглядывая в хорошенькое детское личико. — Видишь, у него челюсть болит.

— О-о, — огорченно протянул малыш. — Сильно болит, пап?

— Нет, — выдавил Джек хрипло.

— Значит, ты можешь разговаривать? — обрадовался Патрик.

— Да… немного. И плохо.

— Нет, пап, нормально, все понятно, не волнуйся. А ты их тоже так сильно побил?

— Кого?

— Ну, тех хулиганов, которые на тебя напали? Мама сказала, что их было трое, но ты не испугался и не убежал. Ты молодец, пап! Лучше быть храбрецом с синяками, чем трусом без синяков! — сумничал Патрик.

Джек поднял взгляд на Кэрол, но она сразу же отвела глаза.

— Привет, Джек. Эдак по тебе поганая метла прошлась! — не удержалась она, вспомнив его слова о Тимми, которые были ей так неприятны.

— Мам, а как это — поганая метла?

— Это просто выражение такое, образное. Побудь пока с папой, а я пойду, поговорю с врачом.

Поставив для мальчика стул к кровати, Кэрол вышла из палаты, чувствуя на себе пристальный взгляд мужа. Боль и горькая обида вновь заговорили в ней с первоначальной силой, когда она встретилась с ним взглядом, но она была полна решимости держать себя в руках. Безмерно уязвленная гордость не позволяла ей дать понять ему, как глубоко она была ранена, как страдает. Он, конечно, понимает, что это было для нее ударом, при том неожиданным, но Кэрол не хотела, чтобы он знал, насколько сильным. Нет уж, ни он, ни Даяна не увидят, какой несчастной они ее сделали. Они уже достаточно над ней поглумились, хватит. А еще больше ей не хотелось, чтобы Джек ее жалел, ни он, никто другой. Да, впервые в жизни ей не хотелось, чтобы ее пожалели. Потому что сейчас это было бы унизительно и противно.