Я был нищим — стал богатым. Прочитай, и ты тоже сможешь - Довгань Владимир - Страница 24

И вот через две недели приезжает запыленная фура, из нее вылезает совершенно обросший, похожий на Робинзона Крузо наш Дима, уставший, разбитый, грязный, с бессонными, заспанными глазами, и с гордостью объявляет: «У нас есть двигатели!»

Открываем машину и видим гору двигателей, пересыпанных какой-то соломой, какими-то опилками, потому что и упаковки-то в то время нормальной не было. Куда разгрузить это богатство? Склад переполнен. Володя Фролов говорит: «Давайте отвезем к моим родителям в деревню. У них есть большой сарай». Гоним фуру в деревню километрах в 15-20 от Тольятти и разгружаем в этом легендарном сарае.

Пишу эти строки и улыбаюсь: действительно, работали мы как в каком-то сумасшедшем доме. Всплывает в памяти такой эпизод. Проводим в Москве совещание дилеров, их у нас было 37 человек по разным нашим регионам и странам, и все они действительно были наши друзья. Мы доверяли им, как себе. Никто из них за все время работы не обманул нас ни на копейку. Мы отправляли им продукцию на миллионы долларов и через какое-то время, когда были реализованы хлебопекарни, получали столько же денег.

И вот из Ленинграда приезжает новый дилер. Почему новый? Да потому, что старый не справился со своей работой, и, наделав не по нашей линии кучу долгов, просто смылся от бандитов. В офисе осталась одна секретарша. И когда она осталась без начальника, без его ценных указаний, она, будто солдат, подхватывающий в бою знамя, просто подхватила работу и стала самым лучшим нашим дилером. Хрупкая, обычная девушка развернула такую бурную деятельность на северо-западе России, что мы все были просто поражены. И вот мы собираемся в гостинице, проводим совещание, обсуждаем новые образцы оборудования, улучшение сервиса, рекламную кампанию… А в конце совещания эта девушка подходит ко мне и говорит: «Владимир Викторович, я привезла деньги за продукцию». Деньги — это три коробки денег. Три серые, картонные коробки, доверху набитые деньгами в разных купюрах и в разных валютах. Возможности проплатить иначе просто не было.

Я беру документы, беру эти деньги и еду с ними в аэропорт. Прохожу контроль, мой багаж просвечивают, и милиционер, как сейчас помню, очень добродушный, толстый дядька, отзывает меня к себе в отделение. И с улыбкой, по-доброму так говорит: «Слушай, у тебя там лежит много денег. Дай нам немножко, поделись с нами, а то ведь мы сейчас задержим тебя. Я вижу, что бумаги у тебя в порядке, но ведь снимем с рейса, начнем выяснять, сделаем запрос». Я просто был убит наповал его простотой и добродушием. С улыбкой открыл одну из коробок, достал, не помню уж сколько пачек денег, отдал ему, и клянусь вам, с хорошим настроением поехал дальше.

Вот такие были лихие времена.

Случалось, конечно, что наших ребят грабили. Но, слава богу, за все это время не погиб и не был покалечен ни один человек. Слава богу, судьба к нам была благосклонна, и мы пережили весь этот ад, весь этот бандитский беспредел, не понеся ни одной потери.

Итак, возвращаемся в кабинет.

7 часов 10 минут. Забегает с квадратными глазами главный инженер и сообщает: «Мы не успеем сдать чертежи. У нас заболели два конструктора». Даю ему страшный нагоняй.

В то время я был совершенно другим руководителем: жестким, бескомпромиссным. Я был как огонь и вода, как тишина и взрыв. С одной стороны, обнимал, ласкал людей и восхищался ими, но с другой — мог дать такой разгон, что человек готов был провалиться сквозь землю. Как я тогда любил говорить: «Наша школа жесткая, но справедливая».

Даю разгон главному инженеру, и вместе с ним находим решение. Он берет чертежи, едет в свой бывший конструкторский отдел на Волжском автомобильном заводе и размещает чертежи там, заодно давая ребятам возможность подработать.

7 часов 20 минут. Технолог с помощником заносят кучу хлебных форм. Обсуждаем, какие формы лучше закупить, как в каждой из них идет выпечка, сравниваем режимы выпечки, проясняем разницу в технологических процессах замеса и выбираем оптимальные рецептуры. На это совещание уходит около часа. Вопрос, на самом деле, архиважный — какой формы и какого вкуса хлеб будут выпекать в наших хлебопекарнях, сколько он будет весить, как будет выглядеть на полках магазинов, как его воспримут покупатели…

Вкусовые качества, органолептика, рецептура — огромный пласт вопросов, в который нам всем приходится погружаться заново, потому что до нашей компании все хлебопекарни Советского Союза работали по стандартным рецептурам, в стандартных формах выпекали стандартный хлеб, и технология его изготовления не менялась десятилетиями. Мы же открывали новый рынок. Наши маленькие хлебопекарни позволяли делать совершенно другую выпечку и сдобу, поэтому необходимо было параллельно с оборудованием создавать и сами рецептуры и формы — все то, чего до нас еще не было.

Сначала для нас это был темный лес. Но мы разобрались очень быстро. Подобрали талантливых специалистов, которые зажглись нашей мощной идеей и создавали поистине шедевральные рецептуры. Во всем был творческий подход, энтузиазм и невероятная гонка со временем.

8 часов 20 минут. Заканчиваем совещание, я делаю пометки в ежедневнике и при этом, нужно отметить, постоянно курю. На столе лежит пачка с сигаретами, огромная пепельница с бычками и огромная кружка с кофе.

К вечеру голова просто раскалывалась от этих сигарет и от безумного количества литров выпитого кофе. Иногда мне казалось, что кофе скоро начнет вытекать у меня из ушей, настолько я накачивался этим вредным и ненужным напитком. Но это сегодня я такой умный и рассудительный. А тогда был просто единый водоворот. Водоворот судьбы, лиц, событий, поступков, — страшные перегрузки, и думать о своем здоровье, честно говоря, было просто некогда. Да и не было такой культуры. Мы все курили, все пили кофе, алкоголь и считали, что это нормально.

Конечно, с алкоголем я всегда боролся, но в тот момент нам было не до здоровья. Была только одна цель — создать лучший образец хлебопекарни и запустить его в работу.

8 часов 30 минут. Бужу Голубко, мчимся на завод. Слава богу, тогда в Тольятти не было пробок и можно было за 15-20 минут добраться в любую точку города. Своих производственных площадей у нас тогда не было, и мы арендовали их на заводе пожарных изделий в Комсомольском районе. Завод был практически разорен и уже несколько месяцев простаивал. Не помню, сколько мы платили за аренду, но главная проблема была в совершенно взбалмошном директоре. У него был оригинальный способ решать любые вопросы. Чуть что, он давал команду закрыть на вахте ворота, — наших людей просто не пускали в цех.

8 часов 45 минут. Подлетаем к заводу, наши ребята греются в машинах, кто-то стоит на улице, притопывая ногами, курит — на рабочие места попасть никто не может. Спрашиваю у нашего начальника смены: «Что произошло?» Он мне объясняет, что этот придурок, не помню, как звали этого директора, дал команду не пускать, потому что кто-то из наших рабочих послал его на три буквы.

Мы боремся за каждую минуту, у нас нет ресурса времени, чтобы долго делать проект, а мне приходится улаживать такие глупые конфликты, испытывая при этом унижение и досаду на самодурство таких вот чиновников.

Залетаю к директору в кабинет с самой добродушной улыбкой, будто передо мной сидит любимейший человек на свете. В душе я, конечно, готов просто выкинуть его из окна, но я прекрасно понимаю, что конфликт только отбросит нас на несколько недель назад. Проблема машиностроения и сложность аренды чужих площадей в том, что у тебя оборудование, оснастка, инструмент — десятки, сотни тонн металла. Чтобы перевезти всю эту махину в другое место, смонтировать, подключить, потребуется время. А его нет.

Пятнадцать минут уходит на то, чтобы, улыбаясь, рассказать этому негодяю, какой он великий, какой он мудрый и умный и какие мы дураки. И то, что я этого невоспитанного недоумка, который вам, Ваша светлость, нахамил, обязательно выгоню, выгоню сегодня же, выгоню с треском. Естественно, это все слова, глупая игра. Но ситуация, согласитесь, нелепая: какому-то, мягко говоря, чудаку, которому нечего делать, мы платим деньги за то, что он не дает нам работать.