Малахольный экстрасенс. Дилогия (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 53

— Буду! — сказал я.

Мебель оказалась хороша: массив из светлого ореха, инкрустированный карельской березой. Я ожидал нечто темное, тяжеловесное под красное дерево. А вот нет. Гарнитуры выглядели легкими и нарядными, хотя на деле довольно громоздкие.

— Собирали прямо здесь? — уточнил у хозяина.

— Да, — подтвердил он. — Понимаю ваши сомнения: вытащить нелегко. Поцарапать и побить можно запросто. Придется чем-то обвязать.

Хм! А зачем вытаскивать? Мысль, появившаяся в голове, еще в первые минуты пребывания здесь, стала набирать силу. Замечательная квартира! Три просторных комнаты, широкий коридор, кладовая. Кухня, правда маловата, но можно сделать перепланировку. Заменить сантехнику… Нафига мне бетонная ячейка в большом человековейнике? Хочу! Намерение укрепила библиотека — огромная, в несколько тысяч томов. Не какие-то там дешевые издания на газетной бумаге, выпускавшиеся миллионными тиражами для сдатчиков макулатуры, а подписные серии с отменными обложками. Немало книг на иностранных языках. Польский, английский, немецкий…

— Полжизни собирал, — пояснил хозяин, заметив мой интерес. — Как вернулся с фронта, так и начал. Мог получку за книги отдать. Жена ругалась, — он вздохнул. — Я ведь, Михаил, известный литературовед, профессор, доктор наук. Гальпер. Слыхали о таком?

— Да, — подтвердил я, хотя слышал фамилию впервые. — Есть разговор, Иосиф Наумович. Не угостите чаем?

— Угощу, — усмехнулся он. — Но если хотите торговаться, то ответ сразу: нет! Без того за бесценок отдаю.

— Есть другое предложение, — успокоил я.

Мы прошли на кухню, где Гальпер поставил чайник на плиту, вскипятил воду и заварил чай. Хороший, к слову. Пили молча. Хозяин посматривал на меня с интересом, я же не спешил, выстраивая в голове речь.

— Словом, так, — сказал, поставив опустевшую чашку. — Десять тысяч долларов за мебель и квартиру. Если мало, то могу добавить, но уже рублями.

— Не выйдет! — покрутил он головой. — Я могу прописать вас у себя, но как субквартиранта. По-другому не получится — вы не родственник. Субквартиранты прав на жилье не имеют. Как уеду, сразу выселят.

— Ну, так сделайте меня родственником, — предложил я.

— Как? — удивился он.

— Усыновите. У меня нет отца и никогда не было.

— Через суд? Это долго. И не факт, что суд примет такое решение. Нужны свидетели.

— Зачем суд? — пожал я плечами. — В моей метрике[60] в графе «отец» стоит прочерк. Мать родила меня незамужней. Позже в метрики стали вписывать фамилию, имя и отчество отца со слов матери, но у меня прочерк. В этом случае по закону любой мужчина может прийти в ЗАГС, заявить, что данный гражданин является его сыном, и его обязаны таковым зарегистрировать[61]. Согласие матери при этом не требуется, а вот мое — да, поскольку совершеннолетний. Как понимаете, возражать не стану. Получу новую метрику, вы пропишите в квартире новоприобретенного сына. Как уедете, останется мне.

— Гм! — он с интересом посмотрел на меня. — У вас в роду не было еврев, Михаил?

— По материнской линии точно нет, — покрутил я головой. — Про отца сказать не могу, никогда его не видел. Тетка говорила, что тот был офицером. Служил в части, где мать работала продавцом военторга. Лицом и фигурой я в него.

— Тогда вряд ли, — кивнул он, — хотя, кто знает? В Белоруссии все перемешались.

— Если опасаетесь, что буду претендовать на наследство или воспользуюсь вновь приобретенными родственными связями, чтобы уехать из СССР, то зря. Как вы поняли, человек я не бедный. Уезжать не собираюсь, а буде захочу, обойдусь без вашей помощи. День назад мне предложили перебраться в Израиль. Гарантировали вид на жительство и даже гражданство, хотя я не еврей. Объяснить, почему?

— Не нужно, — покачал он головой. — Знаю, кто вы. Ничего не имею против такого сына, хотя Софе придется объяснить, — он засмеялся. — У меня встречное предложение, Михаил. Доллары я возьму, а рублей не нужно. Но взамен вы поправите мне здоровье.

— Не вопрос, — сказал я. — Хоть сейчас…

Чтобы не тянуть время, мы с Гальпером съездили в райцентр, где я появился на свет. Там подняли документы, убедились в отсутствии у меня законного отца и приняли заявление у новоприобретенного. В тот же день выдали новое свидетельство о рождении. Мы вернулись в Минск, где я поменял паспорт, став Иосифовичем вместо Ивановича. Фамилию и национальность менять не стал. После чего Гальпер прописал меня в квартире. Все заняло считанные дни — я не скупился на донаты.

В ноябре «папа» отправился в Израиль. Я отвез его на вокзал. Гальпер надел новый костюм с орденами и медалями. При ходьбе они позвякивали. Понимаю, для чего парад, вернее, для кого. Не решатся таможенники обыскивать фронтовика, десять тысяч долларов доедут в Израиль. Откуда, к слову, и приехали. Большинство наград были юбилейными, но имелись и фронтовые. Как сказал Гальпер, в Красной Армии он служил военным переводчиком, помогал в допросах пленных немцев. Тоже нужное дело. На прощание мы обнялись.

— Вы хороший, Михаил, — сказал Гальпер. — Рад, что квартира остается вам. Не обижайте Степаниду, она добрый человек.

— Не волнуйтесь! — успокоил я.

С домработницей мы и вправду договорились. Я увеличил ей зарплату, познакомил с Викой. Женщины друг другу приглянулись. Как отнеслась моя любимая к кунштюку[62] с «папашей»? Поначалу сложно. Для советского человека это постыдная махинация. Для чего она, если квартиру все равно дадут? И неважно, что в бетонном доме!

Я свозил ее на просмотр — впечатлилась. Как и я, зависла у библиотеки.

— Как ты думаешь, кому достанется квартира, если мы откажемся? — спросил Вику.

— Я скажу, — ответил за нее Гальпер. — Сыну одного партийного начальника, он уже приезжал смотреть. Если вы, Виктория Петровна, полагаете, что квартира отойдет семье, много лет простоявшей в очереди в исполкоме, то спешу разочаровать: этого не будет. Некогда сюда заселяли достойных людей: писателей, ученых, художников. Но теперь — сплошь родственников начальства. При Машерове[63] такое было невозможно.

Ничего удивительного. Под КПСС крепко подгорает. Многие партийные бонзы лихорадочно стремятся урвать напоследок. И не только они.

— Хорошо! — согласилась Вика.

Новый 1991 год мы встречали в новой квартире — отремонтированной по моему вкусу и желанию. Но это я забежал вперед…

Глава 15

Мой кунштюк с квартирой впечатлил Терещенко.

— Не ожидал от вас такого, — сообщил, передавая доллары для расчета с Гальпером. — Понимаю, квартира хороша, но теперь вы еврей!

— По паспорту белорус, — улыбнулся я. — Только отчество сменил. И «отец» достойный человек: фронтовик, профессор.

— Знаю я Наумовича, — кивнул он. — Разделяю ваше мнение о нем. Но… Не читали, что пишут о евреях?

— «Протоколы сионских мудрецов»[64]?

— И не только, — он вздохнул.

Знаю. В прошлой жизни в это время по рукам ходили антисемитские сочинения в самиздатском исполнении. Верил ли я написанному в них? Поначалу — да. А потом как-то взял листок бумаги и черкнул сверху «Что мне сделали евреи?». Разграфил на две колонки. Первую озаглавил: «гадили», вторую: «помогали». Начал вписывать фамилии. В первой появилась одна, во второй не хватило места. Лечили, наставляли, помогали освоиться в журналистике… Смятый листок улетел в корзину для бумаг — вместе с моими антисемитскими воззрениями.

— Читал, — сказал Яковлевичу. — Особенно умилил посыл, что среди евреев слишком много врачей, адвокатов и ученых. А еще писателей, композиторов, кинематографистов. Это так. Возникает вопрос: почему? Вот возьмем вас, Семен Яковлевич, хотя вы, как и я теперь, еврей наполовину. Как учились в школе?