Прелести вампирской жизни. Книга 3 (СИ) - Шерстюк Ирина - Страница 10

Мы встречаемся каждый день, пока его слуги спят. Ему нравиться царапать стену когтями, прислушиваясь к моим тихим стонам, — так он дает знать, что время для игр пришло. Он любит любоваться тем, как корчиться мое тело в муках и забивается в угол при одном его виде, любит говорить со мной, потому, что знает, как больно слышать звуки хриплого голоса. Но больше всего обожает заглядывать вглубь фиолетовых глаз, каждый раз надеясь на вспышку раздражения и возмущения. И он получает желаемое — оскорбление, гневную тираду или просто злобное рычание. Но самое главное оставляет на потом:

— Ну что, поиграем?

Это очень интересная игра, хотя и болезненная. В ней есть лишь одно правило — как бы долго и страстно я не молила, он не остановиться, игра закончиться только тогда, когда потекут слезы бессмертной, когда пожалею о собственной жизни.

Каждый день я переживаю вновь что-то из собственного прошлого, а он довольно улыбается, всматриваясь в фиолетовые глаза. Теперь он знает многие моменты моей жизни, когда боль разрывала на части душу. Он прокручивает их, словно пленку, перед глазами снова и снова, но лишь до определенного момента. Этот период моей жизни его почему-то безумно раздражает и сводит с ума, — время, когда я была лучницей и служила королевской семье фейри. Каждый раз он показывает день, когда я получила свой первый шрам, когда проснулась посреди леса, проклятой в великой битве народов. Но никогда ранее, ни разу он не заглянул в воспоминания, что хранили годы прожитые в период войны. Хотя именно тогда судьба мне изменила, именно в тот роковой день я стала другой. Я стала изгоем.

В той войне погибли многие фейри, не исключением стала и моя семья. Друиды уничтожили всю знать, приближенную к королю. Помню тот ужас, что испытала, когда мы нашли тела убитых в тронной зале, вместе с правителем и его детьми, над которыми возвышался силуэт в белом одеянии с занесенным мечом, что после растворился в воздухе. В ту ночь все мы словно сошли с ума от боли утраты, и пелена застилала горящие глаза. Это был жестокий удар по народу, что вылился в кровопролития и полное уничтожение друидов. Потом, мы очнулись, словно от дурмана, не в силах осмыслить полноту содеянного и количество загубленных невинных жизней. Это был ад для каждого из нас, но только мне пришлось расплачиваться за это до конца жизни, хотя ни одна из любимых стрел не поразила сердца друида.

В той битве король друидов, спасая сына, проклял меня, и теперь, каждый раз, когда кто-то прикасался к коже, сильная боль сводила с ума, а на теле навсегда оставался шрам.

Оказавшись одна, и отчаявшись в собственном одиночестве, не вправе любить и не в силах создать семью, я лишилась разом всего. Терпеть взгляды сопереживания и жалости со стороны окружающих больше не оставалось сил. Решение покинуть клан пришло само собой, когда я впервые встретила вампира. Он казался понимающим и не осуждал, был рядом и не возражал против моего уединения, пока я не решила пойти за ним. Тогда я еще не знала, чем может обернуться подобная связь.

Знакомый пронзительный звук раздался за тяжелыми дверьми уже приевшейся темницы. Шаркающие шаги вещали о приближении моего мучителя, что словно орел, посланный Зевсом Прометею, клевал разум вновь и вновь за тяжкие прегрешения.

Старая дверь со скрипом отворилась, впуская в кромешную тьму лучики света. Тотчас факелы на стенах загорелись, освещая лик вошедшего демона во плоти.

— Надеюсь, не разбудил? — Ехидно ухмыльнувшись, медленно приближался Эйдан, растягивая удовольствие и наблюдая, как съежилось в страхе тело жертвы.

— Тебе здесь удобно? Не слишком темно? — Продолжал глумиться бессмертный, опускаясь на корточки возле меня.

— Странно, ты сегодня какая-то молчаливая. Может, случилось что-то? Расскажи, мне ведь интересно, не заставляй переживать. — Мурлыкал Эйдан, но, не услышав ответа, нахмурился. — Может, ты хотя бы немного уважишь меня и поднимешь глаза?

— Ты права. — Пожал плечами мужчина, не дождавшись ответа, и улыбнулся. — Не будем тратить время на бестолковые разговоры.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сознание снова понеслось сквозь время, возвращая меня в тот день, когда я сказала своему единственному другу, что хочу остаться одна.

Мы проводили вместе слишком много времени, говорили обо всем на свете, делились сокровенным и иногда заглядывали в будущее. Сэм казался тем маяком, навстречу которого мне хотелось идти. Вся жизнь теперь вертелась лишь вокруг него. Хотелось слушать, быть рядом, ловить улыбки и томные взгляды, до тех пор, пока не поняла, что с головой ушла в чувство под названием «любовь». Мне отчаянно хотелось коснуться любимого, обнять, поцеловать, пока это все не стало невыносимым. Пока я не загнала себя в угол.

Далеко уйти, к сожалению, не удалось. Мириться с моим решением он просто отказывался, умоляя остаться, крича и круша все на своем пути, пока окончательно не сошел с ума.

Спустя некоторое время все тело было покрыто искусными и вычурными узорами из шрамов — память о том, как глубоко заблуждалась в собственных суждениях. И как бы далеко я не убегала, воспользовавшись мертвым сном вампира, он возвращал свою игрушку обратно, и чудовищные пытки повторялись вновь и вновь, пока однажды ему не надоело. Пока однажды он меня не приковал.

Я чувствовала, как слезы хлынули по щекам, но воспоминания все накатывали, не останавливаясь. Впервые Эйдан не прекратил игру, заставляя былые кошмары продолжаться, переживать годы издевательств снова.

Судьба не скоро улыбнулась мне, и все повторялось бы вновь и вновь, если бы однажды ночью, он просто не возвратился. Воспользовавшись моментом, я вывихнула руки, в попытках снять кандалы, и сделала бы что угодно, лишь бы выбраться из этого ада. Сбежав и воспользовавшись помощью ведьмы, спряталась там, где он никогда бы меня не нашел — в мире вампиров, под личиной равной ему.

Открыв заплаканные глаза, я взглянула в лицо Эйдана и мысленно ахнула. Губы мужчины были искривлены, глаза сузились и кипели злостью вперемешку с отвращением, а весь его вид излучал ненависть.

Неужели я кажусь такой жалкой после того, что ему довелось увидеть?!

И когда слезы новой волной хлынули с глаз, покатившись по щекам, произошло то, что больше всего удивило и напугало одновременно. Он протянул руку и со странным выражением лица, коснулся моей щеки, вытирая слезы. Впервые за сотни лет я не чувствовала боли, лишь тепло его сильных рук.

В этот миг я готова была стерпеть любые муки, лишь бы он продолжал касаться меня. Ненависть к самой себе всего за миг разгорелась с новой силой.

Он не проронил ни слова. Просто поднялся и ушел.

В этот раз мне не удалось уснуть.

Майя.

Ленка внимала каждому слову, не комментируя и не перебивая, хотя я видела, как сильно время от времени ей этого хотелось. Но как только я закрыла варежку, вопросы полились рекой. И уже спустя несколько часов она была в курсе не только того, кем стала, но и того, что случилось со мной, за исключением, конечно, всего, что каким-то образом касалось хранителей и моих отношений с Ноа. Этим пока я не была готова поделиться.

— Знаешь, что именно меня бесит больше всего? — Откинувшись на диванчике, кивнула подруга.

— И что же?

— То, что киска Кэт попала в этот офегительный мир раньше меня. Совсем, знаешь ли, не круто. И вообще не могу понять, как ты умудрилась подружиться с этой редкостной гадюкой.

— Со временем ты поймешь, поверь, она изменилась!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да ну? А солнце стало синим! И скажи, пожалуйста, почему это она может кусаться, перемещаться и таскать за собой волка, а я получила лишь моральную травму и дар повиновения, а? Где справедливость, мать твою?!

— Хахаха, ну, зато она не может пройти мимо смертного, чтоб не свернуть ему шею и не сожрать, а тебе еда вообще не нужна. Подумай о том, каково ей сейчас, не видеться с родителями. А ты, напротив, не лишена ничего и никого.