Куда возвращаются сказки - Dark Window - Страница 72

Глава 38,

которая получилась для Вени самой страшной

Опасность поджидала Веню за углом. Там, где пролегали кроваво-багровые полосы, оставленные предзакатным солнцем. Опасность встретила Веню зловеще-ласковой улыбкой. Опасность сверкала колючими огоньками, притаившимися в нечеловеческих глазах. А повернуть назад не мог Веня, уже не мог.

Нет, это существо теперь нельзя было назвать даже вампиром. Веня, по крайней мере, не стал бы этого делать. Голова страшилища распухла. Лицо приобрело красноватый оттенок то ли от проступившей крови, то ли от лучей багрового светила, неуклонно снижающегося над горизонтом. Из рукавов пиджака торчали скрюченные пятипалые конечности, увенчанные матово-розовыми когтями. Ножки семенили и пританцовывали. Видимо, от радости, что Веня почтил их своим присутствием. А может они предвкушали, как славно им будет плясать танец смерти над растерзанным Вениным телом.

Наступал багровый час, не отмеченный на подавляющем большинстве циферблатов. Потусторонние силы сметали прохожих с улицы в тесные квартиры и тёмные подъезды. Стёкла в домах полыхали. Все до единого. Те же, что угодили в тень, мрачно чернели, как очки хозяина Тёмных Стёкол. Им тоже хотелось прильнуть к всеобщему безмолвному веселью, которое дарили холодные лучи светила. И Вампир, днём сумрачный и спокойный, сейчас раздулся от осознания своего сверхмогущества. Он тоже вписывался в чёрно-кровавый карнавал. Деревья надевали на себя чёрную маску горя и выстраивались вдоль улицы скорбными силуэтами на фоне красного занавеса небес, опустившихся на приземистые колонны стен, бурых от этого ненормального солнца. Земля пропиталась красно-коричневым. Асфальт растекался мёртвым пламенем. Дома склонились над Веней, готовые обрушиться и превратиться в груду хлама, на которую взберётся существо с когтистыми лапами, облизнёт выпирающие из пасти клыки и завоет, вознося славу кровавому куполу над затихшим от страха городом.

Нет, если бы на то была его воля, Веня благополучно отсиделся бы в своей квартире и ни за какие сокровища мира не вышел во двор в багровый час. Но об этом не догадывались ни отец, ни мать. Поэтому в булочную отправили именно Веню. А ведь пойди за хлебом кто другой, и история могла закрутиться совершенно иначе.

Если бы за хлебом нужно было идти отцу. Нет, он бы просто отмахнулся: «А, обойдёмся!» И снова спрятался бы за газету. Папе можно не ходить за хлебом и мир от этого не рухнет.

Вот если бы мать сама пошла за хлебом. Ей вампиры не страшны. Вампир не мамин, вампир Венин. Личный. Но мать только прикрикнет: «Почему опять не купили хлеба?!» И засыпет в кипящую воду несколько пригоршней вермишели. Побольше засыплет, потому что и хлеб, и вермишель из муки сделаны. И ничего страшного в мире не случилось бы.

Но папе не пришлось вылезать из-за газеты, а маме распечатывать кулёк с вермишелью. Потому что у них есть Веня, который не может ни отмахнуться, ни прикрикнуть. И конец света не наступит, если Веня встанет из-за стола и сбегает до ближайшей булочной в час, когда восьмёрка и девятка на циферблате раздвигаются, выпуская в свои ряды чёрную закорючку с острым когтем на конце. И часовая стрелка уже замерла напротив ужасной пришелицы, а минутная подбирается к безмятежно спящему на вершине числу двенадцать. Но это Веню во дворе ждёт вампир. Маму же ждёт плита и кастрюля с вскипающим супом. А папу бодрый диктор, который улыбнётся и начнёт читать про события в стране и за рубежом. И Веня не может не пойти за хлебом, как счастливый Вовка-октябрёнок из «Родной речи».

Разумеется, вампир никуда не делся. Он ждал. Веня проскользнул в тени домов к ближайшей булочной, уже предвкушая быстрое возвращение домой. Но злобные силы не собирались так быстро отпускать пленника, забредшего в их сети. Может, они хотели оставить Веню в своих владениях навсегда. Вдруг, когда стрелки на папином будильнике отмерят десять часов, циферблат незримых часов для Вени полностью прогонит знакомые цифры и заполнится закорючками.

«Санитарный день». Ужас пробрал Веню. На всякий случай он изо всех сил потянул на себя массивную скобу ручки. Дверь лязгнула и даже немного сдвинулась, но не открылась. Надежда испарилась. Можно возвращаться домой. И тогда цепкие мамины руки поставят Веню перед собой, а отец на время забудет про газету и приглушит звук телевизора, чтобы новости в Таиланде, Индонезии и Литве не мешали осознанию Вени своего проступка. И его накажут. За то, что семья осталась без хлеба. За недогадливость. За лень дойти до следующей булочной. За накопившиеся за неделю мелочи. Потом мать вступится за Веню, а отец ей не разрешит. И они поссорятся. И будут кричать уже не на Веню, а друг на друга, но Вене от этого будет нисколько не легче. А потом отец с размаху разобьёт тарелку об пол, а мать заплачет. И в квартире поселится невидимая, но очень ощутимая тяжесть. Тяжесть, которую Веня собственноручно притащит в квартиру вместо хлеба, если не прорвётся к следующей булочной.

Веня решил схитрить и подойти к очередному бастиону обходными путями. Но обернувшись назад он увидел серую пелену, покрывшую и траву, и дорогу. Она колыхалась, и на поверхность выплёскивались багровые искорки. Парные искорки.

Крысомуммии. Они не пропустят Веню тенистым путём. Остаётся всего две дороги: или домой, или вперёд, к одинокому киоску, прижавшемуся к деревянному бараку в дальнем конце улицы.

Вампир стоял на самой середине проезжей части. Вот бы пронёсся скоростной автомобиль и мощным ударом отбросил переломанное тело к стене. И Веня благополучно добрался бы до киоска. Но все до единой машины исчезли с Вениного пути. И Веня вышел на улицу, оставив за спиной захваченный крысомуммиями двор.

Солнце раздулось как голова вампира и теперь багровело над самой землёй. Здесь не было тени. Всю улицу охватили багровые лучи, лишь деревья скрючились уродливыми чёрными статуями, да темнел далёкий киоск, словно поставленный набок громадный спичечный коробок. Толстый. На 120 спичек. Такой же, как Веня обнаружил в отцовском ящике, наполненном всякими странными вещичками.

Улицу окутывало не только кровавое сияние, но и тишина. Веня напряг слух. Нежный. Чуткий. Музыкальный. Обеспечивавший ему в младших классах пятёрки по пению. «В Куединском районе плюс семь, в Большесосновском плюс шесть…» — тихо донеслось до Вени и оборвалось. Странно донеслось, будто говорил почти что сломанный инопланетный робот. Знакомые звуки превратились в потусторонние голоса, разбились на эхо и погасли. Тишина победила. Тишина оглушала. В уши словно забилась вата и её нестерпимо хотелось вытащить или хотя бы проткнуть. Внутри ушей что-то вибрировало и ворочалось, как будто там копошилась крохотная крысомуммия.

Надо было удирать, пока Веня сам не пропитался лучами заката. Мимолётный взгляд на часы не порадовал. Чёрная закорючка вполне освоилась и съела девятку. Но хуже всего оказалось то, что семёрка начала противно выгибаться, превращаясь в узловатый палец с зарождающимся коготком. До киоска лежала пустынная дорога, но Вене требовалась тень. А справа высился выросший как по волшебству забор, отгородивший полуразрушенную избушку. Слева был отличный проход, но там маячил мужик в телогрейке. Он что-то разрывал возле бортика, уводящего в подвал, и приговаривал: «Не так-то всё и просто, господа хорошие, не так-то просто». Лицом он напоминал известного лётчика Скаржинского, первого из поляков, пролетевшего над Атлантикой в 1933 году.

Неправильность дрожащим маревом загородила обходную дорогу. Обычный мужик в телогрейке матерился бы через слово, а этот вёл себя чересчур странно. Из полуоторванного кармана торчала скрипка. И Веня не пошёл туда, потому что скрипки не носят в карманах телогреек, а бродяги не похожи на знаменитых лётчиков. Потому что мужик получился неправильным, таким же, как и Венин вампир, как кровавый вечер, как закорючка на циферблате. И спасти Веню мог только хлеб. Там, в далёком киоске, к которому ему предстояло идти через залитую багровым светом улицу.