Куда возвращаются сказки - Dark Window - Страница 3

— Иду-у-у, — прогудел голос Люси и она выпорхнула наружу. У неё был такой же халат, такая же розовая причёска. Только она была потолще и губы мазала не тёмно-багровой помадой, а фиолетовой.

— Где? — Люся не заметила Колю. — Какие ещё треугольники?

— А вот.

— Хм, — фиолетовые губы сжались в щёлку, но потом вновь расцвели на бледном лице. — На складе таких нет. Не помню. Наверно, из старой партии.

Сердце Коли сжалось. Без цены ему просто не продадут треугольник. Так всегда бывает, если у вещи пропадает цена. Без цены продать товар невозможно и продавцы оставляют его себе.

— А-а, тогда знаю, — протянула продавщица с неизвестным именем и повернулась к Коле. — Вроде бы…

Коля напрягся, не веря прилетевшей мимоходом удаче.

— Рубель пятьдесят, — пояснила она.

Наверное, она когда-то приехала из Минска. Колин дедушка, как приехал из Минска, тоже везде говорил «рубель». Коля покатал в кулаке нагревшиеся монеты и побрёл к кассе. Через три минуты его пальцы впервые прикоснулись к пластмассе треугольника.

Товары, оставшиеся на прилавках и витринах, казались теперь серыми и скучными, и Коля вышел из стеклянной прохлады на тёплую улицу. Солнце клонилось к закату и в штаб было идти уже поздно. Коля благоговейно посмотрел на приобретённое сокровище. Треугольник нравился Коле всё больше и больше. Но что сказать маме? Она почему-то не любила слишком яркие вещички. «Китайское,» разочарованно тянула она и Колю охватывало непонятное чувство вины. А сейчас Колина вина усугублялась ещё тем, что линейка у Коли уже была. Нужные слова, на которые мама не стала бы ругаться, никак не приходили в голову. И тут произошла катастрофа.

Левая Колина нога подвернулась. Руки неловко взлетели вверх. Блестящий треугольник с красивым заворотом шлёпнулся на асфальт. Хоть Коля не упал, но страшно испугался. Поверхность треугольника покрылась сеткой мелких трещинок, как крышка на маминой старенькой стиральной машине.

Случилось самое страшное. А ведь Коля даже не успел никому показать своё приобретение. Чуть не плача, мальчик нагнулся и поднял повреждённое сокровище, стараясь на него не смотреть. Переливы мелькнули на поверхности, притягивая взор. Но что это?! Трещинок как не бывало. Коля внимательно осмотрел покупку, осмотрел ещё раз, изучил каждый квадратный сантиметр. Ни единой трещинки. Да что трещинки: поверхность не омрачалась даже царапинками. Треугольник словно только что сошёл с конвейера. Коля ошалело взглянул вниз. Асфальт был серым и шероховатым, но на диво однородным. Не было трещинок и на асфальте.

Осторожно нагнувшись, мальчик положил треугольник на тротуар. Трещинки проступили снова. Нет, не на поверхности, и даже не на асфальте. Они появились в глубине. Между верхом и низом. Паутинка разбежалась и Коле казалось, что он начал различать буквы. Он присел, наклонил голову как можно ниже. Границы горели алым и голубым. Переливы малахита, словно поняв сложность момента, исчезли. Серые буквы (БУКВЫ!) складывались в слова. Коля встал на колени и едва не прижался носом к прозрачной пластмассе. Теперь надпись проступила вполне отчётливо: «Гном прячется в углу.»

Глава 3,

в которой рассказывается про то, с кем Веня встретился по пути домой

Веня возвращался домой.

Сегодня он так и не дождался никого в штабе. Семья, находясь в отпусках, рванула на садовый участок. Срочно требовалось выкопать картошку, пока это не успели сделать неизвестные и неуловимые личности, любившие обрывать чужую малину и вишни. И только Веню оставили дома, чтобы он мог как следует подготовиться к учебному году. Окрылённый свободой, Веня беспрепятственно улизнул из опустевшей квартиры и целый день просидел в штабе, рисуя в специальной тетради самолёты. Раньше он рисовал их где угодно, но после одного неприятного случая пришлось это дело прекратить. Какой-то вредный тип написал на самой первой странице Вениного дневника: «Я — пулемёт. Ды-ды-ды.» Написал рядом с тщательно выполненным истребителем. Тени тогда легли так удачно, что издалека самолёт казался по-настоящему выпуклым. Но дневник почти сразу угодил в руки учительнице по русскому языку и она, ехидно подсмеиваясь, зачитала сие литературное творение вслух. Класс так и лёг от смеха. С тех пор, любое изображение самолёта сразу вызывало в памяти одноклассников ненавистный пулемёт, похороненный под многими слоями чёрной пасты.

Теперь Веня, как настоящий художник, рисовал в специальной тетради и никому не показывал свои самолёты. Вернее, почти никому. Один раз их увидела Ленка. Она не знала историю про пулемёт и не засмеялась, но Веня всё равно испугался, ведь Ленка ничего не смыслила в авиации. Но Ленка ничего не сказала. Она просто медленно пролистывала страницу за страницей, а когда обложка закрылась, похвалила рисунки. Веня аж вспотел от волнения и поэтому не запомнил ни слова. Но из этого случая он вынес одно — Ленке доверять можно было ничуть не меньше, чем Кольке. Коля ещё не видел альбом, но Веня ему покажет. Может быть даже завтра и покажет. Да он и сегодня мог показать, только Коля куда-то запропастился.

В последний день лета Веню переполняли грандиозные планы. В последний день дела, запланированные на три месяца, сбиваются в кучу и подвисают тяжёлым несдвигаемым якорем. Но Веня ловко улизнул от них под бесконечно далёкое небо, заперев проблемы и мелочи в душных стенах квартиры. Остались только мечты, желания, да сам Веня. А Веня всё хотел успеть за сегодня, везде побывать, как самолёт Стеглау, носивший и шасси, и лыжи. Его пилот был готов к посадке при любых обстоятельствах, и Веня был готов. К полётам, к поискам, к приключениям. Но по привычке завернул Веня в штаб, да так и остался там до вечера.

Но день прошёл не зря. На главном развороте тетради красовался мощный истребитель, летящий над гладью моря. Морские горизонты и корпус самолёта был выполнен синей шариковой ручкой. Особо важные детали выделялись чёрными контурами. Объём создавало зелёное оттенение. А звёзды горели алой пастой. Не красной, которую можно купить в любом киоске, а выпрошенной ради такого случая у Димки из четвёртого подъезда за почти новую жвачку и два вкладыша от «Турбо».

Похолодало. По соседнему двору стелился запах палёной резины. Неподалёку гоняли мяч. Оттуда доносились разъярённые возгласы и пушечные удары по стене трансформаторной будки. Свобода доживала последние минуты. Семья могла вот-вот приехать и Венино отсутствие их не порадовало бы. Веня спрыгнул с веток, за которыми скрывался штаб на тёмную, чуть влажную землю. Дома стоял заранее приготовленный портфель, поэтому оставался шанс почитать. Но шанс маленький, поскольку по возвращении семьи с участка всегда находилась масса скучных дел.

Он шёл по двору и глядел по сторонам и казался себе удивительно одиноким маленьким мальчиком. Никто не звал его, никому он не был нужен.

И скажите вы мне, кому ты нужен? Разве ты нужен пацанам, если не умеешь играть в футбол? Если не подходят к тебе старшие парни, не кладут руку на плечо и не говорят: «Завтра с Крестовыми играем. Гляди, расчитываем только на тебя.» Если не несёшься ты впереди пыльной толпы и не забиваешь красивый гол растерявшемуся от такой скорости вратарю.

Самое смешное, играть в футбол Веня умел. И умел не хуже половины тех, кто бегал сейчас по утоптанному полю, гоняя повидавший виды мяч. Умел. Просто никто об этом не знал. Это только в фильмах, как ни пойдёт главный герой мимо футбольного поля, так сразу подвёртывается нога у самого быстрого нападающего в самый ответственный момент, когда проигрыша уже не избежать. И взгляд растерявшейся команды останавливается не на Сидоре Ивановиче, читающем газету на лавке, не на дворнике дяде Феде, а упирается сразу в главного героя, который, смущаясь, выходит на поле, чтобы забить победный гол или даже два. А в жизни футболисты сами по себе, а Веня сам по себе. Не любил он напрашиваться, да и всё тут.

И разве нужен ты девочкам, сидящим на лавочке и щебечущим о чём-то своём, если нет у тебя тайны? Без тайны ты для них так, пустое место. Никто не позовёт тебя поболтать и посмеяться, никто не спросит «Как у нас, Венечный, дела?», никто не скажет: «А не нарисуешь ли ты нам, Веня, замок?»