Побочный эффект (СИ) - "Miss Doe" - Страница 83

Снейп заставил себя подняться. Он бережно спрятал письмо Лили у себя на груди под мантией, взглянул на колдографию, которую по-прежнему сжимал в руке и резко разорвал её пополам. Ту часть, на которой Поттер держал на руках сына, Снейп небрежно отбросил на пол. Клочок колдографии с улыбающейся Лили отправился под мантию вслед за письмом.

Захлопнув крышку чемодана, Снейп ногой запихнул его под кровать и стремительно покинул спальню. Не встретив на обратном пути ни одной живой души, он покинул особняк на площади Гриммо и аппарировал к воротам замка, когда поднявшееся уже довольно высоко над горами солнце золотило завитки на их кованой решётке.

Начинался новый день — обычный день преподавателя Хогвартса.

Это был, пожалуй, самый длинный день в жизни Снейпа. Он тянулся мучительно долго, и, казалось, ему не будет конца.

Завтрак в Большом зале прошёл в тревожном напряжении. Несколько пустующих мест за гриффиндорским столом невольно привлекали к себе внимание всех студентов и рождали в их головах невысказанные вопросы. В связи с этим отсутствие Амбридж за преподавательским столом вызывало вполне оправданные подозрения. Казалось, вся школа замерла, напряжённо ожидая, чем же всё это закончится.

Снейп с отвращением оттолкнул от себя тарелку с яичницей. Кусок не лез ему в горло, но вовсе не потому, что он разделял охватившее всех беспокойство. Его немного повеселило отсутствие Дамблдора за завтраком. Кажется, старик любит театральные паузы и эффектные появления не меньше Волдеморта. Видимо, ждёт, когда напряжение среди преподавателей и студентов достигнет апогея, чтобы внезапно появиться — тихо и скромно, тем самым вызвав особенно оглушительную реакцию.

Уроки в этот день проходили как попало. Ученики были невнимательны, даже те из них, кто в течение года не отличался расхлябанностью. Снейпу всё время приходилось следить, чтобы кто-нибудь из этих болванов не взорвал котёл или не приготовил нечто ядовитое, угрожающее жизни и здоровью всех присутствующих. Это немного отвлекало его, но в то же время злило невероятно.

Пергамент, исписанный милым почерком и обрывок колдографии всё это время находились в нагрудном кармане его сюртука и, казалось, прожигали насквозь ткань, опаляя тело. Мерлин, сколько же ему ещё терпеть! Терпеть и ждать, когда закончится этот невероятно, неправдоподобно длинный день, и спасительница-ночь, избавив его наконец от всех забот и обязанностей, позволит остаться наедине со своим сокровищем.

Как Снейп и предполагал, Дамблдор появился за преподавательским столом тихо и незаметно. Это произошло в обед, когда все студенты и профессора собрались за своими столами в Большом зале. Утреннее напряжение было не столь заметно — его будто скрыли впечатления текущего дня, однако оно никуда не исчезло, а лишь замаскировалось, укрылось под слоями обычных, будничных событий.

Боковая дверь тихонько растворилась. Дамблдор вошёл в неё так спокойно и невозмутимо, будто он делал это не далее, как сегодня утром. Пройдя к пустующему директорскому месту в центре стола, Дамблдор уселся на стул со словами:

— Добрый день, коллеги. Приятного всем аппетита.

Все, кроме Снейпа, застыли с открытыми ртами и выпученными глазами. Кто-то так и не смог донести ложку до рта. Что ж, эффект и правда оказался потрясающим. Ради этого стоило потянуть паузу и не появляться утром, подумал Снейп. Когда всеобщее оцепенение прошло, радостный вздох пронёсся по Залу. Профессора дружно вскочили со своих мест и зааплодировали хитро посмеивающемуся Дамблдору. К ним присоединились аплодисменты и восторженные крики учеников. Вскоре весь зал стоя приветствовал вернувшегося директора, который весело раскланивался и отвечал на приветствия окруживших его преподавателей.

Снейп, бесстрастно взиравший на царившее вокруг оживление, стоял, время от времени смыкая ладони, что должно было изображать бурные аплодисменты. Зал бушевал. В воздух взлетали колдовские шляпы учеников. И лишь его слизеринцы, сидели за столом с кислыми минами, выражая свою «радость» беззвучными холодно-вежливыми хлопками.

Наконец Дамблдор поднял руки, призывая всех к тишине.

— Друзья мои, — воскликнул он. — Я благодарю вас за вашу радость и за столь тёплый приём. Завтра вы узнаете обо всех событиях, которые предшествовали моему возвращению на пост директора Хогвартса. А сейчас я попрошу вас всех успокоиться и вернуться к трапезе.

Сказав это, Дамблдор уселся за стол и приступил к еде. Студенты и преподаватели постепенно угомонились и последовали его примеру. Снейп окинул взглядом гриффиндорский стол. Поттера за ним не было. Видимо, мальчишка тяжело переживал смерть своего обожаемого крёстного.

Едва дождавшись окончания послеобеденных уроков, студенты бросились срывать с досок ненавистные приказы, подписанные Амбридж. Члены Инспекционной дружины с мрачным видом спарывали знаки дружинников со своих мантий. Филч негодовал из-за творившихся по всему замку безобразий и невозможности наказать нарушителей.

До ужина Снейп просидел у себя в кабинете, проверяя образцы зелий, сваренных на уроках. После бессонной ночи и напряжённого учебного дня занятие это вызывало головную боль и раздражение. Снейпу пришлось выпить зелье, снимающее усталость — его личное изобретение на основе Животворящего эликсира. Он так ни разу и не вынул из кармана письмо Лили и её колдографию. Он не хотел делать этого сейчас. Ему нужно было остаться наедине со своим сокровищем, чтобы никто не смог помешать его свиданию с любимой женщиной. Сейчас его душа уже не сгорала от нетерпения, а тихонько ныла, ожидая окончания этого нестерпимо долгого дня.

Придя на ужин в Большой зал, Снейп с удовлетворением заметил за гриффиндорским столом младшую Уизли и Лонгботтома, а за столом Райвенкло — Лавгуд. Снейп с облегчением вздохнул. Признаться, он и думать забыл о девчонке, поглощённый переживаниями, связанными со своей утренней находкой. Однако сейчас он испытал удовлетворение, убедившись, что Лавгуд выглядит вполне здоровой. Правда, Золотое трио до сих пор не появлялось, но сейчас Снейпа это мало волновало. Дамблдор в замке — вот пусть он и следит за их физическим и психическим состоянием.

Снейпу не хотелось вспоминать всего, случившегося с ним нынешней ночью. Это сейчас было не важно. Важным было лишь то, что лежало в кармане его сюртука и уже не жгло, а лишь согревало сердце ожиданием скорого свидания. Осталось совсем немного… Скоро наступит ночь, и он наконец беспрепятственно сможет встретиться с любимой женщиной. Один на один с милым призраком…

Однако после ужин Дамблдор пригласил Снейпа к себе в кабинет, где они долго обсуждали всё случившееся в Министерстве и то, как Снейп должен вести себя с Волдемортом в сложившихся обстоятельствах.

Среди прочего Дамблдор рассказал о своём сегодняшнем походе в Запретный лес и о переговорах с кентаврами о выдаче Амбридж.

— По-моему, никого, кроме самой Амбридж, не расстроило бы, если бы она осталась у кентавров навсегда, — поморщился Снейп.

— Полностью согласен с тобой, Северус, — усмехнулся Дамблдор, — но мне было жаль кентавров. Кажется, они несказанно обрадовались тому, что я освободил их от собственной пленницы.

— Интересно, что они собирались с ней делать? — по внешнему виду Снейпа трудно было утверждать, что ему это действительно интересно.

— Они мне об этом ничего не сказали, — притворно вздохнул Дамблдор.

Снейп был благодарен директору за то, что в беседе он не коснулся гибели Блэка и не стал выяснять, что Снейп думает по этому поводу. Иначе он мог бы не выдержать и сорваться. Снейп был твёрдо уверен — Блэк получил по заслугам. И не желал, чтобы те, кто думает иначе, убеждали его в обратном.

Дамблдор понимал это, а потому сосредоточился на обсуждении ближайших и долгосрочных перспектив, связанных с дальнейшими действиями Волдеморта. Оба понимали, что перспективы эти далеко не радужные. Впереди грозным призраком маячила война не на жизнь, а на смерть. Война, в которой каждый из них мог расстаться с жизнью. Но сейчас, в данную минуту, Снейпу хотелось лишь одного — чтобы этот разговор поскорее закончился. Ему необходимо было оказаться в своей комнате, чтобы коснуться того куска пергамента, что был сейчас спрятан у него на груди. Это и только это сейчас было для него вопросом жизни и смерти.