Побочный эффект (СИ) - "Miss Doe" - Страница 50

Примерно на шестидесятом круге злость, кипевшая в Снейпе, окончательно заглушила все остальные чувства. Наконец-то он пришёл в норму, хвала Мерлину! Снейп остановился у стены, грохнул в неё кулаком и устало опустился в кресло.

Мысленно обозвав себя идиотом, Снейп призвал из шкафа початую бутылку огневиски и стакан. Он давно уже отказался от этого «лекарства», осознав его бесполезность и обманчивость производимого им эффекта. Но держал у себя это «зелье», чтобы иногда с его помощью расслабляться в те моменты, когда он точно знал – никто ему не помешает и его присутствие никому не понадобится. Эта бутылка была открыта им в нынешнее Рождество, да так и стояла в шкафу, ожидая своего часа.

Наполнив стакан, Снейп посмотрел на огонь сквозь густо-насыщенный янтарный напиток и сделав большой глоток, отставил стакан. Горло мгновенно обожгло, но вслед за этим приятное тепло разлилось в груди, согрело желудок и заставило кулак, сжимавший сердце, отпустить хватку. Гнев прошёл. Голова прояснилась.

Удивляясь тому, до чего же смогла довести его одна-единственная сумасшедшая девица, Снейп какое-то время сидел перед камином, уставившись в огонь. Да, такого с ним не случалось никогда. Видимо, после того, как в его голове потопчется эта Лавгуд, там случаются какие-то остаточные явления, на время превращающие его, Снейпа, в полного болвана. Пора прекращать это. Он не должен так распускаться только лишь от того, что какая-то малолетняя дурочка неизвестно отчего вздумала его пожалеть.

А что, собственно, произошло? Чего он так испугался? Того, что девчонка жалеет его лишь потому, что напридумывала себе о нём драккл знает, чего? Или он боится как раз совсем другого – потерять то ощущение зыбкого, слабого, неуверенного тепла, так некстати возникшего у него в душе?

Снейп в несколько глотков допил огневиски из стакана и отправился спать. Уснул он на удивление быстро. Мысли о странном поведении Лавгуд вытеснили из головы всё привычное, терзавшие его еженощно вот уже полтора десятка лет, и спасительный сон беспрепятственно завладел им, принеся временное облегчение.

Комментарий к Глава 14 https://sun1-96.userapi.com/jy8VoFF3GLxaBR6lyHUt04qret1DtInH8jaGhg/MJWVAuFF-VE.jpg

====== Глава 15 ======

Richard Clayderman\Winter Sonata Within Temptation\Are You the One Apocalyptica\The Shadow Of Venus Craig Armstrong\If You Should Fall Весь первый вечер, проведённый дома, Луна говорила без умолку. Ей столько всего нужно было рассказать папе! И про свои занятия в ОД, и про то, чему она уже научилась на этих занятиях, и про предавшую их Мариэтту, и про порядки, которые завела в школе Амбридж, заняв пост Дамблдора, которого так и не сумели арестовать направленные к нему Фаджем авроры.

Ксенофилиус внимательно слушал дочь, сопереживая каждому её слову. Как же, на самом деле, выросла его девочка! Этого не замечаешь, когда она живёт рядом, и ты изо дня в день видишь её. Но когда твоя дочурка возвращается к тебе раз в полгода, изменения сразу бросаются в глаза. В воспоминаниях она остаётся маленькой девочкой, трогательной и такой беззащитной. А домой приезжает повзрослевшая Луна, уже почти девушка, человек с вполне сформировавшимися убеждениями, который готов постоять за себя.

В душе Ксенофилиуса в этот момент боролись два чувства — гордость за дочь и сожаление о том, что его маленькая Луна, его капелька, так быстро выросла, не дав ему до конца насладиться своим отцовством. Впрочем, к чему грустить? Для него она навсегда останется маленькой девочкой, требующей заботы, внимания и опеки. Никто не может отнять у него права защищать свою девочку и помогать ей во всём, чем он только сможет. Пусть даже она так многому научилась у Гарри Поттера! В том числе и вызывать Патронус.

Когда Луна показала отцу своего серебристого зайца, гордость за дочь окончательно взяла верх над грустью. Не каждому дано умение в таком возрасте вызывать Патронус. Сам он справился с этим уже после окончания школы, когда познакомился с Пандорой, которая, собственно, его этому и научила.

Расшалившись, Ксенофилиус взмахнул своей волшебной палочкой, произнося слова заклинания. Его патронус тут же запрыгал по кухне, словно играя в догонялки с патронусом Луны. Она замерла, глядя на эту беготню широко раскрытыми от восхищения глазами. Нет, определённо, её папа — самый удивительный человек на свете. У него даже патронус необычный. Понаблюдав, как её заяц медленно тает в воздухе вместе с папиной демимаской, Луна перевела на отца восторженный взгляд:

— Папа! Папочка! — Луна кинулась отцу на шею, вызывая у того прилив бурной радости пополам с нежностью. — Какой же у тебя чудесный Патронус! Ни у кого таких нет! Как тебе это удалось?

— Сам не знаю, — пожал плечами Ксенофилиус, счастливый тем, что ему удалось вызвать восхищение дочери, как в детстве, когда она восторгалась его милым волшебным фокусам, на которые он не скупился, только бы порадовать дочь. — Ты ведь понимаешь, что форма Патронуса не зависит от нашего желания. Он просто появляется, только и всего.

— А какой Патронус был у мамы? — спросила Луна и тут же осеклась, испугавшись того, что причинила папе боль.

Но Ксенофилиус продолжал улыбаться, весь отдавшись воспоминаниям о том дне, когда у него наконец-таки получилось призвать свою серебристую демимаску. Пандора на радостях тоже вызвала своего джарви — магического зверька, напоминающего хорька-переростка. Их патронусы резвились, прыгая по комнате, а они с Пандорой счастливо смеялись, гордые тем, что могут вызывать защитников не в виде обычных животных, а в форме магических существ. Они оба в который раз убедились тогда, что их встреча была не случайной и что не зря они выбрали друг друга.

— Маминым патронусом был джарви, — ответил Ксенофилиус. — Давай-ка мы с тобой запустим их ещё разок! — озорно предложил он.

— Давай! — радостно согласилась Луна.

Их совместное «Экспекто патронум!» привело к мгновенному появлению серебристо мерцающих фигурок обычного зайца и очень редкой, загадочной демимаски. Зверьки носились по кухне, пытаясь то поймать друг друга, то убежать один от другого. Луна громко хохотала, глядя на их забавные игры до тех пор, пока оба патронуса не растаяли у неё на глазах. Ксенофилиус улыбался. Сегодня вечером всё было почти, как прежде. Он развлекал свою маленькую Луну, свою капельку, которая видела в нём всемогущего волшебника и свято верила в то, что её папе всё подвластно. Он, как когда-то, давным-давно, сумел вызвать счастливый смех дочурки, от чего сам испытал огромную радость. Сегодня всё было почти, как прежде… Кроме одного. За столом не было Пандоры, улыбавшейся, глядя на их с Луной шалости. Эта мысль на миг омрачила радость Ксенофилиуса от общения с дочерью, но он постарался отогнать её подальше, чтобы не дать ей испортить такой чудесный вечер.

Лишь глубокой ночью, лёжа в постели без сна, Ксенофилиус позволил привычной тоске вновь вернуться к нему и завладеть мыслями. И, засыпая, привычно послать в пространство всё тот же полувопрос-полувсхлип: «Ах, Пандора! Что же ты наделала?»

Луна уснула быстро. Перед сном по её губам бродила лёгкая улыбка, а мысли путались и расплывались, приятно укачивая на своих волнах. И лишь один вопрос в этом зыбком неуловимом потоке не терял своих чётких очертаний: «Интересно, какой всё же у НЕГО патронус?»

Луна проснулась поздно. Весеннее солнце пробивалось в окно сквозь тонкую ткань штор, манило к себе и звало поскорее выйти из дома. Луна распахнула шторы, и перед её глазами открылся вид на долину, расстилавшуюся у подножия холма, на котором возвышался их дом. Дорожка, петлявшая по двору, сбегала к калитке, призывно приглашая пробежаться по ней вниз по склону, согреваемому робкими лучами апрельского солнца. Склон этот уже начал слегка зеленеть нежными проростками юной весенней травки, только-только проклюнувшейся на свет и будто оглядывающейся в нерешительности — стоит ли расти дальше или всё-таки, лучше спрятаться под усеявшими холм камнями от возможных ночных холодов.