Забудь обо мне (СИ) - Субботина Айя - Страница 117

Видимо, появление Андрея только усугубило ее, как это любят говорить психологи, неправильные паттерны поведения.

Но говорить об этом сейчас вообще не стоит.

— Мартынов, тогда завяжи яйца в узелок и исчезни со всех радаров. Вы, мужчины, очень хорошо это умеете, когда действительно хотите бросить женщину. И не надо мне рассказывать про тирана в юбке — я и так думаю, что ты бесхребетное, идущее на поводу у головки существо. Ну серьезно.

Он снова слишком очевидно проглатывает желание огрызнуться.

Кивает.

— Вот и хорошо.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Андрей тормозит меня, пытаясь удержать за плечо.

Стряхиваю его пальцы, отхожу и брезгливо окидываю взглядом с ног до головы.

— Лисица, я правда тебя люблю, — уже почти обреченно шепчет он. — Я смогу завязать, если ты…

— Пошел на хуй, Мартынов, — от всего сердца, не стесняясь крепких слов. — Не имею привычки менять «Гелендваген» на велосипед «Орленок».



Глава сто двадцатая: Сумасшедшая

Прежде чем вернуться домой, заезжаю в кондитерскую, проверяю, все ли в порядке и беру пару морковных мини-кексов с дропсами из черного шоколада. Бармаглотина сладкое не очень жалует и следит за тем, чтобы в его строгом ЗОЖном питании все было рассчитано и пересчитано. Но иногда на завтрак любит схомячить какую-то «почти_здоровую вкусную хрень», так что этот десерт — прямо для него.

Заворачиваю все в несколько слоев бумаги, чтобы довезти еще теплыми, и рву домой, надеясь застать своего зверюгу еще в постели.

Но, стоит открыть дверь, и в ноздри ударяет запах поджаривающегося омлета.

Точнее, омлета, который не успел вовремя сбежать со сковородки.

Скидываю кеды и потихоньку крадусь на кухню, прижимая сверток к груди, чтобы бумага не шелестела.

Бармаглотина стоит около плиты и усердно пытается соскрести со сковородки остатки пригоревшего омлета. То, что лежит рядом на паре тарелок, выглядит вполне съедобно, но больше напоминает гору яичных ошметков, если бы какой-то шутник сунул в омлет петарду.

Бармаглотина озадаченно скребет бритый затылок.

Тяжело вздыхает, лезет в телефон. Что он там собирается гуглить? Как отдраить сковородку за пять минут?

Я и хотела бы постоять так еще немного, понаблюдать за зверюгой в его естественной среде обитания — хотя, скорее уж неестественной — но плохо спрятанный смешок выдает меня с головой.

Миллер поворачивается.

Прищуривается, когда понимает, что его спалили как зеленого.

— Зай, хватит ржать, — ворчит своим еще немного сонным и охрипшим басом. — Я тут для тебя стараюсь, между прочим.

В одних трусах, босой и с растрёпанными волосами он выглядит просто как ходячий секс.

Правда бы сожрала, чтобы больше никому не достался.

Но ничего не сказать в ответ было бы слишком просто, так что я, делая серьезную мину, прохожу в кухню, вручаю ему сверток с кексами, потом внимательно разглядываю сковородку — между прочим, мою любимую, с керамическим покрытием, и это надо было еще постараться, чтобы что-то к ней пригорело! — и говорю:

— Знаешь, любовничек, еще никто и никогда не готовил мне на завтрак германскую керамику под омлетом. Ты просто идеален.

Бармаглотище сначала пару секунд переваривает мои слова, а потом свободной лапой отвешивает оплеуху моей заднице. Да так крепко прикладывается, что мой вскрик — он почти настоящий и не приукрашенный.

— Бармаглот Игоревич, да что вы себе позволяете! — зыркаю на него рассерженным взглядом, потирая пятую точку. — Что за самцовые замашки?

Ох, по серебряному взгляду видно, что с самцовыми замашками он еще даже и не начинал.

Но все-таки обреченно берет тарелку, на которой горка того, что должно было быть омлетом, и намеревается выбросить все в мусор. Еле успеваю его остановить.

— Эй, Бармаглотище, я вообще-то все съем, и даже с удовольствием.

Мы усаживаемся за стол, я подтягиваю к себе чашку с кофе и делаю первый глоток, наконец, избавляясь от вкуса дешевого пережаренного и кислого кофе из автомата. Хорошо бы и от послевкусия разговора с Андреем избавиться, но Бармаглот, наконец, интересуется:

— Все в порядке? Куда это ты ускакала в такую рань?

Какой-то части меня, очень крохотной и трусливой, хочется сказать, что просто по привычке заехала в кондитерскую, и даже не упоминать ни Танян, ни, тем более, Андрея. Потому что Мартынов точно не добавит милоты нашему утру, а мне так не хочется усложнять…

Но так бы поступила та, прежняя Алиса, которая любила прятать голову в песок и думала, что ложь бывает во спасение, а неведение — вообще лучшая защита от любых неприятностей.

А сейчас я должна сказать правду, даже если она неприятно пахнет.

— Помнишь, Танян? — Я откладываю вилку в сторону и делаю еще глоток кофе.

— Твоя странная болтливая подруга?

— Почему странная?

— Потому что слишком не такая, как ты. — Бармаглот пожимает плечами. — Не спрашивай, не могу объяснить. Ну так что с ней?

— Она родила пару дней назад. Девочку.

Миллер напрягается — и я замечаю, что ему требуется время, чтобы справиться с неприятными мыслями и поставить чашку на стол. Без стука, спокойно.

Вопрос детей мы не обсуждали никогда, но его позицию по этому поводу я знаю уже давно.

— Ездила навещать? — интересуется, сделав лицо-кирпичом.

— Да, девочка родилась с маленьким весом, Таня курила и, кажется, еще и выпивала. И нервы вдобавок. В общем, я поговорила с врачом, хочу ее устроить в хороший центр матери и ребенка. Как раз хотела этим сегодня заняться.

Бармаглот секунду или две молчит, потом достает телефон, ищет что-то, набирает звонок.

Я, пользуясь паузой, заталкиваю в рот еще кусок омлета. Ну и все равно, что подгорел, зато приятный подкопченный вкус и, опять же, мужчина, который хотя бы попытался, априори молодец и заслуживает, чтобы его стряпню слопали всю до последней крошки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Судя по обрывкам фраз, Миллер говорит с каким-то врачом. Буквально десяток предложений, потом смотрит на меня и спрашивает, подойдет ли по времени, если мы подъедем сегодня к часу. Я энергично счастливо киваю. Бармаглот еще раз согласовывает время с каким-то Иваном Петровичем и кладет трубку.

— То есть… ты уже все решил? — не могу поверить, что все случилось вот так, быстро и легко.

— Это медицинский центр, куда я когда-то делал пару благотворительных вливаний. — Миллер говорит это с таким видом, будто ничего такого не сделал. Всего-то один звонок, две минуты разговора. — Думаю, твоей подруге будет там хорошо.

— Она больше не моя подруга. Уже, собственно, давно. — Машу рукой в ответ на вопросительный взгляд, даю понять, что эта тема не стоит углубления и обсуждения. Самое время перейти ко второй части Марлезонского балета. — У нее ребенок… от Андрея Мартынова.

Выждав паузу, украдкой поглядываю на Бармаглота.

Снова тот же ничего не выражающий взгляд, вопрос, поэтому ли мы с Таней теперь не подруги. Спокойно, с легким намеком на любопытство.

— Это долгая история, — не лукавлю я, — и с самого начала — да, мы перестали общаться именно из-за их романа. Но сейчас это правда не имеет значения.

Немного приподнятая бровь, немое: «Ой ли?»

— Я бы никогда не взглянула на этого мужчину, Бармаглот Игоревич, если бы не пыталась слишком уж старательно и усердно избавиться от любых мыслей о вас, — улыбаюсь и тянусь, чтобы занять место у него на руках. Не хочется начинать эту тему сейчас, но, кажется, сегодня у нас день серьезных разговоров и вскрытия болезненных нарывов. — Я знаю, что в глубине души ты меня никогда до конца не простишь.

Он немного озадачено хмурится, одной рукой плотнее притягивая к себе, а второй убирая с моего лица некстати упавшие волосы.

— Будем отрывать старых покойников, Зай? — спрашивает вполне серьезно. — Хочешь?