Предел прочности. Книга четвертая (СИ) - Углов Артем - Страница 82

Бездна… Прав был Ницше, когда предостерегал от игры в гляделки. Если долго в тебя вглядываться, ты не оставишь и шанса. Спешно закрываю глаза, и даже стараюсь не дышать, но уже поздно…

Легкий шлепок об пол, а за ним следует бессвязное бормотание:

- А я ему говорю – позвонишь, а он не звонит. И ведь обещал.

Шлеп-шлеп… шлеп-шлеп.

- Говорю ему, сам позвонишь, а он не звонит. И номер взял, а не звонит, - возбужденный голос тараторит безостановочно, повторяя одно и тоже раз за разом, с легкой горячностью, свойственной женщинам, что спешат поделиться накопившимися новостями с подругами.

- Позвонишь, а он не звонит.

И снова шлеп-шлеп. Слишком странные шаги для человеческого тела, излишне тяжелые, с заметной задержкой, словно существо долго решается, прежде чем опустить ступню.

Лежать здесь и ждать, когда оно уйдет? А если не уйдет, еще и наткнется на меня случайно. Голову откусит, как Марионетка той же Элеонор и поставят Воронову посмертный диагноз за слабостью сердца.

Нет, нельзя разлеживаться, дожидаясь неизвестно чего, потому как плохое это место, совсем плохое. Вперед нужно двигаться, вверх по ступенькам, благо лестница недалеко, каких-то пару шагов.

- А я ему говорю – позвонишь… и не звонит, хотя обещал – да, обещал, - лепечет голос, жадно делясь новостями.

Не оборачиваюсь и не смотрю в сторону говорливой женщины, раз за разом шлепающей босыми ступнями. Слишком уж жадно она цеплялась за взгляд, ловила его, словно угодивший в яму человек ловит конец веревки. Приподнимаюсь на локтях и начинаю ползти, оставляя позади сантиметры серого бетона. Не чувствуя боли в содранных ладонях, не чувствуя мелких цементных камушков под локтями, не чувствуя ничего.

А вот и первые ступеньки долгожданной лестницы, над которыми успело поработать время. Заметны участки крошащегося бетона, который ползет, отслаивается пластами, обнажая сетку арматуры.

- Позвонишь – а он не звонит, - продолжает лопотать женщина, пытаясь выговориться и донести для слушателей столь простую мысль. А мне что звонит, что не звонит – знай, продолжаю ползти. И если первые два марша дались с превеликим трудом, то к третьему уже приноровился, орудуя не только руками, но и ногами.

Шлепало далеко внизу и звуки голоса порою терялись, забывая отражаться эхом от клубящихся серых стен. С каждой пройденной ступенькой чувствовал себя все смелее и осмелел настолько, что таки решил подняться. Встал на трясущиеся ноги, и походкой пьяного эквилибриста продолжил путь.

Дело пошло заметно быстрее. Я уже не качался маятником, растопырив дрожащие руки в стороны. Ушел страх, появилась уверенность, а вместе с уверенностью вернулось забытое ощущение собственного тела. Не абсолютное, но вполне достаточное, чтобы продолжить подъем на своих двух.

Оставалось миновать последний марш, когда я остановился и отважился посмотреть вниз. Не знаю, что на это сподвигло: любопытство или обыкновенная человеческая глупость, но я таки это сделал, аккуратно опустившись на корточки, и высунув голову за край.

Внизу на ходулях расхаживала нескладная женская фигура. Точнее это я решил, что она на ходулях, потому как не могут быть нормальные ноги такой длины, в нарушении всех норм и пропорций человеческого тела. Только ходули не сгибаются, не имеют коленок и не обтянуты кожей с синими прожилками вен.

- … а он не звонит, - долетает до ушей обрывок бесконечного монолога.

Существо вышагивало, разведя уродливые конечности в стороны, словно намеревалось сесть на шпагат, но забыло об этом, да и пошло враскорячку, выгнув дугой тело и вытянув косматую голову на длинной шее. Оно явно что-то высматривало и принюхивалось, водя носом из стороны в сторону: вправо-влево, с резким поворотом назад, на полноценные сто восемьдесят градусов. На такое были способны только совы, ну или люди со сломанной шеей.

Да, мать, эка тебя жизнь потрепала. Кажется, теперь начинаю понимать, почему он тебе не перезвонил.

И вдруг существо дрогнуло - задрало морду вверх и уставилось прямо на меня. Уж не знаю, имелись ли у него глаза или лицо в привычном понимании этого слова. Некогда было разглядывать, потому как отпрянул назад и затаился, перестав дышать.

Существо внизу замолчало, мир клубящегося тумана погрузился в тишину, а потом быстрое шлеп-шлеп, шлеп-шлеп…

Тварь неслась по лестнице, перепрыгивая ступеньки, минуя пролет за пролетом. Женское тело, обтянутое остатками платья, вытянулось в струну, а голова ее выгнулась на длинной шее, уставив перекошенную морду туда, где я сидел и где скрывался. Оно бежало по мою душу…

Спасибо рефлексам, бросившим тело вперед: с трудом слушающееся, но при этом умудряющееся перебирать ногами. А там, где не хватало ног, помогал себе руками. На радость всем злопыхателям больше всего сейчас был похож мартышку, улепетывающую прочь на четырех конечностях. Ну и плевать, когда сзади доносятся громкие шлепки, становясь все ближе и ближе. Липкий ужас сковал разум, и только одна единственная жилка пульсировала в голове, заладив бесконечное: вперед, вперед. Я следовал ей послушно, несясь на всех порах, и даже не заметил, когда кончились ступеньки. Вывалился на площадку и утратив равновесие, покатился кубарем в сторону края. Ничем не огороженного, ведущего в пропасть высотой с восьмиэтажный дом.

«Расшибусь нахрен», - мелькнула запоздала мысль и пришла боль…

Не помню, как поднялся, как брел вперед, то и дело спотыкаясь, упираясь в стены. Один раз даже упал, распластавшись рядом с пыльным мешком, который при ближайшем рассмотрении оказался человеком. Точнее мумией, с высохшим пергаментом кожи и остатками волос на треснувшем черепе. Пустые глазницы смотрели вверх, раззявив челюсть в немом крики.

Дальше лежало второе тело, третье… пыльные кули человеческих останков. После всего увиденного мертвецами было удивить трудно, да и физическое состояние не располагало к выплеску лишних эмоций. Все силы уходили на продолжение движения. Я шел, сначала тупо и бессмысленно, ради самого процесса, а потом на голоса. Голоса, послужившие той самой путеводной нитью, за которую крепко схватился и которую уже не отпускал.

- Отставить панику… Где Гадо, почему не отвечает на вызовы? Что значит, сбежал? Какие мусоровозы, вы там совсем спятили от страха? Да мне насрать, кто и где катается, хоть две машины, хоть три, хоть десять. Милый мой, я вам за что деньги плачу? Почему должен тратить свое драгоценное время на мелочи?

Отрывки фраз долетали до ушей, но в голове не задерживались. Я слабо понимал смысл сказанного, да признаться и не пытался этого сделать. Просто плелся на звуки, крепко держась кровоточащими ладонями за путеводную нить.

И таки выбрался на большую площадку, залитую светом заходящего солнца. Вышел из сумрака, и начал щуриться, пытаясь избавиться от ярких пятен в глазах.

- … трупов никогда не видел? Что значит, старые? Да мне плевать, как они выглядят. Я тебя не в качестве патологоанатома нанимал. Где объект? Почему упустили?

- Шеф.

- Что значит исчез? Датчики что показывают? Фиксаторы тоже сгорели?

- Шеф, он здесь!

Я раньше слышал эти голоса: сухой, чуть надтреснутый - Старика, и властный, привыкший командовать – Марата Саллей аль Фархуни или Генриха Гиммлера местного разлива, если верить Мо.

- Дорогой ты мой, неужели добрался, - сгусток тени метнулся в мою сторону, превращаясь на ходу в холеного мужчину средних лет, с аккуратно подстриженной бородкой аля эспаньолка. Он схватил меня за щеки и принялся ласково трепать, приговаривая на чисто русском: - ты же мое золотце, ты же мое Эльдорадо. А я знал, я верил, что сможешь. Дошел значит, добрался.

Чужие пальцы наконец отпустил голову. Марат сделал шаг назад и внимательно осмотрел меня:

- Бездонная бездна, как же плохо выглядишь… Где тебя носило?

«Именно там и носило», - непременно ответил бы я, но на ворочать языком сил не осталось.

- Что с руками, а с одеждой… с одеждой-то что приключилось. Великий Космос, да тебя изрядно потрепало.