Предел прочности. Книга четвертая (СИ) - Углов Артем - Страница 58

- Уже лучше, - издаю звуки пересохшим горлом

- А что если…

Лицо девушки приближается, длинные волосы щекочут нос. Вдыхаю приятные ароматы, заполонившие собою все пространство вокруг, ощущаю на губах фруктовый привкус. Поцелуй длится лишь пару секунд, после чего Юлия отстраняется: внимательно смотрит на меня, склонив голову на бок.

- Неплохо, - выдавливаю из себя.

- Уитакер, заткнись.

Права юная Кортес Виласко, слова здесь лишние…

Солнце садится за крышами домов, заливая небо оранжевым светом. Щедро брызгая красками на рваные полоски облаков, на зеркальные стены, на высокие минареты здания, возвышающегося вдалеке. Хотя откуда им здесь взяться, в мире, где нет ни мечетей, ни церквей. Это очередное казино, выполненное в восточном стиле: с широким куполом, украшенным по периметру причудливым орнаментом. Незнакомые слова и символы переплетаются меж собой, складываясь в узоры, отливающие особым, золотым блеском, на фоне вечереющего неба.

Мы стоим на крыше небоскреба, созерцая городской пейзаж. Вид с высоты завораживает: над головой тускнеет заревом закатного пожара небо, а под ногами раскинулся пестрый ковер мегаполиса, сотканный из тысячи тысяч мерцающих огоньков. Город живет своей жизнью, не смотря на комендантский режим, и на орудующего в нем убийцу по прозвищу Палача.

Брат подошел близко к краю, опершись руками о металлический бортик. Лица его не видно – он всегда носит на улице капюшон, в крайнем случае надвинутую на глаза кепку. Откуда-то я это знаю, точнее знает другой «я», стоящий сейчас рядом.

- О смерти здесь думается – да? О смерти… Чем дальше от земли, тем ближе к Богу - да, брат? – Михаил заливается каркающим смехом, буквально давится им, перекинувшись через перила. Бесконечно бормочет, повторяя одни и те же слова: - смешно-смешно, смешно-смешно.

Я бы непременно схватил спятившего брата за плечи и оттащил подальше от опасного края, но другой «я» спокоен. Он даже не смотрит в сторону Михаила, полностью сосредоточившись на полосе заката.

- Думаешь, смерти боюсь, брат? Трупных червей, гниения под землей? Поэтому, думаешь, прячусь? А вот и не так… не так это. Тело оно что, кусок мяса – сходит и нарастает по новой. Смотри брат, как сходит.

Михаил закатывает рукав и на свет появляется красная от язв кожа. Кожа шелушится, отслаивается, словно после длительного загара. Некоторые раны расчесаны в кровь, другие запеклись темной корочкой.

- Смотри брат, - шепчет Михаил, завороженно рассматривающий собственную руку, - смотри, как плоть сходит - кусками.

- Может хватит нести чушь, приди уже в себя, - не выдерживает другой «я». Брезгливо морщится, стараясь не смотреть в сторону брата.

- Чушь, почему чушь? Я брат, чуши нести не могу, я на ней разговариваю… Смешно? Смешно-смешно. Слушать учись, слушать и слышать. Это нужно, брат, это важно. О-о смотри, красота какая, - Михаилу наконец удается подцепить лоскуток торчащей кожи на предплечье. Она ползет и растягивается, отслаиваясь от руки мутной пленкой. – Шелестит, как липкая лента, брат. Похоже, да? Похоже… Я давно умереть должен. Триста лет живу без дома, может пятьсот, может тысячу. Не знаю, со счета сбился, никто не считает.

- И они тоже?

- И они тоже, брат… они тоже. Что им время, оно для них, как дорога, как шоссе за городом. Одна проблема брат, внутри меня большая проблема, сразу две полосы: медленная и быстрая - скоростная магистраль. Понимаешь? Потоки мешают друг другу, вечно сталкиваются, рвут на части.

- Я знаю про временной дисбаланс.

- Он знает – ученый, значит. А я вроде дурачка, да? Тупой, по-твоему, выходит, - Михаил начинает злится, дергает блестящий поручень перед собой. – Дебилом меня назвал! Ты там ничего не попутал, мелочь пузатая? Ты с кем разговариваешь, кому дерзишь, а? Я твой старший брат, а значит уважать должен. Слушать и уважать – да, уважать!

Вспышка сколь резко началась, столь быстро и закончилась. Михаил дернул поручень для острастки раз-другой и успокоился. Потеряв смысловую нить, начал бормотать бессвязно.

- Предтечи тебя держат, они умереть не дают? – задает другой «я» вопрос.

- Они брат, они-они. Я для них вроде автобуса, единственный билет домой. И ты, и ты тоже. Марионетка твоя, думаешь, просто так прицепилась - они все домой хотят, на родину, они соседи наши. Только силенок недостаточно, барьер не пускает. Они здесь в тюрьме, в изгнании брат, представляешь? Великое шестимирье – тюрьма.

Мишка начинает булькать под капюшоном - это он так хихикает, выражая свою радость. Веселье скоро отпустит, другой «я» это точно знает, поэтому терпеливо ждет, тяжело опершись на поручень.

Смена кадра.

Мы находимся на той же крыше, только солнца не видно – звездное небо раскинулось над головой. Другой я сидит на высоком бортике, а Михаил стоит напротив, задрав край худи и демонстрируя пупок

- Знакомься, это мой Второй, мой лечащий врач – я его Доктором кличу. Ему нравится, хорошее прозвище, правильное.

Вижу, копошащуюся в темноте массу. Кажется или детские ручки торчат прямо из живота?

- Он мои кишки собирает, что бы не расползлись. Тело мое по кусочкам держит, по атомам. Иначе все внутренности в кровавую кашу превратятся, в кисель - такие дела, брат. А еще раньше я бы спятил, мозгами двинулся, но он держит, брат… крепко держит.

Детские ручки, тянутся растопырив короткие пальцы. Из живота проступают контуры сморщенного личика, совсем не детского, больше похожего на уродливого карлика, с крючковатым носом и отвислой нижней губой. А еще глаза: не моргающие, абсолютно неподвижные, словно у игрушечного пупса. Только вот они не стеклянные, есть в них разум, чужой, непонятный и оттого пугающий.

- Не бойся, поздоровайся с ним. Скажи «привет» дяде Доктору.

Маленькая ручка тянется ко мне, словно малыш увидел знакомое лицо и теперь просится, чтобы его взяли. Ладошка мелькает совсем близко и я, другой «я» протягивает палец.

Вспышка боли, настолько резкая, что мутнеет в глазах, а рот открывается в безудержном крике. Мы оба орем, что есть мочи: я и другой «я». У этого ребенка, у этого гребаного карлика сработал хватательный рефлекс, только он не просто сжал мой палец, он стиснул его что есть мочи. Бездна… болит так, словно придавили руку холодильником или того хуже, хлопнули дверью с размаха.

Вскрикиваю и просыпаюсь. Перед глазами стоит лицо смеющегося брата, явно довольного удавшейся шуткой. Растянутый рот, сползший на плечи капюшон, обнаживший покрытыми струпьями череп, и адская боль…

Подношу руку к глазам, дабы убедиться, что с пальцем все в порядке. Вот он целехонький, сгибается нормально и следы гематомы отсутствуют. Облегченно выдыхаю и откидываюсь на мягкую подушку… Стоп, где это я?

Незнакомый потолок, яркий свет, пробивающийся из приоткрытых окон – высоких, двустворчатых. Лежу на большой кровати, полностью голый, если не считать легкого пододеяльника, забившегося в ноги.

Память с трудом избавляется от остатков утреннего кошмара, услужливо подкидывая воспоминания о прошедшем дне, а главное - ночи.

Юлия… Сколько часов мы провели вместе, трудно сказать. Все началось с игры на рояле, а потом мы целовались, обнимались и не заметили, как переместились в сторону постели. Девушка явно волновалась: едва заметно подрагивала и стыдливо прикрывала интимные места ладошкой. Я даже умудрился глупо пошутить по данному поводу, дескать в стольких оргиях участвовала, а со мной, как в первый раз. За что тут же получил пинок в бок и пожелание убираться, искать шлюх в другом месте.

Пришлось извиняться и затыкать свой глупый рот новыми поцелуями. Кажется, прощения я заслужил, по крайней мере ногой меня больше не били, в попытках скинуть с постели.