Вольная (СИ) - Ахметова Елена - Страница 4

— Могу, — невнятно пробурчала я сквозь ладони, — только вы мне все равно не поверите.

— Удиви меня, — предложил Рашед-тайфа, так вдумчиво изучая серебристые отблески лунного света на воде, словно к нему каждый вечер приводили контрабандных арсаниек и ему это порядком надоело.

Я наградила его хмурым взглядом.

От него за дневной переход разило потомственным дворянством. Эту раздражающе спокойную уверенность в собственном праве и исключительности ни с чем не спутать и никак не подделать. Она говорила о нем даже больше, чем холеное тело — не мускулистое и рельефное, как у янычаров, а просто подтянутое, как у человека, который привык завершать день плаванием, не слишком, впрочем, утруждаясь, — или руки, никогда не знавшие тяжелой работы. Тайфа вел такую же жизнь, как его отец и дед до него, и я с трудом представляла, чтобы кто-то вроде него проникся моей историей.

Но попытаться, наверное, все-таки стоило.

— Возможно, до моего господина доходили слухи о контрабанде рабов из Свободных Княжеств? — как я ни старалась, «мой господин» прозвучало с нескрываемой издевкой, и я поспешила перейти к главному. — Контрабанда подрывает дозволенную торговлю рабами с Синей пустыней и порочит мирный договор с княжествами, запретивший Суранской империи захватывать рабов за пределами своей территории.

— Доходили, — отозвался он, с царственным равнодушием проигнорировав непочтительные интонации, и впервые посмотрел мне в лицо. — Почему, ты думаешь, я остановил выбор на тебе?

Улыбка у него вышла широкой и искренней: зеленовато-карие глаза сощурились, собрав в уголках веера смешливых морщинок, губы изогнулись легко и плавно, открывая обаятельную ямочку — почему-то только на левой щеке. Я уставилась на нее с какой-то завороженной недоверчивостью — и ляпнула совершенно не то, что собиралась, и уж точно не то, что должна была.

— Быть может, потому, что у господина утонченный вкус?

Смеялся «господин» так же, как и улыбался — целиком отдаваясь процессу, запрокинув голову и расправив подрагивающие от хохота плечи, и в этом тоже было что-то настолько завораживающее, что я никак не могла отвести глаз.

— Во всяком случае, я точно не прогадал, — отсмеявшись, заметил Рашед-тайфа и подался вперед, не скрывая интереса — такого же искреннего и всепоглощающего, как и его веселье — мгновением назад.

Я приободрилась и продолжила:

— Наш султан, долгих лет правления ему под этим небом и всеми грядущими, обеспокоился и приказал своим янычарам разузнать, кто поставляет рабов из Свободных Княжеств, и казнить всех виновных. Но оказалось, что все рабы из контрабандных партий попадают в Суранскую империю только после воздействия каким-то странным двухступенчатым заклинанием: они не могут рассказать, кто и где захватил их, не называют своих имен и родственников и не поддаются поисковым свиткам. Выявить удалось только работорговцев-перекупщиков, которые не гнушались перепродавать незаконный товар. Но они ничего не решали и не знали: им только поставляли одноразовые свитки со второй ступенью нового заклинания — его прозвали «черным забвением» — и рабов, на которых следовало эти свитки израсходовать. Можно было, конечно, казнить нечистых на руку работорговцев, но тогда настоящие захватчики остались бы безнаказанными — а султан пожелал видеть головы всех виновных.

— И здесь, надо полагать, в игру вступила ты, — довольно сощурился Рашед-тайфа, — и твой арсанийский талант к магии?

Я досадливо поморщилась. Талант, как же, дайте два…

Глава 2.2

— Это не полноценный дар, — помедлив, призналась я. — Может быть, господин слышал о «зеркалах»? Я могу вобрать в себя чужое заклинание, как это делает одноразовый свиток, но воспроизвести его могу только я сама — тогда как свитком может воспользоваться любой человек, даже вовсе не обладающий магическим даром. Чорваджи-баши Сабира это вполне устроило, и он нанял меня, чтобы я попалась каравану Тахира-аги и скопировала вторую ступень «черного забвения». Чорваджи-баши собирался передать заклинание придворному магу, чтобы тот смог исследовать его и сузить круг подозреваемых. Но Сабир-бей отчего-то не явился за мной в условленное время, и я опасаюсь… — я замялась.

«Опасаюсь, что он сам виновен»? Не те слова, которые можно говорить о чорваджи-баши, не обладая железными доказательствами.

«Опасаюсь, что до него добрались работорговцы, не желающие упускать куш»? Тоже отнюдь не то, что можно сказать о доблестном воине, не опорочив его честь.

Что до варианта «опасаюсь, что он советь потерял», то он казался самым соблазнительным, но я все-таки прикусила язык — благо Рашед-тайфа, кажется, уже прокрутил у себя в голове все три и даже что-то прикидывал.

— Значит, сейчас ты способна зачаровать кого-то «черным забвением»?

Я запоздало сообразила, что прикусить язык стоило все-таки пораньше — до того, как созналась, что могу лишить господина памяти. Что, интересно, грозит наложницам, угрожавшим тайфе?

Впрочем, нет, если задуматься, то совсем не интересно.

— Иди за мной, — велел Рашед-тайфа, не дав мне и слова вставить, и легко поднялся с бортика.

Я понуро поплелась следом, пытаясь на ходу расправить безнадежно измявшийся подол. Далеко мы, впрочем, не ушли: тайфа подхватил с резной ширмы небрежно переброшенную через нее простыню, завернулся и распахнул двери в коридор.

Янычары тут же подтянулись, убрав с дороги перекрещенные алебарды, и я с некоторым содроганием обнаружила, что коридор полон народа, дружно склонившего головы перед полуголым господином и его «наложницей» в предательски измятом платье с — я бросила косой взгляд в зеркало в резной раме и невольно ахнула — смачным отпечатком мокрой ладони на уровне бедер. С какой бы целью тайфа ни выглянул из покоев, мои шансы покинуть его дворец свободной и независимой только что упали до нуля: кто же теперь поверит, что я не провела с ним ночь и никак не могу носить его сына?..

— Нисаль, зайди-ка, — велел Рашед-тайфа и отступил назад, к накрытому дастархану.

Из ряда одинаковых согнутых людей отделился давешний доверенный слуга, пожилой мужчина в синем тюрбане, дисциплинированно закрыл за собой двери и снова замер в почтительном поклоне, не рискнув сделать ни единого лишнего шага. Тайфа, уже успевший устроиться на подушках у дастархана, посмотрел на него с явным недоумением — и тут же догадливо перевел взгляд на меня.

— Нисаль-ага — хранитель моих покоев и придворный чародей, — сообщил Рашед-тайфа. — Нисаль, нет нужды изображать здесь покорного слугу. Садись и налей себе шербет. И ты садись… — он осекся и озадаченно нахмурился. — Как, говоришь, тебя зовут?

— Аиза Мади, — мысленно помянув недобрым словом гаремного смотрителя, отозвалась я и тут же уселась на подушку: накрытый дастархан манил сильнее всех сокровищ мира.

Рашед-тайфа едва заметно дернул бровью, когда я назвала еще и имя рода, которое невольнице никак не полагалось, и поступил традиционно для всех облеченных властью людей, столкнувшихся с каким-то препятствием от простонародья.

То есть просто проигнорировал неугодную часть и перешел к делу.

— Нисаль, Аизе известна часть заклинания, которое использовалось для контрабанды рабов, — сообщил он и самолично наполнил себе кубок. Я благовоспитанно дождалась, пока господин не сделает первый глоток, и тут же выхлебала полную чашу прохладного лимонного шербета, с нескрываемым одобрением прислушиваясь к приятно потяжелевшему животу. — Если она перенесет заклинание на свиток, ты сможешь определить школу, к которой принадлежал маг, создавший его?

— Сделаю все возможное, мой господин, — склонил голову Нисаль-ага и тоже пригубил шербет.

Рашед-тайфа поморщился, невольно выдавая, что такая раболепная почтительность его слуге обычно не свойственна, но одергивать его не стал. А вот я растерянно перевела взгляд с одного на другого и все-таки рискнула напомнить:

— Но я обещала это заклинание Сабиру-бею!