Сам себе клан (СИ) - Мусаниф Сергей Сергеевич - Страница 37

Кое-кто был склонен считать его и первым, поговаривая, что судьбоносные решения он нашептивает Романову на ухо во время процедур по замедлению старения, и, разумеется, Меншиков эти слухи не поддерживал.

Но и не опровергал.

Он просто делал вид, что их нет.

– Интрига куда серьезьнее, чем я думал, – сказал старый князь. – Это не проделки давних врагов, не очередная возня благородных семейств, за этим стоит что-то большее. Возможно, саму империю ждут перемены.

– Перемен, – сказал Ломтев. – Требуют наши сердца.

– Это что еще за чушь?

Ломтев даже не стал пытаться объяснить. Но если за грядущими переменами будет стоять кто-то вроде великого князя, это явно не те перемены, на которые рассчитывала потенциальная аудитория песни.

Если бы в этом мире вообще была такая песня. Но наверняка что-то подобное есть, ведь запрос сущесвтует.

В такой политической ситуации его просто не может не существовать.

– Возможно, вам не помешают перемены, – сказал Ломтев просто для того, чтобы хоть что-то сказать.

– Империи не нужны перемены, – заявил старый князь. – Ей нужна жесткая рука, и у Петра она именно такая. Врочем, я могу и заблуждаться. Всю жизнь я старался держаться подальше от политики, а когда задумал вмешаться, то кончилось сие вмешательство вот этим.

И старый князь пронзил свою грудь собственной рукой, наглядно демонстрируя Ломтеву свою призрачность.

– Кстати, об этом, – сказал Ломтев. – Что вы не поделили с сыном?

– Я не хочу об этом говорить.

– Но больше мне спрашивать не у кого, – сказал Ломтев. – Вряд ли мы с ним сядет где-нибудь на диванчике и, распивая крымское вино великого князя, предадимся совместным воспоминяниям о том памятном дне, когда он выжег тебе энергетические каналы, ли как ты там это называешь. А эта информация важна для моего выживания. Для нашего с тобой общего выживания, если что.

На эту тираду старый князь только махнул рукой.

– Я все равно уже мертв, – сказал он. – Так что мои разногласия с сыном останутся только между мной и сыном.

– Он хотел перемен, а ты уже тогда знал, что они не нужны? – попробовал угадать Ломтев.

– Изменения в империи могут происходить по воле только одного человека, – отрезал старый князь. – Все остальное – это государственная измена.

– Парадокс вашей вертикали власти заключается в том, что центр тяжести не может находиться на самой вершине, – сказал Ломтев. – И особое искусство – убедить всех, что он именно там.

– Ты сам хоть понял, что сейчас сказал?

– Конечно, – сказал Ломтев. – Вы всеми своими силами пытаетесь остановить истррические процессы, но у вас получается только замедлить этот поток, и он все равно снесет вас, рано или поздно.

– Думаю, что если и случится то, что ты пророчишь, скорее, это будет поздно, мы с тобой уже не застанем, – сказал старый князь. – Да оно и к лучшему. И вообще, это смешно. Два покойника рассуждают о мироустройстве…

– Я все еще жив, – сказал Ломтев.

– Это ненадолго, – заверил его старый князь. – Если ты сам не свернешь себе шею и тебя не прикончит интрига Меншикова, это сделает мой сын. Он не и тех людей, кто будет терпеть унижения от тебя-меня…

– Разве ж это унижения? – удивился Ломтев.

– Ты расколол его дом, забрал его деньги и выставил его не в лучшем свете, – сказал старый князь. – В молодости я убивал и за меньшее. Гораздо меньшее.

– Странно, что вы вообще еще не вымерли, – сказал Ломтев. – Хотя обвинить вас в недостатке старания, видимо, никто не сможет.

– А что, мы тебе не нравимся? – усмехнулся старый князь.

– А кому вы вообще нравитесь? – поинтересовался Ломтев. – Тем, кого вы называете простолюдинами? Вы и сами себе не нравитесь, иначе бы так глотки друг другу не рвали.

– Это естественный процесс, – усмехнулся старый князь. – Выживает сильнейший, иерархия выстраивает себя сама. Нам дана сила, которая позволяет нам выбирать путь для себя и для остальных, которые, из-за своей слабости, глупости или слепоты, не могут сделать этого сами.

Ну да, подумал Ломтев, дворяне в империи – это раса сверхлюдей, которые даже не притворяются, что всего лишь равнее остальных, и единственный работающий социальный лифт – это сила, дар, талант делать то, что большинство делать не может. Только вот с человеческими качествами это, разумеется, никак не соотносится.

Иерархия уже выстроила себя сама, и теперь у тебя, будь ты дворянин или простолюдин, неважно, есть только два выхода. Либо ты встраиваешься в систему на том месте, которое она для тебя определит, либо она тебя давит.

Впрочем, это почти везде так, просто в империи вышло слишком уж наглядно.

– А знаешь, что самое смешное в твоей обличительной речи? – поинтересовлася старый князь, то ли прочитавший часть мыслей Ломтева, то ли просто уловивший их общий настрой. – Ты – такой же, как мы. Ты тоже пройдешь по дороге, вымощенной трупами, если будешь думать, что эта дорога ведет тебя к цели. Ты тоже не будешь себя сдерживать, и если придет время решать, ты тоже решишь не только за себя, не оглядываясь ни на законы, ни на мораль. Но ты еще хуже, чем мы, потому что разделение «свой-чужой» в твоем случае вообще не работает. У тебя нет своих, все окружающие тебя – лишь помехи или подспорья в пути.

– А как может быть иначе? – вкрадчиво поинтересовался Ломтев. – У меня украли дочь, украли тело, украли всю мою жизнь, и все, что я слышал с тех пор, это сладкие речи о том, что все вернется, если я буду хорошим мальчиком. Но слова дешевы, а патроны стоят денег.

– Прежде, чем начать стрелять, стоит определиться с мишенями, – сказал старый князь. – При этом надо понимать, что в твоем распоряжении может оказаться не тот калибр. Или что мишенью в любой момент можешь стать ты сам.

– Ну и что ты посоветуешь? – спросил Ломтев. – Что мне делать?

– Все, что говорит Меншиков, для начала.

Ломтев покачал головой.

– Это путь в никуда.

– Тогда делай, что хочешь, – рявкнул старый князь. – Мне все равно.

За окном кратко вспыхнуло, отбрасывая длиные тени, громыхнуло, оконные стекла задребезжали от взрывной волны, но сотались целыми.

Кстати о мишенях, подумал Ломтев.

Со стороны главных ворот, где был расположен основной пункт охраны, доносилась приглушенная стрельба, довольно беспорядочная.

Он былой расслабленности не осталось и следа. Он вырвал свое тело из кресла, в два шага подошел к окну и аккуратно выглянул наружу. На подъездной дорожке догорал оставленный великим князем фургон, а от ворот к дому уже неслись черные тени, числом не менее дюжины.

И что-то подсказывало Ломтеву, что это не путилинцы спешат к нему с докладом об успешном отражении атаки.

Знакомая картинка, отстраненно подумал он. Только горы кокаины не хватает, да и пулемет бы не помешал…

– Удачи, демон, – сказал старый князь, растворяясь в воздухе. – С каждым днем она тебе все нужнее.

Пулемета не было.

В кабинете, в запертом ящике стола (и на кой он его запирал, в доме даже прислуги нет? наверное, по привычке) лежал найденный в доме пистолет и две обоймы к нему, но против десятка спецов в штурмовой броне одним пистолетом много не навоюешь, и Ломтев в ту сторону даже не дернулся.

Впрочем, Ломтев вообще дергаться не стал. Вместо этого он сжал кулак и почувстввал, на на него снисходит сила.

Или не снисходит, а поднимается откуда-то из глубин… Ломтев был пьян и оттого немного бесшабашен, и технические вопросы волновали его в последнюю очередь.

Старый князь окончательно растоврился, но Ломтев знал, что на самом деле он никуда не ушел, он здесь, где-то рядом, и он наблюдает, и еще неизвестно, на чьей стороне его симпатии.

Старый вояка хотел зрелищ? Что ж, сейчас он их получит.

Ломтев подошел к двери в спальню – тоже закрытой, и на кой черт он тут все позапирал? – и встал рядом, но, разумется, не напротив. Он прислонился к стене, напряженно вслушивась в доносящиеся снаружи звуки и выбирая момент.