Невольница: его добыча (СИ) - Семенова Лика - Страница 25

Он встретил меня хмурым выражением лица:

— Вот и ты, де Во.

Я склонился в поклоне — принц есть принц:

— Мое почтение, ваше высочество.

На этом формальности закончились. Пирам велел принести кофе и выпроводил рабов.

— Я уже наслышан.

Я устроился в кресле, достал сигарету. Кто бы сомневался. Ему, наверняка, известно каждое произнесенное слово, как и домыслы, которыми это слово обросло, пока достигло его ушей.

— В таком случае, мне нечего добавить.

Не хватало еще, чтобы мне пытался читать мораль Пирам.

— Не злись. Я на твоей стороне. И будь я Императором, этот глупый вопрос никто не посмел бы поднять.

— Но ты не Император.

Это вмиг решило бы все проблемы, и почтенные старцы засунули бы длинные языки в сморщенные зады. Никто не посмел бы открыть рот.

— Как знать, — Пирам покачал головой. — Отец, увы, не отличается здоровьем. Да и года… Не смотри на меня так. Это не измена — всего лишь здравый смысл. Это жизнь, Адриан, и мы оба знаем, что она не вечна. Но я звал тебя не за этим.

Я поджал губы и с интересом посмотрел на него. Что ему нужно? В покоях было темно. Тяжелые портьеры заслоняли почти все окно, оставляя скромную щель входящему свету. Я, наконец, закурил:

— Тогда зачем?

Он отхлебнул кофе и поставил чашку на стеклянный столик:

— Помнишь, я говорил тебе о том, что подозреваю раба?

Я кивнул. Действительно, было. Я тогда убедил принца набить компьютер фальшивками.

— Он сбежал. Судя по всему, сегодня ночью. Зарезаны двое караульных и рабыня моей жены. Вот их жалко. Пропали документы из моего кабинета, как ты и предполагал.

Я опустил сигарету:

— Что именно?

Пирам прикрыл зеленые, как у отца, глаза:

— Протоколы заседаний сената за восемь лет, координаты расположения имперских баз. И чертежи флагмана Великого Сенатора. — Он поправился: — не пропали — сделаны копии.

— Уже перекрыли порты? Прочесывают невольничьи кварталы?

Он покачал головой, вытянув губы:

— Ну, уж нет. Во-первых, ты представляешь, что будет, если это дойдет до отца? А до Сенатора? Он поднимет такой визг! А во-вторых, беглый может быть только в одном месте, и нам туда не попасть.

— В Котловане…

Котлован — сущая язва на теле Сердца Империи. Логово наемников, сопротивленцев, отбросов всех мастей, укутанное туманными парами. Но что бы мы делали без них! Никогда не слышал, чтобы они укрывали беглых рабов, но это не спонтанный жест. Простому рабу ни к чему протоколы сената. Если он, действительно, добрался до Котлована, то его оттуда не выцарапать, если только свои же не сдадут. Но сам факт, что рабу удалось сбежать — из ряда вон. Не помню, когда такое было в последний раз.

— Что тогда делать?

Пирам покачал головой:

— Ничего. Все останется в тайне.

Я кивнул, меня не слишком волновало, как он поступит. Я улыбнулся принцу и с наслаждением затянулся — его слова — не мои. До Сенатора пытаются добраться давно — все не выходит. Осада в Змеином кольце тоже была неспроста, и если бы не подоспели корабли сопровождения — мы взлетели бы на воздух.

— На столе я нашел вот это, — Пирам порылся в кармане и швырнул мне на колени помятую веточку цветущей лигурской абровены — здесь они не растут. — Думаю, это многое объясняет.

Я поднял, инстинктивно поднес к носу, вдыхая приятный запах. Почти не удивился — лигур любит красивые жесты, этого не отнять:

— Как трогательно. Он что, объявляет нам войну? Войну Империи?

Пирам пожал плечами:

— А ты бы назвал это по-другому?

— Один плоумный лигур… Это же смешно.

Пирам с кислой улыбкой пожал плечами.

Гектор Гиерон — единственный уцелевший принц с Лигур-Аас, племянник убитого короля, который собственноручно сдал драгоценную родню. Старый знакомый… Мне нужен был Лигур-Аас, ему — только деньги. Мы быстро договорились. Шесть лет назад я поднял много шума, делая вид, что гнал его по галактике, как бешеную собаку. В это поверили все. Но мразь продажнее и вертлявее надо еще поискать. Он многих превзошел.

— Раба бы следовало вернуть и показательно наказать, — я вновь понюхал ветку.

Пирам махнул рукой:

— Мы не выкурим его из Котлована. Тем более, не наделав шума. Это ты у нас специалист по шумным зрелищам.

Я проглотил намек:

— Но можно перекупить. Назначь хорошую цену — и они сами притащат его.

— Перестань, — отмахнулся Пирам. — Зачем он мне нужен? Если ты гонялся за своей девкой, это еще не значит, что надо бегать за всеми подряд.

Он вдоволь потешился надо мной, когда узнал. Признаться, я даже хотел съездить мальчишке по морде, но вовремя остановился. В любом случае — это оскорбление величия. Теперь он напоминал при каждом удобном случае. Пусть, это делает наши отношения особенно теплыми.

— Она, действительно, беременна? Ты сказал так на Совете.

Я кивнул — не стоит его посвящать. Пусть в это поверят все, до последнего раба. Не слишком уж сложно обратить это в желанную реальность.

— Надеюсь, что это так, потому что Совет может не удовлетвориться твоим словом и потребует доказательств. Будь готов к этому.

Я сжал зубы: кажется, Пирам все понял.

— У Совета будут доказательства.

— В таком случае, совсем скоро ты все же представишь двору сына, как и мечтал. Надеюсь, сына. Хватит с тебя девок. — Пирам посмотрел на часы: — кстати, надо идти, уже все собрались. Нехорошо, если мы заставим себя ждать.

Я с трудом сдерживался. Мальчишка прав: я не подумал, что моего слова может оказаться недостаточно старикам — так был горд своей ложью. И, как назло, завтра отбываю с Лоренсом на Барамут. Но, всего лишь неделя — неделя ничего не решит. И есть сегодняшняя ночь. Вернусь, и у Совета будут доказательства.

Я поправил рукава мантии и вышел из покоев вслед за Пирамом. Ненавижу эту церемонию. Как маленький мальчик, не желающий идти на урок, я готов был выдумать какие угодно небылицы, чтобы только освободить себя от этой каторги. Я знал ритуал наизусть, видел его бесчисленное количество раз. С каждым разом он вызывал все большее и большее раздражение. Я буду рад этому глупому протоколу лишь в одном случае — когда сам буду представлять сына двору.

33

C каждым прикосновением я теряла себя. Легко быть стойкой в разговоре с Лариссом, но присутствие де Во превращало меня в совсем другого человека, которым я не хочу быть. Знаю, это не мои желания, но где заканчивается мое и начинается чужое? Я не нащупывала границы, и от этого становилось страшно.

Я всегда считала, что имею крепкую волю. Всегда мнила себя способной на поступок, верной слову. Всегда верила, что страсть должна быть разбужена любовью, а не предательским желанием тела или подлым зельем. Теперь же становилась безвольной. В прошлый раз его запах сводил с ума, будил во мне самые низменные страсти. Я мечтала о его руках, о губах, о горячем члене, заполняющем меня и дарующем невыразимое наслаждение. Как самка, в которой нет ничего, кроме животных инстинктов. Я чувствовала себя лабораторным животным, которое чует неладное, но не в силах понять, что именно происходит. Он — мой палач, к которому я не должна испытывать ничего кроме ненависти и отвращения, но внутри прорастал живучий, напитанный ядом сорняк и уже оплетал тонкими прочными корнями. Если я его не вырву — он задушит меня. Но как, если я не могу даже понять, то именно отравлено. Не вода — я была в этом уверена, полукровка не повторится. Еда? Постель? Воздух? Одежда? Едва ли воздух — его вдыхают другие. Я не знала, что это за вещество, но очень сомневалась, что это знание могло добавить мне шансов.

Я сидела на стуле прямая, как палка, и терпела, как Ола дергает за волосы, расчесывая. Все с начала. Все с начала. Входя в его покои, я умирала, выходя — чувствовала детское ликование за то, что не валялась в ногах. Вероятно, дело всего лишь в количестве яда. Если рука полукровки дрогнет и уронит лишнюю каплю, крупицу… я не знала состояние вещества.

Ларисс был чем-то обеспокоен. Вошел и даже ничего не сказал, лишь смотрел на меня, будто собирался с мыслями. Нервно поправил мои волосы и склонился к уху: