Бремя Верности (ЛП) - Голдинг Лори - Страница 69

Долгое время Русс, отдавая себе отчет о собственной силе, сомневался в том, чтобы примарха можно по-настоящему ранить, не говоря уже об убийстве. Теперь он знал, что возможно и то и другое, так как лично совершил оба. Если он закрывал глаза, то все еще видел подлинный ужас в единственном глазу Магнуса за секунды до того, как ревущий варп-ураган разорвал изломанное тело на кусочки.

В своих снах Леман слышал последние слова брата, произнесенные в тот самый миг, когда разрушились стеклянные пирамиды.

Ты – меч не в тех руках, брат. Ты перерезал невинное горло, и это будет мучить тебя вечно.

В тот момент Русс не обратил на них внимания, так как каждый человек, легионер и полубог, которых он когда-либо убивал, молили перед смертью о пощаде. Они всегда так поступали, цепляясь за жизнь, как голодный щенок за материнский сосок. Так или иначе, он ненавидел Магнуса. Ненавидел всей душой за то, кем тот был и за то, кем притворялся.

И все же. И все же.

Русс подобрал руны-знаки и снова бросил их. Они упали с нестройным стуком, выписывая спираль линий будущего на камне. Одни упали лицом вниз, и примарх не обратил на них внимания. Другие показали свои символы в тусклом свете огня.

Алваз. Гугнир. Даг. Ризам. Изхад.

Что это значило? Русс расслабил изнуренные глаза, покрасневшие из-за двухнедельной бессонницы, позволив им расфокусироваться, чтобы попытаться заглянуть за грань материального мира.

Здесь какой-то алгоритм. Они говорят. Всеотец безмолвствует, но руны говорят. Есть какой-то алгоритм.

Если это верно, то он не мог его разглядеть. Примарх продолжил попытки, сосредоточившись на вероятностях. На миг что-то забрезжило на границе чувств, затем все исчезло.

Из бархатных теней зарычал Фреки, рокот прокатился по полу, словно пролитое масло. Два истинных волка лежали на границе светового круга, не пускаемые внутрь оберегом рун. Гери, более мудрая из двоих, не издала ни звука.

Русс взглянул на них и сухо усмехнулся.

– Трачу понапрасну время? – спросил он, почесав щетину на подбородке. – Возможно и так.

Затем примарх посмотрел вверх и по сторонам, окинув взглядом комнату. На цепях висели, мягко покачиваясь, старые клинки. Слабо горело пламя в жаровнях, излучая тусклый свет и немного тепла. Смердело золой и старым потом – запахом заточения. Двери были заперты долгое время и никто из его людей не осмелится переступить порог, пока он сам не вызовет их.

Одна руна лежала лицом вниз, с ней это случалось постоянно. Как бы ни бросал руны Русс, Медведь ни разу не показал себя.

– По крайней мере, одно я читаю верно, – задумчиво произнес Русс. – Мы выкованы из одного металла.

Гери посмотрела золотистыми немигающими глазами на повелителя. Русс поднялся на колени, вытянул огромные руки, чувствуя игру мускул, скучающих по весу Мьёлнара. Затем владыка Волков замер и прислушался. Тяжело стучали сердца.

Никаких звуков, за исключением неровного дыхания волков и шипения углей на фоне постоянного скрежета колоссальных двигателей, влекущих «Храфнкель» через изгибы и туннели туманности Алаксес.

– Дальше в глубины, – прошептал Русс, зная, куда направляется флот.

Значит, он мог вернуться. Снова взять командование в свои руки, забрав его у Гунна, который умел только вести войну по старинке, и чью душу постепенно прибирала холодная хватка Моркаи. Другие будут рады возвращению повелителя. Их глаза снова засияют, ведь к ним вернется Волчий Король, и наверняка у него будут ответы. Ход войны снова изменится, и Волки снова станут хозяевами собственной судьбы, внушающими ужас убийцами.

Они были ими так долго: рассказывая друг другу истории, создавая ауру непобедимости, принимая мантию исключительности. Некоторое время она защищала их. Они стали теми, в кого верили. Какое-то время они соответствовали принципам невозможного. Русс позволял им, разделяя славу и наблюдая за тем, как галактика учится от них ужасу.

Он мог вернуться. Рано или поздно ему придется.

Фреки снова зарычал, демонстрируя пренебрежение. Гери сохраняла молчание.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Леман Русс, примарх VI Легиона медленно потянулся за рунами.

Гунн добрался до своих покоев на вершине командного шпиля «Рагнарока» позже, чем рассчитывал. Ему все действовало на нервы, раздражая, провоцируя вспышки гнева, который усиливал его возможности, когда того позволял ход войны. И теперь этот гнев был бесполезен, запертый внутри железной гробницы его звездолета, неспособный найти свое выражение там, где ему было место – на поле битвы. Где враг будет в пределах досягаемости болтера или клинка, будет достаточно близко, чтобы почувствовать его запах.

Теперь в очередной раз потрепанные Волки снова отступали, уходя дальше в неизвестность. И этот позор не давал ярлу покоя. Во время атаки погибло двадцать кораблей, включая ударный крейсер «Рунический клинок», а абордажным партиям удалось привести только семь. Еще три корабля было потеряно при отступлении, они не смогли поддерживать ход и стали добычей следовавших по пятам охотников Альфа-Легиона. Очередной корабль угодил в кислотные газовые облака во время разворота и с мучительной медлительностью был затянут в перемалывающее металл ядро облаков. Главные силы флота уцелели, хотя снова получили повреждения, и теперь им приходилось поддерживать поврежденными двигателями полную скорость, несмотря на то, что ведущие в сердце скопления маршруты становились все уже и опаснее.

«Чертов Хан», – подумал Гунн.

Во время первого сражения Белые Шрамы были в зоне досягаемости и наверняка знали о трудностях, с которыми столкнулся VI Легион. По-прежнему не было ясно, почему они решили не приходить на помощь – неужели они тоже предали Всеотца? Такую вероятность представить было несложно. Возможно, именно это сломало решимость Русса. До отказа Хана примарх оставался самим собой, после – его внутренне пламя погасло.

Гунн врезал кулаком по замку двери, и железная панель скользнула в сторону. Его каюта была такой же, как и прочие на «Рагнароке» – едва освещенной, насыщенной запахом угольного пепла и полированного металла, скупо украшенной почерневшим от возраста деревом и железной мебелью.

Внутри ждали двое Волков – его заместитель Скрир Неторопливый Удар, острое лицо которого с сеткой шрамов обрамляли длинные дреды, и Эсир, чья аугметическая челюсть отливала металлом в полумраке.

Другие фигуры мерцали гололитическими образами, передаваемыми с их кораблей, та как использование межкорабельных судов на такой скорости становилось безумно опасным даже для фенрисийских экипажей. Впереди остальных в светящейся светло-зеленой пелене стоял задумчивый Огвай.

Лорд Гунн вошел в круг.

– Итак, – сказал он. – Снова поражение и бегство.

Никто не ответил. Безмолвие было проклятьем само по себе. Бегство. Нет хуже слова.

– И где же он? С кем-нибудь разговаривал?

Огвай устало покачал головой. «Нидхоггур» побывал в самой гуще битвы, и на его нижних уровнях все еще пылали пожары.

«Теперь мы все злобные псы у стола».

– Так что нам делать? – спросил Гунн. – Он не выслушает меня.

– Он знает, что ты скажешь, – отозвался Огвай.

– Ждем, – сказал Скрир. Прозвище «Неторопливый Удар» являлось примером язвительности Волков – воин был быстрейшим клинком в своей Великой роте и в ходе обоих абордажей убил девятнадцать Альфа-легионеров. – Он совещается с годи, ищет путь вюрда.

– Он примарх, – пробормотал Эсир.

– И что с того? Я присягнул свой клинок не чтецу рун, – сказал Гунн. – Я видел, как он сражался на Сорокопуте, и тот был Волчьим Королем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Ни один из нас не остался прежним, – заметил Огвай. – Таким, каким был на Сорокопуте.

– Мы можем все вернуть. Он должен сражаться, а не хандрить на «Храфнкеле».

Эсир встревожился, как и некоторые другие. У каждого были свои сомнения, но Русс все еще оставался повелителем Легиона.