За кадром (СИ) - "Maudit" - Страница 15

– Стейн Ван Дорт. Примерно мой ровесник, может, чуть старше… Только прошу, чтобы ни одна собака… Еще не хватало, чтобы обо всей этой истории начали говорить…

– Не ссы, никто не узнает, – Эрика зазвенела ключами, – а к ногтю его прижмем, он и пискнуть не успеет.

VIII

– Спасибо… С меня причитается… Ну, да… Да. Сочтемся обязательно, я твой должник. Спасибо еще раз. Заеду тогда… Да, давай, – Билл бросил смартфон на постель и сделал победный жест рукой. Получилось! Надо только потратить час времени и забрать билеты.

Идея пришла не сразу. Собственно, это не была идея. Скорее иррациональное желание, идущее откуда-то изнутри. Наверное, из той части грудной клетки, где притаилось сердце. И оттого, что появилась возможность удовлетворить это желание, на душе у Каулитца было тепло и радостно.

Так как до первого съемочного дня оставалась еще почти полноценная неделя, назрел закономерный вопрос, чем полезным можно себя занять? Нет, ну понятно, и книги по теории актерского мастерства, рекомендованные Эрикой, никто не отменял, да и сами уроки по мастерству с частным педагогом тоже. Не говоря уже о заучивании текста. Однако вечера зияли скучными пустотами, а Билл дал себе слово до начала работы не отвлекаться ни на что низменное и несущественное. И тут ему попалась на глаза афиша Немецкого театра. Два дня подряд в расписании стояли спектакли в постановке Томаса Трюмпера.

Билл начал томиться. Вспомнились испытанные им чувства, захотелось снова и снова пережить этот коктейль из сопереживания, боли и восторга. И опять колом встал вопрос билетов. В продаже их уже не было, поэтому снова потребовались связи. Слава богу, у светской известности есть свои плюсы.

Призвав на помощь “Google”, Билл выяснил, что первый из спектаклей – “Барабаны в ночи” – поставлен еще восемь месяцев назад по пьесе того же Бертольда Брехта, что и виденный им ранее “Добрый человек из Сезуана”. Предвкушая удовольствие, он потер руки.

Второй же спектакль неожиданно оказался по пьесе Шекспира “Король Лир”. Когда-то Каулитц видел старую телеверсию английской постановки этой пьесы, со всеми атрибутами театра эпохи Возрождения – с парчовыми костюмами, воротниками-рафами, шпагами и правильной хорошо артикулированной декламацией. Как-то всё это не очень вязалось с театром Тома Трюмпера. Спектакль, тем не менее, оказался премьерным и очень востребованным. За билеты пришлось много чего пообещать. Поэтому Билл спрятал подальше свои сомнения (с его опытом хождения в театр, собственно, было бы странно привередничать) и со всей ответственностью подготовился к культурным мероприятиям.

“Барабаны в ночи” вызвали у парня нечто среднее между культурным шоком и эффектом от объяснения доступным языком анализа равновесия в теории некооперативных игр. Несмотря на захватывающие драйв и экспрессию, в какой-то момент Билл понял, что смысл представления от него ускользает, чертовски не хватало культурного багажа, чтобы разобраться во всех этих сложных театральных метафорах. После спектакля он пообещал себе обязательно восполнить этот пробел.

Затем, оценив классичность и драматургическую стройность шекспировского сюжета, Каулитц предположил, что возникновение аналогичной ментальной проблемы на “Короле Лире” крайне маловероятно. А значит, можно смело идти на второй спектакль, не опасаясь сесть в интеллектуальную лужу.

Билл решил взять с собой цветы, чтобы подарить кому-нибудь из актёров. Он подсмотрел подобную практику на предыдущих спектаклях и посчитал, что это очень правильный способ поощрения исполнителей. И то, что он ранее этого не делал, показалось ему страшным упущением, которое необходимо срочно исправить.

Усевшись во втором ряду партера, с небольшим букетом, в должной мере универсальным, чтобы можно было его преподнести как мужчине, так и женщине, Билл приготовился смотреть. На этот раз в зале ощущалось радостное нетерпение, как за праздничным столом на Рождество. Зрителей с цветами было в разы больше, чем обычно. Все были как на иголках. Парня подмывало поинтересоваться у кого-нибудь, что собственно происходит? Неужели постановки Шекспира так редки на этой сцене, что вызывают ажиотаж?

Очевидно, вопрос читался у него на лице. Потому что его соседка слева – милая благообразная старушка лет восьмидесяти – не дожидаясь, когда Билл к ней обратится, поведала ему громким шепотом на ухо, что сегодня премьера, а значит, на сцену в конце спектакля выйдет сам режиссер.

“Вот тебе и раз!” – мелькнуло в голове у Каулитца. Сюрприз был нежданным, но приятным. Не иначе как судьба связывает его с Томом, даже в те дни, когда не ожидаешь. Оставалось только надеяться, что голландец со своими опереточными угрозами за Трюмпером в театр не попрётся.

В зале погас свет, наползающая темнота приглушила разговоры. Тихая музыка, не вызывающая ассоциаций с шекспировской эпохой, разнеслась по залу…

– Странно, я думал, что герцог Альбанский нравится королю больше герцога Корнуэльского…

Билл так и не понял, что произошло. Единственное, что доходило до его сознания на протяжении всего спектакля – это то, что он ничего не знает о Шекспире. Он попал в перевернутый мир, где любовь толкает к ненависти, а прощение не бывает без страданий. Братья, переступившие через кровь, унижение отцов, коварство, слепота… Клезмерская музыка, в которой невольно слышится кадиш… Безумие, любовь и смерть, побеждающая предательство…

– …Простите, сэр, я вас считаю подчиненным, а не братом…

Три расстроенных пианино, три мёртвые дочери, безумный отец, мечущийся между ними. Жизнь, не помещающаяся в их телах. Пианино, издающие последние звуки… И снова кадиш, уводящий в темноту.

– Вы видите? На губы посмотрите… Посмотрите…

На губах Билл почувствовал соль. Он даже не понял, когда начал плакать… Темнота, обозначившая окончание спектакля, накрыла театр. В следующее мгновение свет зажегся снова, и зал взорвался аплодисментами и криками браво. Каулитц молчал. Ком в горле не позволил ему издать ни одного звука. Он сидел с букетом в руках, зарёванный, с потекшей косметикой, потрясенный и абсолютно раздавленный… Он ждал.

Исполнители выходили на поклоны по очереди. Громче всех приветствовали и благодарили актера, исполнявшего роль Лира. Но ровно до тех пока, пока кто-то из актрис за руку не вывел из-за кулис Томаса Трюмпера. И вот тогда Билл чуть не оглох, потому что такого восторженного рёва ему не приходилось слышать даже на концерте Limp Bizkit.

Режиссер приложил руку к груди и легко поклонился зрителям, лицо его выражало отрешенность и недоумение, словно такой успех был для него неожиданным. Билл подскочил с кресла, будто выброшенный катапультой, выбрался в проход и подлетел к сцене. Высоко подняв букет над головой, он протянул его Тому.

Режиссер, на автомате потянувшись к цветам, наклонил голову. Его глаза встретились с глазами Билла.

“Вот чёрт! Видок, наверное, у меня еще тот…” – подумалось парню, представившему себя с размазанными по лицу слезами и косметикой.

Трюмпер резко дёрнулся, словно увидел нечто такое, чего совсем здесь увидеть не ожидал. Или испугался… Будто в подтверждение своих добрых намерений, Каулитц протянул в сторону букета вторую руку, и цветы перешли к Тому, передав ему тепло ладоней Билла…