Колхозное строительство 8 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 52

Поздно. Сломали ему эту мечту, а взамен дали не мечту, а стремление. Разные вещи. Взял как-то в универе Большую Советскую Энциклопедию, посмотрел, как по-научному мечту называют. Мечта — это особый вид воображения, представляющий собой самостоятельное создание новых образов, направленный на будущее и выражающий желания человека.

Про стремления и так всё ясно. Чего там мечтать! Нужна 21-я «Волга». Нужен большой кирпичный дом с хорошим садом. Ну и много денег, чтобы это купить, и чтобы осталось после. А то купишь машину, а потом будешь думать — хватит дотянуть до зарплаты, или придётся идти занимать? И так каждый месяц. Нет! Денег должно хватать. Вот это и есть — стремление.

Заменили мечту на них на первом же году его службы в органах охраны общественного порядка. Просто всё. День тот помнит и сейчас — а ведь три года прошло.

Работал лейтенант Нурпеисов тогда участковым в Алма-Ате. Была какая-то плановая проверка неблагонадёжных, и на одной из таких квартир задержали они наркомана, паренька лет двадцати. Местного — казаха. Утром на следующий день Махамбет стал его опрашивать — типа, где взял? А этот нарик просит карандаш и бумагу. Ну, дал. Номер телефона записал и говорит — позвони, лейтёха. Мохамбету интересно стало — снял трубку, позвонил. Там оказался отец этого наркомана. Тут же приехал на «Волге». Работает заместителем директора молочного комбината. Сунул Нурпеисову конверт в руки, взял чадо за шкирку и вытащил из кабинета. Лейтенант пока глазами хлопал — мужчина уже довёл сына до машины и впихнул туда, из окна как раз видно хорошо. Пришёл в себя от такого напора Махамбет, тряхнул головой, собрался было идти докладывать начальнику отделения участковых — но шайтан его за руку дёрнул, и он открыл конверт. А там пять сторублёвок! Зарплата его за три месяца — дак это ещё с премией и денежным довольствием.

Не пошёл никуда. Сел, задумался. Вчера они только три квартиры на уши поставили — а таких только на его районе десяток, а то и два. Прикинул, куда идти, и пошёл. Алма-Ата — красивый город. Сказать, что в Алма-Ате много солнца и зелени — ничего не сказать. Зелень — кругом! Кроны деревьев сплетаются высоко над головами, образуя широкие тенистые коридоры. По округлым камням разного цвета везде текут холодные, прозрачные арыки. От их журчания становится легко и спокойно. В воздухе — чудесный аромат, то ли от сохнущей на газонах травы, то ли от множества ярких цветов, из которых выложены прихотливые орнаменты на клумбах. Ощущение — будто на праздник попал. Вдали видны заснеженные вершины гор необычайной красоты. Вечером они розовеют. То там, то здесь — аллеи великолепных пирамидальных тополей. Шёл, любовался, и в десятый раз решал. Решился. Дошёл до одного адреса, бабульки у дома на лавочке сидят. Козырнул:

— Дома Нурсултан?

— Дома, и дружки его припёрлись. Кода милиция уже ими займётся?

— Вот пришёл заниматься.

— Ты их разгони, а то вонища в подъезде!

Постучал и испугался, когда открыли четверо обнаженных по пояс здоровых парней, явно уже обкуренных. Тискают пьяную, или тоже обкуренную, деваху. И что делать? Захлопнул перед качающимся и лыбящимся хозяином дверь и бросился к телефону-автомату на углу. Дождался наряда. Повязали всех, причём парни оказали сопротивление, и даже один схватился за нож. Ну, наряд тоже с дубинками — отходили и в приехавший воронок запихали.

Так-то это уже не участкового подследственность, но Махамбет паспорта сразу проверил, одного к себе забрал. Фамилия знакомая. Оказался — сын проректора их университета.

— Звони отцу.

Парень упираться не стал, позвонил. Опять «Волга». Приехала, посмотрел высокий, похожий на их первого секретаря Кунаева, папаша на сынулю — и строго так на лейтенанта.

— Двести рублей — и вы его не оформляете.

— Пятьсот рублей — и он пойдёт свидетелем.

— Хитрый! На крючке меня держать хочешь, — скривился проректор.

У Нурпеисова ничего такого и в мыслях не было, но раз подсказали — кивнул.

— Ладно. Сейчас привезу тысячу — и забудем об этом.

— У меня вообще память плохая.

Так и пошло — но потом начальство стало некоторое повышенное рвение лейтенанта замечать, и, видно, слухи поползли. Решили наверху шум не поднимать. Присвоили старшего лейтенанта и отправили на повышение — старшим участковым в городок Каскелен.

Где-то через месяц один из прошлых клиентов Махамбету на вокзале попался — скрутил он его и к себе в кабинет, ну и раскрутил. Тут, оказалось, сборщики анаши садятся на поезда в Россию. Взял он это дело в свои руки, и вот уже два года бригады, что приезжают с Украины и России, через него проходят. Много нового узнал Махамбет Нурпеисов за это время — и как пластилин делать, и как гашиш. Вышел на «решающих» в этом бизнесе.

Эта группа ему сразу не понравилась. Двое были наркоманами, а с этими людьми (ну да — людьми?) опасно связываться. Того и гляди подставят.

Поезд стал тормозить, и Грач с Котом, поддерживая под руки Кренделя, побежали. Махамбет подхватил объёмистый рюкзак наркоши и наддал следом.

Событие сорок первое

Двое на необитаемом острове:

— Эх, женщину бы сюда, да погорячее!

— Да, и с поджаристой корочкой!

Де Голль примчался. Сначала позвонил — причём в тот же день, что Бик ему из Алма-Аты звякнул. Примчался — и устроил казус. Ну, хоть не Casus belli, то есть случай для войны. Устроил дипломатический. Он — глава государства, то есть его тоже должен встречать глава СССР. Главой у нас номинально является Подгорный, фактически — Косыгин, а теоретически — Шелепин. Брежнев потом, чтобы этот непонятный свой статус изменить, стал ещё и Председателем Президиума Верховного Совета, выгнав на пенсию Подгорного, и стали к нему иностранные товарищи обращаться «господин президент», хоть он не был президентом, и к тому же был «товарищем». Согласитесь — «товарищ президент» звучит пошло.

И вот службы всякие дипломатические французские нашим пишут: президент ну очень хочет навестить своего друга командора Тишкоффа. «Трудности Кино», где «мне в Париж по делу срочно», Михаил Жванецкий ещё не написал, потому смеяться некому. Все бросились решать, как быть. Шелепину операцию не сделали — всё пытаются химией на ноги поставить. Замечательная реклама для будущих Нобелевских лауреатов. Но не прилетит — курс антибиотиков у него. Нельзя фуршетить.

Подгорный улетел во Владивосток — вроде объявился Дэн Сяопин. Жаль. Ну, Китай не тот, Америке не друг — может, при других вводных ничего у него и не выйдет.

Косыгин каждый день по три-четыре коллегии, или совещания, или заседания, или консультации, или встречи, или круглых стола проводит.

У Громыко их ещё больше — всем надо посочувствовать, и поучаствовать, и осудить обязательно. Удивила всех Греция — ну, в смысле, тамошние чёрные полковники. Они объявили войну Китаю, и предложили коммунистам из СССР полк добровольцев. Вся Европа на одно место села — понять не может, что происходит. «Попандопало» у себя там с коммунистами борется — понятно, Китай — коммунисты, тоже понятно, но вот помощь СССР… Одним словом, Громыко улетел в Афины разбираться.

Косыгин уже ночью позвонил в Алма-Ату и заявил, дескать, у него встреча с Индирой Ганди и прибыть он не может. Пётр поднял спящего Марселя, попросил перезвонить своим и изменить статус визита «женераля» с официального на неофициальный. Просто друг Шарль Андре Жозеф Мари летит к другу Пьеру Мирону.

Легко пошёл на это президент — и вот уже сидят на Комсомольской в большом кабинете Петра, наслаждаются прохладой, что исторгают французские кондиционеры.

— Итак, господин Тишкофф, я вас слушаю. Месторождения нефти и газа? На территории Франции?

— Уи.

— Почему это знаете вы, и не знает ни один наш геолог?

— Не там ищут.

— А у вас откуда эти сведения? — залез всей пятернёй в густую шевелюру генерал, а её-то и нет. Лысина на президентской голове.

— Скажу после того, как договоримся об условиях.

— Согласен, месье Тишкофф. Это разумно. Речь о кораблях.