Колхозное строительство 8 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 43

А тройку гостей Пётр попросил задержаться в Алма-Ате. Они по-прежнему жили в созданном Довженко и Кашпировским центре реабилитации, в древнерусских теремах со всеми удобствами. Товарищи были экономистами.

Пётр создал из работников нового министерства Козьмецкого и нескольких рекомендованных им сотрудников министерства финансов Казахстана специальную группу и влил туда троих американцев. С превеликим удовольствием окунулся в новое дело Вольф Исаакович Ладежинский. Вернувшись с Тайваня, он облетел на выделенной ему «Сессне» с пилотами уже почти всю республику и посмотрел, что за культуры где выращивают, а потом потребовал добавить в их мозговой центр несколько председателей колхозов и работников Сельхозакадемии. Добавили, жалко, что ли.

Вторым столпом группы оперативного планирования стал Игорь Ансов. Потом, когда его книги по экономике будут переводить на русский, то преклоняясь перед западом, переведут его фамилию как Ансофф. Хрен вам, товарищи англофилы, за воротник! Не будет никакого Гарри Ансофф. Будет Игорь Евгеньевич Ансов.

Интересную, кстати, гипотезу происхождения выражения «заложить за воротник» рассказал третий и главный русский американец. При Петре I плотникам-корабельщикам делалось на ключице клеймо, которое не давало мастерам сбежать на другие работы — вдруг кто переманит. А ещё клеймо позволяло им выпить хлебного вина в трактирах абсолютно бесплатно, а для доказательства своего неоспоримого права на дармовую выпивку косопузые (они же плотники) просто расстёгивали ворот и показывали заклеймённое место на коже. Поскольку находилось это клеймо как раз за воротом, то и родилось — «заложить за воротник».

Этим третьим был человек малоизвестный на Родине — в смысле, в СССР. Зато это был самый главный авторитет по экономике в США! Именно он вытащил эту павшую на колени страну из «Великой депрессии».

Победивший на выборах 1933 года американский президент Франклин Делано Рузвельт провозгласил «новый курс», суть которого — в государственном регулировании экономики. Бобик сдох. Ну, в смысле, «рынок всё отрегулирует» не получилось. Так вот — одним из главных советников Рузвельта тогда и стал Василий Леонтьев. Он с честью справился с задачей помочь Америке одолеть депрессию, а участие государства в упорядочении стихии рынка с тех пор стало ключевой темой его исследований. Вот так русский Леонтьев и голландец ван Розевелт спасли американские Штаты, вытащили из глубочайшей экономической ямы. При этом Леонтьеву всего-то было тогда двадцать восемь лет — теперь заматерел, стал там «апостолом планирования».

Пётр с товарищем до всей этой войнушки успел переговорить — с точки зрения человека, пожившего при трёх экономических системах. Ну, социализм, дикий капитализм девяностых и государственно-олигархический путинский капитализм с нечеловеческим лицом. Так вот, с такой колокольни — даже удивительно. Чего дифирамбы поют? Так всё и есть, и так всё и должно быть. А вот в те времена, когда деревья были большими — не всё так очевидно.

«Экономика — та же яхта. Пока компаниям не разрешено извлекать прибыли, экономика не развивается, ведь яхта не плывёт, пока нет ветра. Но яхта поплывёт не туда, если правительство не предоставит карту и отвес, не будет вести корабль». Главное — найти эту еле уловимую пропорцию, когда заинтересованность и творчество предпринимателя органично сочетаются с жёсткими рамками государственного контроля. За что Нобелевскую премию дали?

Собрал всю эту увешанную лавровыми венками компанию Пётр для того, чтобы разработать до мельчайших деталей проект «Народные предприятия». Что-то ведь пошло не так в новой России, не получилось с ваучерами. Не надо повторений, когда их можно на бутылку водки поменять! Ваучер должны даже не дома держать — дома только копию. Держать их, как самое ценное имущество, следует в Сберкассе. В специальном несгораемом сейфе.

Пётр даже позволил себе, изображая великого экономиста, попророчествовать на эту тему. Стоит надеяться — не зря. Лучшие мировые экономические мозги собраны в одной комнате и заперты на ключ (шутка), чтобы не отвлекались по мелочам. Ну, типа войнушки.

Должны придумать, как сделать так, чтобы у человека, работающего на заводе, была мечта. Прямо всем мечтам мечта — апофеоз мечт! За многолетний добросовестный труд и за ежемесячные отчисления с зарплаты небольшой доли получить ваучер. ВАУ!!!!

Интермеццо четырнадцатое

Вчера террорист захватил самолёт и потребовал вертолёт.

— Девушка, ваши родители террористы?

— Нет, а что?

— Просто вы — бомба.

Кадри Лехтла лежала на своей кровати в госпитале и занималась своим любимым делом — смотрела в потолок. Провожала взглядом трещинки в побелке до самого угла, а потом назад, до истоков этой полноводной реки. Вчера пришёл человек в полковничьих погонах и, щёлкнув каблуками ботинок, прямо торжественно, вручил Герою Советского Союза майору Кадри Лехтла орден Красной Звезды.

— А как там наши — полковник Игнатьев, ребята? — попыталась она получить информацию у торжественного.

— Извини, майор, но такой информацией не располагаю. Ещё раз поздравляю. До свидания.

Ушёл. Кадри орден достала из коробочки. Тяжёлый! Наград теперь — будто на войне воевала. Ну да, а где она всё время воюет? Война и есть. Разве что о ней по радио и по телевизору не расскажут.

— Кадри! Привет! — на пороге стоял молодой азиат в хорошем, дорогущем, видно, костюме с отливом, прямо как у Андрея Миронова в «Бриллиантовой руке». Щегольские усики, чёрные очки — каплевидные, не наши. В руках — букет гладиолусов. Любимых цветов девушки.

— Федька!!! Ты где пропадал столько времени?! Исчез — и ни слуху, ни духу.

Попыталась встать. Про ногу забыла, сволокла спицами простыню на пол. Бросились поднимать оба, да лбами впечатались — аж искры из глаз.

— Эй, осторожнее! Мне голову беречь надо, — отпрянул Фахир Бектуров.

— А мне, думаешь, не надо? — Кадри уселась на кровать и протянула руку здороваться, но Федька в неё букет сунул.

— Не пахнут, но красивые, — махнул рукой сержант, видя, что Кадри пытается понюхать цветы.

— А у нас дома в палисаднике один вид чуть-чуть пах. Белые.

Она положила гладиолусы на тумбочку и посмотрела на бывшего снайпера.

— Турнули, — по её взгляду угадал вопрос Бектуров.

— Комиссовали?

— Точно. Говорят, контузия сильная — слух может пропасть, да и по-прежнему голова временами раскалывается.

— Плохо. А чего ты вырядился, как Миронов, и чем вообще занимаешься?

Федька присел на стул рядом с кроватью и оглядел пустую палату. Соседки ушли, вернее ухромали в парк при госпитале — две бабульки, воевали в Великую Отечественную. Санитарками были. Все израненные — но живые и весёлые, болтушки. Кадри за свою не держат. Майор! Начальник!

— Чего рожу загадочную скорчил? — Фахир все осмотрел. Прослушку, что ли искал? Ой, темнит.

— Мне предложили создать группу антитиаритическую… — выдохнул.

— Анти-чего? Кто предложил? Тебе? Сержанту?

— Младшего лейтенанта госбезопасности дали. Условие только поставили, что осенью на заочный в институт, на электрическую специальность поступлю.

— Электрическую? Антитиаритическую? Федька, ты в зеркале себя видел? Где ты, и где младший лейтенант госбезопасности? — забулькала Кадри. Красиво смеяться, заливаясь, не умела, потому старалась это делать пореже — но тут уж как не забулькать.

Фахир удивил — достал корочку и сунул булькающей под нос.

— Дела! И чем эта антититоретическая группа заниматься будет?

— Не титоретическая, а терерастическая, — поморщился Федька.

— Антитеррористическая. Это против всяких вражеских сапёров, что ли?

— Против снайперов, в основном.

— Ну ни фига себе! А кто и зачем создаёт, и почему тебя поставили такую группу создавать, а не опытных сотрудников КГБ? — Кадри никак поверить не могла. Этот вот Федька — и сотрудник КГБ, и руководитель группы.

— Ну, я пока один в группе, — чуть успокоил Кадри новоиспечённый КГБшник. — А потому меня, что я буду охранять Первого Секретаря ЦК Казахстана товарища Тишкова. Кунаева-то снайпер застрелил. И в мою задачу входит смотреть на маршруте движения Первого Секретаря, где бы я сам, как снайпер, засаду или точку устроил.