Посвисти для нас - Эндо Сюсаку - Страница 24

— Близкие обычно не замечают, когда кто-то из членов семьи худеет. Вам муж об этом сказал?

— Нет. — Она покачала головой. — У меня нет… мужа. Он умер… уже очень давно.

— Извините…

Такие разговоры не имеют особого смысла. Во время осмотра врач просто задает вопросы, чтобы пациент расслабился, почувствовал себя спокойно.

— От чего умер ваш супруг? Чем он болел?

— Он не болел. — Женщина улыбнулась. В ее улыбке была легкая грусть. — Он на войне погиб.

Эйити отложил стетоскоп. Он принадлежал к поколению, для которого слова «погиб на войне», «война» были чем-то из другого, далекого мира. Он всегда инстинктивно восставал против людей в возрасте своего отца, которые, о чем бы ни заходила речь, всегда поворачивали разговор на войну.

Осмотр закончился, женщина снова поправила рубашку на груди, и Эйити уловил тонкий аромат. Видимо, она душила свою рубашку, хотя в первый раз он этого не заметил.

— Мой отец тоже был на войне.

— Он служил на флоте?

— Нет, в сухопутных частях. С детских лет я слышал так много военных историй, что я больше их не воспринимаю. Я уже не могу реально переживать все это…

— Да, наверное… — На ее губах опять появилась улыбка. — Моя младшая сестра терпеть не может, когда говорят только о войне… «Ведь она уже давно кончилась!» — говорит она.

— Я с ней согласен. — Эйити сунул стетоскоп в карман. — Итак, завтрак завтра отменяется. После гастроскопии может немного подняться температура, но это нестрашно.

Оказавшись за дверями палаты, Эйити уже не помнил лица пациентки. Ему была нужна только карта, в которой фиксировалось состояние болезни. Ознакомившись с ней на посту медсестры, он позвонил по внутреннему Курихаре.

— Я ее осмотрел.

— Ну и как?

— Все как в карте написано. Завтра гастроскопию через фиброскоп будем делать?

— Да, я так планировал.

— Тогда я закажу антисекреторные средства. Атропин, пускопан. Может, еще опистан?

— Опистан? Все-таки она женщина… у нее может быть повышенная чувствительность.

Курихара говорил тоном, каким начальство отдает распоряжения подчиненным. Эйити понял: каким бы замечательным ни получился отчет по их совместным исследованиям, в конечном итоге все заслуги достанутся старшему, то есть Курихаре. Так было принято у них в отделении.

«Я этого не позволю», — сказал он себе, положив трубку.

В тот день Эйити вернулся домой раньше обычного и увидел отцовы ботинки, аккуратно стоявшие в прихожей.

— Как хорошо, что ты пришел! — из кухни появилась мать. — Отец плохо себя чувствует, пришел пораньше. Его вырвало.

— Хм-м.

— Посмотри его.

— А что смотреть? Наверное, ничего серьезного.

Хотя Эйити был врачом, осматривать домашних, если кто-то заболевал, было для него в тягость. Подхватит сестра простуду — он ей: «Выпей лекарство и ложись спать». Вот и все рекомендации.

— Отец хочет, чтобы ты его посмотрел. Пожалуйста…

Переодевшись, Эйити нехотя вошел в комнату отца. Тот лежал под футоном на боку и читал вечернюю газету.

— Я слышал, тебя вырвало.

— Да вот… На работе вдруг живот скрутило. После обеда.

Эйити присел у изголовья отцовской кровати, отодвинув стоявший здесь же таз. В нем лежала газета, следов рвоты не было.

— Что ты ел на обед?

— Ко мне пришел клиент. Мы пошли в нашу столовую, ели лапшу.

— А как клиент? Тоже отравился?

— Не знаю. Мы пообедали, и он ушел.

— У кого-нибудь еще на работе рвота была?

— Нет, только у меня.

Эйити откинул футон и положил руки отцу на живот. Одзу с удовлетворением следил за каждым движением сына.

— Небольшое воспаление.

— Это же нестрашно? Возраст есть возраст.

— Ну да. — Эйити насмешливо улыбнулся. — При раке симптомы другие. Не ешь сегодня ничего и поспи. Лекарство, думаю, не понадобится…

— А ты можешь так, на ощупь, определить рак? — Отец остановил сына, уже собравшегося уходить.

— Примерно в тридцати процентах случаев. А еще по потере веса, цвету лица…

Эйити вдруг подумал о женщине, которую осматривал днем.

— Сегодня я обследовал женщину с подозрением на рак желудка. Пальпацией наверняка определить нельзя, но она сильно похудела. И это симптом.

— Ты можешь ей помочь?

— Как сказать… Если рак поразил лишь мембранные клетки, можно надеяться на полное выздоровление. Но у этой пациентки, похоже, уже метастазы…

— Как жаль! Ты ей, конечно, не сказал? Она пожилая?

— Того же возраста, что и ты. Вдова. По ее словам, муж погиб на войне. Ну, отдыхай.

Освободившись от отца, который был явно не прочь продолжать разговор, Эйити вернулся в гостиную.

— Ну как он? — спросила мать, расставляя посуду.

— Гастрит в легкой форме. Можешь успокоиться.

— Может, ему кашу рисовую сварить?

— Ничего не давай.

Он пощелкал программами в телевизоре, но сразу выключил. Запах этого дома, вся атмосфера вызывали у него отторжение.

Новый сотрудник

После того как Эйити вышел из комнаты, Одзу закрыл глаза и попытался заснуть. Он был доволен, что сын осмотрел его. В последнее время они почти не разговаривали, и Одзу был рад, что его отпрыск проявил о нем заботу, хотя бы когда он заболел.

«Все же в нем есть что-то хорошее».

Одзу сомкнул веки, положил руку на живот, который еще не успокоился. Его стало клонить ко сну. В полусне перед ним снова встала фигура Хирамэ.

«Так… через сколько месяцев после выпуска из Нады пришло письмо?..»

Одзу помнил, что после окончания школы связь между ним и Хирамэ на какое-то время оборвалась. И вот, когда он учился на подготовительном отделении в колледже Р., во время первых летних каникул, пришло письмо. На конверте был штемпель города Ако, где работал Хирамэ, а в письме фотография: унылая физиономия, напомаженные волосы, слегка мешковатый костюм.

«Каждый день мне читают лекции о бережливости осакских торговцев. Я тоже собираюсь накопить много денег и стать богачом», — как курица лапой наскреб на обороте фотографии Хирамэ. В письме он писал, чему его обучали на фирме последние два месяца.

В первый день Хирамэ и двух других новых сотрудников вызвали к президенту.

— Ну-с, — начал пятидесятилетний, с маленькими усиками, мужчина. На столе перед ним лежали позолоченные карманные часы. — В чем дух нашей компании? В том, чтобы ничего не тратить зря. Ничего не выбрасывать. Делать сбережения. Я построил эту компанию на таких принципах. И я хочу, чтобы все мои сотрудники работали, руководствуясь этой целью.

Президент посмотрел на Хирамэ:

— Ты понял?

— Нет, — заморгал тот.

— Смотри. — Президент показал на свой костюм-тройку. — Сколько лет я ношу этот костюм, как думаешь?

— Два года, — ответил Хирамэ.

— Год. Три, — предположили двое других новобранцев.

— Неверно, — покачал головой президент. — Десять лет! Запомните, если будете покупать костюм в рассрочку. Вернулся домой с работы — аккуратно почисть костюм щеткой, и он десять лет будет иметь приличный вид. Так что десять лет на новый костюм не рассчитывайте. Иначе ничего не накопите.

— Да, но… — с надутым видом протянул Хирамэ, — когда брюки долго носишь, они блестеть начинают.

— Тогда надо взять муку, посыпать на брюки, побить по этим местам мокрым полотенцем, и блеск исчезнет. Или вот мои ботинки. Я в них хожу семь лет. Ходите аккуратно, не ленитесь ухаживать за обувью — и она вам прослужит семь, а то и восемь лет. Это и есть дух нашей компании.

«Бережливость — дух нашей компании». Этим идеалом президента были проникнуты и сотрудники фирмы, и Хирамэ вместе с другими новичками, только-только поступившими на работу, приходилось декламировать по утрам:

1) Не надо ничего выбрасывать.

2) Перед тем как что-то выбросить, подумай, нельзя ли это как-то использовать.

3) Не смейся над мелкой монетой, как бы потом плакать не пришлось.

4) Даже пыль, накапливаясь, образует горы.