Зимний Фонарь (СИ) - Карнов Тихон - Страница 8

— Да-а, давай так, — решает брюнетка и, только рука ложится на ключ, как в окно с её стороны стучат. От неожиданности Лайне дёргается. — Какого…

На улице с лучезарной улыбкой стоит синеволосая девушка. В поднятой руке у неё три пластиковых стакана. Анастази улыбается, увидев подругу.

— Значит, ну, останемся?

— Ненадолго, — соглашается близняшка и, открывая дверь, обращается к подошедшей девушке. — Как ты умудрилась приехать раньше меня?

— Ам, да Фриц подбросил, — отвечает Даналия Анера, целуя подругу в щёку. Когда та крепко стоит на асфальтированной тропинке, передаёт ей пару стаканчиков и выглядывает из-за плеча. — Эй, смотрите-ка, кого ты к нам привезла! Лучший фотограф Синекама.

Элиот со смущённой улыбкой выбирается из фургона. С шеи фотоаппарат мигрирует в руку. Изумрудные глаза Анеры вспыхивают азартом. Парень замечает проявленный к камере интерес и снимает крышку с объектива.

— Не-не, даже не думай, — выпуская синеволосую из объятий, возражает брюнетка и поднимает руки. — Прости, никаких фото. Я не в настроении.

— Да ладно тебе, — игриво тянет синяя. — Хотя бы разок!

Элиот украдкой делает снимок, но вспышка выдаёт его. Разъярённая близняшка поворачивается к нему и вспыхивает гневом:

— Ну ты и [сволочь], — цедит она и резко уходит.

Стаканчики оказываются на покатом капоте. Один из них опрокидывается: по белоснежной краске растекается «кровь» Мэри. Даналия едва касается плеча уходящей, как её руку стряхивают.

— Уфф, что это с ней? — пребывает в полнейшем недоумении Анера.

— Да дома проблемы — скоро она успокоится, — устало поясняет Элиот и достаёт из бардачка салфетки. Протягивает одну из них. — Лучше помоги.

Небо озаряется праздничными салютами. Музыка играет достаточно громко, чтобы заглушить россыпь вспышек, но вместо с тем какофония звуков превращает отголоски фейерверков в подобие выстрелов.

— Иногда мне кажется, что мы свернули куда-то не туда, — делится Эсса Ранайне, миниатюрная блондинка с бархатистым голосом. — Ты же в курсе, что до демиургической эры нормой считался монотеизм? Целый пласт культуры, который был утерян с восхождением первых деми…

— Слышь, откуда у тебя такая уверенность, что мы из-за этого свернули куда-то не туда? — вызывающе спрашивает собеседница. — Деми так-то появились не из-за религии, а из-за иррационального мышления. Как ни парадоксально, оно оказалось материальней рационального.

Высказывание принадлежит Алисе Мартене. Невысокой полноватой девушке с ярко-рыжими волосами и ресницами, накрашенными настолько густо, что те выглядят пластилиновыми.

— Что? — со снисходительной улыбкой переспрашивает Эсса, вытягивая из портсигара самокрутку фруктового табака. — Ты хоть сейчас сама поняла, что сказала? «Материальней» — это как?

— Только не делай вид, что не слышала «мысли материальны».

— Слышала. Этим тезисом оперирует госпожа Вайс — прости, но я не могу её считать авторитетным источником. Ты и без меня знаешь, что нынешние Зори — это какой-то [поехавший] цирк.

— Опять эти ваши споры, — вклинивается в разговор Анастази. — О чём вы на этот раз?

— О том, что люди сами выдумали демиургов, — закатывая глаза, недовольно отвечает блондинка, — чтобы, видимо, пострадать.

— Не совсем так, — поправляет собеседницу Мартене и, пригубляя стакан с солодом, поворачивается к Лайне. — Здесь случай как бы обратный Вавилонской башне: демиургов придумали для того, чтобы объединить народы. Мировая история знает немало войн за власть и ресурсы, и только сплочение перед общим врагом могло прекратить всё это.

— …и поэтому мы всё ещё в этом живём? Ересь, — скептически отзывается Ранайне. — Во времена, о которых ты говоришь, тебя бы утопили ундины.

— Возможно, но это не значит, что я не права. Если ты не заметила, то мы как бы находимся на пути к единению — мировой язык, отсутствие границ и…

— Ты же понимаешь, — резко перебивает оппонентку блондинка, — что эта твоя теория противоречит гуманизму? Она оправдывает множество смертей, в том числе и невинных граждан. Ты упрямо игнорируешь существование таких вещей, как «Проект-28».

— Что ещё за «Проект-28»? — удивляется Лайне. — Вы вообще о чём?

— Слушай её больше, — недовольно бурчит Мартене. — «Проект-28» — это страшилка с улиц Прайрисн, мол, в подземных комплексах под городом находится тёмная-тёмная лаборатория, где злые-злые русские пленили невинных-невинных девушек, чтобы ублажить Царевну Немёртвых!

— Ну и дичь!

— Если бы это рассказывала я, — ворчит Ранайне, — я бы не травила тут о тёмных лабораториях и злых русских, — и поворачивается к Анастази. — В остальном, да, есть такая байка. Якобы современный аналог жертвенного огня. Только русскими там и не пахнет — все подземные комплексы находились под контролем региональных подразделений Красмор.

— В общем, — взмахивая руками, возвращает тему в прежнее русло Алиса и отставляет стакан, — гуманизм тут не при делах. Как бы да, деми причинили достаточно страданий, но и солдаты по итогу чаще сражались с людьми. Храм Восхождения, более мелкие культы — их как бы не вычеркнешь из истории. Это сопутствующий ущерб, Эс, и ты либо принимаешь это, либо…

— Девчат, без обид, но вы душните так, — полушутливо отмечает Лайне, выжидающе глядя на подруг, — что даже без окон здесь нечем дышать.

Именно в тот момент в «Мёртвую Милю» заходит Элиот. Встречает десятки незнакомых лиц, приветливых и не очень. Кого-то из них Лайн знает лично. Других встречал в городе, на занятиях или просто на улице, но даже с ними разговор не завязывается:

— Привет, — подойдя к беседующей троице, неуверенно здоровается брюнет. Девушки недоумённо на него смотрят — Анастази недовольно отводит взгляд, — а вы не видели Еву?

— Еву? — переспрашивает Эсса. — А ты ей кто?

— Ну, я, в смысле, Элиот… Мы гуляли с ней вместе, в смысле, мы…

— Ты в этом уверен? — недоверчиво уточняет Алиса, а затем смеётся. Она легонько пихает подругу вбок и шепчет: — Слышь, это же этот, везде-ссущий.

Элиот напряжённо закусывает губу.

— Когда появилось это прозвище, Мартене, — терпеливо начинает он, глядя на рыжую, — мы с тобой ходили в ясли.

— Да-да, конечно, — похихикивая, соглашается девушка. — Не знаем мы, где твоя Ева. С другом своим, видать, шляется у берега.

Направившись в сторону террасы, Элиот тщательно обдумывает свои действия. Вспоминает немногочисленные ромкомы, что видел; строки из классики и песен; случайные картинки из ленты «Ментаксиона». Едва в голове зарождается подобие речи, как парень останавливается. Тускнеет. Подруга, теперь и впрямь бывшая, действительно уединилась со своим… другом.

Терраса, окружённая мраморной колоннадой, выходит на озеро. Декоративной луной над ней качается повисший на проводах самопальный прожектор. В его свете серебрятся шёлковые кудри прекрасной юницы. Она в руках такого же здорового и красивого парня. Пара стоит точно по центру. Объятия влюблённых крепки и безмятежны; им кажется, что никто их не видит.

С дальней колонны на них взирает нарисованный Немок. Трафаретный скелет, у ног которого пляшут маленькие человечки — настолько нелепые и безобразные, что кажется, будто дорисованными штрихами замаскировали подтёки краски.

Деми беспристрастно смотрит на влюблённых. На Элиота. Брюнет первым не выдерживает этой пытки и, отвернувшись, заходит за угол. Спиной прижимается к стене. Единым глотком допивает приветственный коктейль и, поморщившись, сжимает пластик. Бросает в сторону.

Тягучее жжение поражает глаз. Всё сохнет, слезится. Элиот опускает веко и вытирает выступившие слёзы. Затем боль отступает. Парень осторожно приоткрывает глаз и понимает, что ничего им не видит. Веки обильно увлажняется. Начинает течь. Лайн спешно вытирает лицо и видит на рукаве кровь.

— Что за…?

Капля за каплей усиливается поток. Всякое опьянение нисходит. Испуганно прикрывая глаз, Элиот смотрит по сторонам.

– [С ума сойти]… — ахает проходящая мимо Алиса и, схватив почитателя за плечи, останавливается перед ним и поднимает голову. — Что с тобой, Лайн? Решил повторить тот эмотикон с выпученным глазом?