Зимний Фонарь (СИ) - Карнов Тихон - Страница 6

— Ну, это крест, — рассматривая предмет подслеповатым прищуром, отвечает брюнет. — У него что, есть какое-то сакральное значение?

— Zoic, — подтверждает иноземец, стягивая одну из перчаток. Стоит изделию соприкоснуться с человеческой кожей, как камень в сердцевине загорается. Владелец глухо усмехается. Когда он отстраняет крест, свечение угасает. — В кругах карпейской знати был популярен особый тип драгоценных камней — сейчас их называют демитирами, ха-х. Они реагируют на соприкосновение с живой материей и, говорят, способны сдерживать мертвецов…

— Я слышал о таком, — проговаривает Элиот, пытаясь скрыть возникший интерес, — их называли демиургическими слезами… Это правда?

— Hor ты готов поверить, — уклончиво отвечает мужчина и, натянув перчатку обратно, возвращает украшение в карман, — что демиурги плакали… А то, что ты видел, называется «jegoletso».

— «Jegoletso»? Звучит… как-то сложно.

— В переводе с карпейского «jegoletso» значит «ключ». Этот, как ты выразился, «крест» существует с тех самых времён, когда карпейский язык был мировым, а на эспере говорили лишь в балтийских деревнях.

— На стара эспере, — ревностно поправляет Элиот, — он не имеет ничего общего с нова эспере. Над ним специально работали, чтобы убрать языковой…

— Это никак не противоречит тому, что я сказал, — равнодушно соглашается мужчина и обходит ходули. — Как бы то ни было, после того, как карпейский перестал быть мировым, использование старых названий стало выгодней для сокрытия истинного значения.

— Тогда зачем вы вообще мне об этом рассказали?

— А как иначе? — искренне удивляется иноземец. — Ты же стагетский почитатель: должен же ты знать, что почитаешь.

Не успевает Элиот раскрыть рта, как мужчина тушит самокрутку о близлежащее надгробие, и удушливое марево овевает всё вокруг. Брюнет закашливается. Уже оба глаза истекают солью.

Иноземец скрывается до того, как Элиот откашливается. Когда дыхание приходит в норму, за поворотом хрустит снег. Из-за разрушенной каменной стены выезжает белоснежная «Макада» — фургон, выпущенный ещё до раскола Российской Империи.

Лайн передёргивает плечами, вспоминая прошедший разговор, и смотрит на стоящее рядом надгробие. Фонарь над захоронением гаснет. На могильной плите, среди инея и истлевшего пепла, чернеет гравировка: «Аверс Реверсон // 3.22.890 — 12.31.917».

Из фургона выбирается длинноногая брюнетка — сестра-близняшка Элиота, Анастази. Не в пример брату она ухожена. На первый взгляд даже кажется, что, кроме фамилии, их ничто не объединяет. Однако, если присмотреться, становится очевидным не только физиогномическое сходство, но и метки некрочтения, прихотью дефекта облюбовавшие ладони близнецов — по одной на каждого. Если у парня пороком отмечена правая рука, то у девушки, зеркально, левая.

— Ну и где твой приставала? — с усмешкой интересуется сестра, демонстративно озираясь. Элиот, хватаясь за одну из боковых ручек на ходулях, закатывает глаза. — Ой, да перестань. Чем ты опять недоволен?

— Мы типа договаривались поехать вместе, — напоминает он и кивком подзывает сестру.

Та открывает задние двери кузова и плетётся к ходулям.

— Да-а, — утомлённо тянет брюнетка, — а ты, в принципе, мог подождать, когда у меня закончится смена. Кстати, вечеринка в семь, и ребята тебя ждут.

— Ну уж нет, увольте. Я с самого утра [мучаюсь] с этим кладбищем, и всё, чего я сейчас хочу — спать, — ворчит почитатель и под укоризненный взгляд Анастази пытается оправдаться: — Ну правда, я [устал]… и [шататься] по заброшкам нет желания. Да и ждут они не меня, а мой фотоаппарат.

— Ладно, вот только учти, что Ева там тоже будет.

— Да мы расстались.

— Что, опять?

— Ну, наверное, — неопределённо пожимает плечом брюнет. — Честно говоря, я перестал считать после того, как она меня бросила в третий раз.

Совместными усилиями близнецы погружают ходули в фургон. Окинув кладбище придирчивым взглядом, почитатель смотрит на погасший фонарь. Однако, не найдя в себе сил это исправить, садится в машину. Анастази залезает следом. Вместе они покидают Предел.

Расчёсывая зудящий глаз, Элиот опускает солнцезащитный козырёк и смотрит во внутреннее зеркало. Склера красна. Веки, кожа вокруг — всё раздражено слезами, горит. Парень устало выдыхает и захлопывает козырёк, вместе с тем закрывая ладонью воспалённый глаз.

— Сколько раз повторить, чтобы ты сходил к врачу?

— Да просто в глаза что-то попало.

— Вторую неделю подряд? Ну-ну.

Спуск по серпантину занимает не меньше получаса. Всё это время поездку сопровождают однообразные пейзажи: заснеженные горы и редкие, многовековые деревья с подпаленной корой.

На всё это Элиот смотрит со скучающим видом, то и дело глядя на протофон. Когда принимает, что ни сообщений, ни звонков не будет, отворачивает от себя экран. Анастази сочувствующе вздыхает и включает радио. Местная радиостанция передаёт прогноз погоды. Затем начинается реклама. Диктор поставленным голосом зачитывает: «Прими нергет и боли нет». Не дослушивая, Лайне меняет частоту. Салон наполняется мелодией лёгкой рок-песни о необходимости слушать своё сердце.

— Только не это. Выключи.

— Брось, — отмахивается брюнетка и, поглядывая на брата, прибавляет громкость, — тебе же она нравится.

— Зи, я…

Расплываясь в улыбке, сестра начинает подпевать. Делает она это настолько заразительно, что парень и сам не выдерживает — под нос вторит песне, смущённо отводя взгляд.

«Макада» съезжает на трассу, ведущую до самой Линейной — одного из трёх городов подле Стагета. Населённые пункты, расположенные на равном отдалении друг от друга, образуют треугольник, в центре которого озеро Синекам. Последнее известно тем, что там находилась языческая святыня — Синекамский Храм Восхождения. После прорыва дамбы на его месте осталась лишь пятиярусная колокольня. Посёлок, выстроенный вокруг, ушёл на дно, и добраться до останков Храма возможно только на лодке. В сезон здесь много туристов: Синекам, равно как и Стагет, являются значимыми достопримечательностями Балтии. Чего нельзя сказать о самих городах края.

Церупилс, стоящий на северо-восточном берегу озера, живёт только за счёт туризма. В межсезонье он пустует — работают там вахтами, и с осени по весну он простаивает.

Другой город, Пра́йрисн на северо-западе, заброшен фактически. В связи с аварией на деметаллургическом предприятии окружающая среда была подвергнута токсическому воздействию, и ныне там никто не живёт.

Во всём краю полноценно функционирует только Линейная — провинциальный городок на южном побережье Синекама. Однако период расцвета также позади. Произошедшая на местном предприятии авария в 975-ом году унесла жизни четверти населения: покоится оно отчуждённых территориях. Численность жителей идёт на убыль.

— Ты куда потом? — наконец нарушает молчание Элиот. — К Фрицу?

Вдоль дороги мелькают билборды, по экранам которых беспрерывно транслируются кадры военной хроники. От самых первых — чёрно-белых — до цветного изображения настоящего времени. Каждый из роликов заканчивается портретом погибшего героя с призывом вступить в ряды Красмор.

— Не-а, — отвечает брюнетка, с полуулыбкой глядя на брата. — Я договорилась с ним на завтра: всё равно он сегодня ничего не будет смотреть.

— Наверное, — прочистив горло, начинает парень — как раз тогда заканчивается песня, — я всё же поеду. На вечеринку, в смысле. Только давай домой сначала заедем, хоть переоденусь.

— Вдохновился песней? Да, в принципе, без проблем.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Линейная

Ковна 2-1-8

12-31/989

Постепенно дорогу обступают имперские двухэтажки классического образца: с мезонинами, отделанные причудливой лепниной и массивными колоннадами у парадных. Дом Лайнов находится на одной из старых улиц в восточной части Линейной: Ковна, названная фамилией открывательницы свойств деметалла, граничит с окраинами.