Сердце дикаря - Дорсей Кристина - Страница 20

— Нет. Ничье сердце я не разбила. — Она поднялась со стула и, взяв пустые глиняные кружки, подошла к ведру с водой, стоявшему подле очага.

— Вы хотите еще воды? — спросил Волк, следя за ее движениями. Он встал и подбросил полено в огонь.

— Нет, спасибо. — Кэролайн повернулась к нему и попросила: — Расскажите мне о своем брате.

Волк опустился на пол, взял из ее рук глиняную кружку и принялся вытирать ее льняным

полотенцем.

— Что бы вы хотели о нем услышать? — Прежде чем ответить, Кэролайн вновь погрузила руки в тепловатую воду. Надо сосредоточить внимание на разговоре, — пронеслось в ее голове. Тогда она не будет столь остро ощущать его присутствие, близость его горячего молодого тела... — Какой он?

— Вы имеете в виду, метис ли он?

— Нет. Я совсем не об этом.

— Неужто? — Волк прислонился к стене, подтянув к себе ногу и сложив ладони на колене. Прежде чем продолжить, он окинул Кэролайн пристальным взглядом.

— Логан — чистокровный англичанин. Он — сын Роберта и его второй жены. У старика был еще один сын, родившийся, по-моему, в Шотландии. Там жила его первая жена.

Кэролайн неторопливо вытирала руки.

— Я и не знала, что мне предстоит стать... Что ваш отец был женат уже трижды.

— Почему же трижды?

— Но вы ведь сами только что сказали...

— Некоторые мужчины и правда женятся на своих наложницах из племени чероки. Но Роберт Маккейд не из их числа.

Когда до Кэролайн дошел смысл сказанного Волком, она прежде всего испытала прилив горячего сочувствия к молодому человеку. В словах его слышалось столько горечи и боли. Ей захотелось утешить его, погладить по жестким, непокорным волосам. Желание это было столь сильно, что Кэролайн, борясь с ним, опасливо спрятала руки за спину. Лишь теперь она начала понимать, почему Рафф Маккейд не любит своего отца и, похоже, готова была разделить его чувства.

— Логан сейчас на севере, в рядах армии. Уверен, что жена его будет очень вам рада.

Кэролайн ничего не ответила, лишь молча глядела на него своими большими, лучистыми голубыми глазами. Волк пояснил:

— Жена Логана, Мэри, живет в Семи Соснах.

— Понятно, — пробормотала Кэролайн, вытерев руки насухо. — Вы говорили еще об одном брате.

— Да. Но на вашем месте я не стал бы упоминать имени Джеймса Маккейда.

— Господи, почему?!

— Потому что, насколько мне известно, он был повешен за участие в заговоре.

— Какой ужас! Ваш отец пережил тяжелый удар...

— Да нет же! Роберт отрекся от него задолго до этого. — Кэролайн уселась на крышку сундука напротив Волка.

— Ну а как насчет вас?

— Что вы желали бы услышать обо мне? — ответил он вопросом на вопрос, изогнув брови.

Кэролайн понимала, что задает слишком много вопросов и что некоторые из них звучат двусмысленно и бестактно, но ничего не могла с собой поделать. Ее чрезвычайно занимало все, что касалось Раффа. И она спросила:

— Как протекало ваше детство?

— Я жил с матерью и ее народом. С чероки. — Ладонь его сжалась в кулак. — До десятилетнего возраста.

— А потом? — едва слышно произнесла Кэролайн, усаживаясь на пол возле него.

— А потом мой отец решил, что ему стоит истратить на меня некоторую толику своих денег, поскольку в моих жилах течет и его кровь. Он послал меня учиться в Англию.

— Вам, наверное, было нелегко расстаться с теми, кто окружал вас здесь... Кто любил вас.

— Для моей матери это оказалось гораздо тяжелее, — произнес Волк и быстро перевел разговор на другую тему. Он явно хотел показать Кэролайн, что нисколько не нуждается в ее сочувствии.

— Вы дрожите. Вам холодно? — спросил он, наклонившись к ней.

— Нет, нисколько, — ответила она. Но Волк, не слушая ее, достал еще одно одеяло и укрыл им ее ноги. Поблагодарив его, Кэролайн с надеждой произнесла:

— Наверное, моя одежда уже высохла.

— Не думаю, — пробормотал он, плотнее укутывая ее колени. Словно невзначай он провел пальцем по ее щеке.

— Теперь лучше?

Кэролайн молча кивнула, боясь, что голос выдаст ее волнение. Ведь она дрожала вовсе не от холода, и Рафф, по-видимому, догадывался об этом. Во всяком случае, так показалось Кэролайн, когда она пристально взглянула в его черные глаза, в которых плясали отблески пламени.

Стоило Волку, повесив ружье на плечо, выйти из домика, чтобы приглядеть за лошадьми, как Кэролайн метнулась к своей одежде, которая сушилась на крюках у стены. Он оказался прав. Юбки были еще сырыми, но она решила все же надеть их, сбросила одеяло и принялась торопливыми движениями развязывать тесемки рубахи, чувствуя, что исходящий от ткани запах — запах Раффа — заставляет ее сердце трепетать. Кэролайн начала стаскивать с себя рубаху, когда вдруг почувствовала, как от дуновения холодного ветра тело ее покрылось гусиной кожей.

Она резко оглянулась, и волна светлых локонов взметнулась, вторя движению ее головы. Волк неподвижно стоял в дверном проеме.

Увидев его там, с взглядом, устремленным на нее Кэролайн оцепенела. Казалось, пока он вешал ружье на крюк и закрывал дверь, прошла целая вечность. Вечность, мгновения которой отсчитывал ее учащенный пульс.

Кэролайн знала, что Рафф застал ее в неподобающем виде, что он бесцеремонно разглядывает ее, вместо того чтобы, извинившись, снова выйти за дверь, как того требовали приличия. Но она не могла ничего с этим поделать — шевельнуться или произнести хоть слово было выше ее сил. Она лишь глядела на него не мигая.

Тесемки рубахи были развязаны, и полы ее при каждом вздохе Кэролайн расходились все больше, обнажая нежное тело девушки, горевшее, точно в огне, тем жарче, чем ближе подходил к ней Волк.

Он приближался неторопливо, плавно, все движения его мускулистого тела были полны какой-то звериной силы и грации. И он, несомненно, сознавал это.

Остановился он, лишь приблизившись настолько, что Кэролайн пришлось поднять голову, чтобы встретить его взгляд. Она понимала, что ей следовало бы отвернуться, отстраниться от него и сделать хоть какую-то попытку прикрыть свою наготу — запахнуть рубаху, поднять одеяло и снова закутаться в него. Но Рафф навис над ней, и во всей его позе чувствовалась неотвратимость самой судьбы. Воля Кэролайн была сломлена, уничтожена, и ей осталось лишь покориться ему. В его горящих черных глазах она прочла свой приговор и приняла его.

Волк с силой привлек ее к себе, и она поняла, что сопротивляться ему бесполезно. Все разумные доводы, понятия о добре и зле, о чести и гордости разом улетучились из ее сознания. С первого прикосновения его пальцев к своей щеке она поняла, что принадлежит ему безраздельно.

Глаза ее сами собой закрылись, длинные ресницы затенили порозовевшие щеки. Она чувствовала прикосновение его жестких ладоней к своей нежной коже, и это ощущение доставляло ей небывалую, не изведанную прежде радость.

Со сдавленным стоном она склонила голову и прикоснулась губами к его ладони, ощутив терпкий, солоноватый вкус его кожи. Тело ее возжаждало других, более горячих ласк.

Волк поцеловал ее в шею, и Кэролайн, затрепетав, едва устояла на ногах. Колени ее подогнулись. Она чувствовала прикосновения его горячих губ и языка к своей щеке и мочке уха, и по спине ее пробежали мурашки. Волк принялся покрывать поцелуями ее плечо, и Кэролайн ощутила острое, мучительное желание прижаться к его телу, слиться с ним.

Но Волк не торопился заключать девушку в объятия, прикасаясь к ее телу лишь ладонями и губами.

Окинув ее пронзительным, горящим взглядом черных глаз, он положил руки ей на плечи и одним движением больших пальцев разорвал тесемку, которая держала рубаху на плечах Кэролайн. С легким шорохом ткань скользнула на земляной пол и осталась лежать у ног девушки, которая предстала перед жадным взором Волка во всей ослепительной юной наготе.

Кэролайн ожидала, что ее охватят стыд и смущение, но ничего подобного не произошло, хотя с тех пор, как она вышла из детского возраста, никто никогда не видел ее обнаженной. Ее нисколько не смутил цепкий, оценивающий взгляд Волка, скользивший по ее стройной фигуре вверх и вниз.