Три седьмицы до костра (СИ) - Летова Ефимия - Страница 47

- Три седьмицы, - повторила я. Малиновое марево ширилось, гадко скалилось с высоты.

Глава 30.

Тама снова заходит за мной в полдень. Родители да еще теперь и братья в молчании провожают нас взглядами. Что они думают? Переживают за меня, осуждают "отрыв" от семьи и тесное общение со странной знахаркой, тревожатся за будущее?.. Я не знаю. И думать об этом нет ни сил, ни времени. 

Заболевших людей все больше. Все больше достаточно близких, знакомых людей, словно невидимая петля все туже затягивается вокруг горла. Мне уже нет дела до соседских взглядов и пересудов, праздные мысли о том, как я буду здесь потом жить, отступили вместе с неверием в это самое "потом". Смогу ли я? Хватит ли сил? Успею ли?

К вечеру тьма сдувается, как кузнечные меха, но одновременно - я это чувствую - становится сильнее, искусней. Уже в полной темноте Тама, откуда-то безошибочно знающая, где нас больше всего ждут, приводит меня в просторную и тёплую избу семейства Гойбов. 

С тех пор как по причине пошатнувшегося душевного здоровья Теддера Гойба наш брак с ним стал невозможным, я ни разу не оказывалась настолько близко с его родителями. Лицом к лицу, глаза в глаза. Конечно, мы пересекались в лавке, во дворе у Вилора во время его служительских речей и прочее, но все это было не то, не то, что сейчас, когда отец Теда, лас Горин, мой неслучившийся свёкор, открыл нам дверь и замер в проходе, осунувшийся, усталый и старый, с посеревшим от бессонницы, тревог и возраста лицом.

Винит ли он меня в произошедшем с сыном? Никакого повода, никаких доказательств моего воздействия на него не было, и все же по лицу мужчины я видела - винит. Знает что-то или просто чувствует. 

Да что там говорить, и сама себя винила. Я так и не узнала, что сотворил с моим горе-женихом Шей в ту праздничную ночь, но какой спрос с демона, уверенного, что по-своему действует на благо подопечной темницы и по справедливости? Один раз после я заводила с ним разговор о Теде, но получила категорический отказ. Но могла бы быть настойчивее... Могла бы обозначить желанием, а не просьбой, вместо того, чтобы...

- Глая больна, Горин. Пропусти нас, - я заметила, как властно может говорить обычно тихая и незаметная знахарка, как легко она, ни с кем не водившая дружбы или просто близкого знакомства, называет жителей по имени. В этой уверенной властности было что-то неуловимо знакомое, и старший лас Гойб подчинился, молча пропуская нас, хотя и с явной неохотой. Неужели из-за меня?

Воздух внутри обычно такой уютной, чистой и свежей избы отдавал болезненной спертой затхлостью. Я знала, что Теддера здесь нет, что уже несколько седьмиц он находится у каких-то родственников в дальней деревне и, вероятно, никогда не вернётся назад, но все равно огляделась украдкой. Тишина была под стать воздуху - болезненная и сдавленная.

Только сейчас я словно бы осознаю слова Тамы: "Глая больна". Ласса Глая - мать Теддера.

Ее тело осталось столь же дородным и внушительным, но округлое лицо пылало нездоровым румянцем, вызванным жаром, полуоткрытые глаза незряче смотрели в потолок. Тьма ощерилась внутри, насторожилась. Болезнь жадно вгрызалась в перегруженное и без того слабое, нездоровое сердце женщины, и мое, словно бы в ответ, тревожно екнуло.

***

...Еще никто и никогда не умирал у меня на руках - а она умирала. Мягкие, потрескавшиеся губы безвольно приоткрылись, я чувствовала дыхание лассы Гойб, медленное, прерывистое, угасающее. И удержать ее не хватало сил, или умения. или еще чего-то - в конце концов, я оставалась лишь человеком, и моя тьма - слишком слабая и маленькая, чтобы бороться со смертью на равных. Тама перехватила мой отчаявшийся взгляд, отошла от ласа Гойба, сгорбившегося в углу избы на лавке, и присела рядом у лавки больной, положила ладони на горячий лоб. Тьма закружилась у ее ладоней, сливаясь с хрупкой недовыстроенной силой целительской искры старой женщины. Знахарку тьма признавала за свою, помогала. Отец Теддера на нас не смотрел, его обреченное горькое смирение читалось в каждой клеточке уставшего тела, морщинах на лбу, прижатых к глазам ладонях.

...Я рефлекторно отшатнулась, услышав торопливый тревожный скрип открывающейся двери. Тама же даже не шелохнулась, продолжая держать ладони на голове умирающей, нашептывая что-то неслышно себе под нос. Тьма под ее руками рассеялась, слишком медленно - или мне так только показалось? Я подняла взгляд на вошедшего и замерла, застыла под этим серым, холодным, непроницаемым и почему-то чужим взглядом. В двух шагах от нас, в привычном синем облачении Служителя Неба стоял Вилор. И выражение его лица мне не понравилось.

- Тая? Ты что тут делаешь?

- Она помогает мне, - произнесла Тама практически тем же холодным, невыразительно-стылым голосом. - Кто-то же должен мне помогать в борьбе со смертью. Небо не слишком-то слушает нас, служитель. Самим справляться приходится. Тая, передай мне целебный отвар.

Она наконец-то взглянула на Вилора, снизу вверх, и я вдруг поразилась их неявному прежде и столь очевидному сейчас сходству. Несмотря на разный цвет волос и глаз, на разность мужских и женских черт... линия лба, нос и эта непримиримость, которую раньше в Вилоре я не видела.

Не хотела видеть?

- Ласса, позвольте поговорить с вами наедине, - Вилор смотрит на пожилую знахарку. - Сейчас.

- У меня тяжёлая больная, лас, - почти равнодушно проговаривает та. 

- Это не требует отлагательств.

- На ваше усмотрение и совесть, лас.

Тама поднимается и строго говорит мне: 

- Борись, девочка. Кто, если не ты... теперь?

Я ничего не понимаю. Больше Вилор не удостоил меня ни словом, ни взглядом. Они выходят, а я не успеваю и слова сказать - мать Теддера внезапно сотрясают сильные судороги, и тьма снова кружится между моим и ее телом, стараясь сделать хоть что-то, удерживая на грани.

***

Тама так и не вернулась. Вилор не вернулся. 

Но дыхание лассы Глаи потихоньку выравнивалось, жар немного спал, и я перевела дух, обнаружив, как трясутся мои пальцы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- На, - неожиданно услышала я голос над головой и, подняв глаза, обнаружила ласа Гойба, протягивающего мне чашку с чем-то горячим и пахнущим травами. Не самый приятный аромат, но в желудке совсем пусто, и я принимаю подношение с благодарностью.

- Спасибо, лас.

А потом, совершенно неожиданно для себя:

- Мне жаль, что подобное приключилось с Теддером.

- Мне тоже жаль, - в голосе старшего Гойба нет насмешки, одна бесконечная усталость. - Он... он ведь обидел тебя, Тая?

- Почему... - начинаю я, мне совсем не хочется вымещать отношение к жениху на его отца. Особенно в таких обстоятельствах. Пусть лас Горин и дальше думает о Теде хорошо. Но пожилой мужчина только качает головой:

- Я знаю своего сына. И знаю, какой он... каким он был. Скажи, - лас Гойб опускает голову и стискивает руками колени. - Он что-то сделал с тобой?

Мгновение я не понимаю вопроса, а потом жарко краснею:

- Нет, нет, что вы. Действительно, случалось, когда Теддер вел себя несколько... но... ничего такого...

- Хорошо, - коротко ответил лас Горин. - Прости, просто я чувствовал себя виноватым перед тобой. За сына. Все сложилось так, как сложилось, но я рад, что хотя бы у тебя не случилось ничего... непоправимого.

Я порывисто хватаю мужчину за руки, но так и не могу ничего выговорить. 

Так и выхожу из домика Гойбов, с пылающими щеками. Непоправимое...

За годы общения с Шеем я почти отвыкла от этого слова.

***

Выйдя наружу, я растерянно замираю. Куда идти, к кому? Домой не хочется, ноги едва держат. Чуть помедлив, направляюсь к домику целительницы. О чем с ней говорил Вилор?

Можно было бы и к нему пойти, но мне отчего-то страшно. Какая глупость, но общаться, разговоривать со знахаркой будет куда легче. Вероятно, дело в том, что Тама знает о моей тьме и принимает ее. Общаться с тем, кто принимает тебя целиком, само по себе как отдых. К моему удивлению, знахарка оказывается у себя, одна. Ее домашние птицы суматошно снуют туда и сюда по двору. Я стучусь, и дверь распахивается почти мгновенно.