Бедный Павел. Часть 2 (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич - Страница 80

— Что ты бухтишь, Силуаша! Твоя Агриппинушка-то что, поколачивает тебя втихую? А то мы-то с Марьюшкой живём душа в душу! Нечто у неё рука подымется мужа дорогого хворостиной хлестать! — подсмеивался в ответ майор над священником.

Свояками они стали всего три года назад, когда тогда ещё капитан, находящийся в солидных годах, посватался к младшей сестре жены знакомого священника. Марья была из весьма небогатой семьи, уже сильно подзадержалась в девках и почти перестала мечтать о замужестве, приживаясь при семье сестры, а здесь такой жених. Платон же Марью любил, сильно любил, да и она вскоре исполнилась чувств к великану военному, выслужившемуся из солдат в офицеры.

Опытного офицера отправили строить новую крепость, что закрывала «старую турецкую тропу»[151] из Кабарды в Сухум-Кале. Жена его последовала за ним, да и свояки решили отправиться туда же. Обустроились на месте, у молодожёнов, наконец, дети пошли — пока только один Петруша, но Марья снова непраздна была. Силуановым деткам в здешних чудесных местах очень понравилось — у него их четверо было.

Всё хорошо было, крепостца была совсем новая. Сельцо уже рядом русское образовалось — Новгородка, дорога, снабжение. Да и тихо тут было — черкесы не буянили, рядом торг, торговля, какая-никакая, шла. Скучно бывало, но родственники жили дружно. И сейчас-то ссоры не вышло — поворчал Силуан недолго — уж больно весёлый характер у свояка. А здесь ещё к коменданту гость заглянул — проезжий приказчик — Никодим Бубнов.

Молодой приказчик был едва за тридцать, однако уже хвалился, что ближний человек одного из богатейших купцов. Первый такой гость в крепости — здесь всё больше мелкие армянские торговцы от Османов да Персов наезжали, да свой товар уже местным, русским купчикам продавали. А теперь принесло приказчика целого золотого пояса, да ещё и из само́й Москвы. Что он к ним приехал? Известно же, что большая торговля почти вся по морям шла, а здесь — просто тропа, дорога-то давно в запустении.

— Платон Абрамович! — учтиво начал приказчик, — Подскажите, когда я смогу выехать? Я планировал выступить завтра утром, меня в Сухум-Кале ждут дела. Как Вы думаете, получится у меня?

— Ну, любезный Никодим Иванович, дождик же пошёл! — засмеялся майор, — Тутошние тропы от этакого ливня всенепременно размокнут! Надо подождать, подсохнет земля, так обязательно поедете!

— Я попрошу Вас решить этот вопрос! — начал заводится приказчик, — У меня в Сухум-Кале дела…

— Что Вы, батенька, волнуетесь! — с виноватой улыбкой басил комендант, — Я же не Господь Бог, чтобы погодой управлять! Вот и отец Силуан подтвердит!

— Истинно! Истинно! — торопливо засипел священник, — Всё в руце Божией! Погода, она мирским начальством не управляется! Только небесная канцелярия её ведает, а прошения в ней по таким пустякам не принимают. Давайте лучше хлебного вина примем, а? Тут у меня полуштоф есть и закуски разные…

Напор его был столь велик, а обстоятельства было сложно отнести на вину коменданта, что купец сломался, да и майор не возражал чуток выпить. Правда, оказалось, что отца Силуана было припрятано аж две четверти отличного воронежского хлебного полугара, да и дождь лил на удивление почти две седмицы, и порядок в крепости был…

Сама крепостца-то была небольшая, в ней стояла всего рота Кавказского крепостного полка, но, кроме коменданта, было ещё трое офицеров, что крепко уважали майора и его веселью не препятствовали. Да и дороги действительно совсем размокли и никаких гостей, кроме крестьян из Новгородки, не было.

Дальше-то и у Карпухина нашлись запасы добрых напитков, а потом и приказчик выставил на стол свои. В общем, погуляли. После распития спиртного торговец подрастерял спесь и оказался отличным собеседником и товарищем.

— Вот, Платон, я так и повоевал. Прилетела пуля, да прямо в правое плечо, так что пальцы-то на руке плохо шевелились… М-да…

— И что, так вот и вышел в отставку?

— А что делать, коли пальцы не шевелятся, ни саблю удержать, ни пистоль. Левой рукой, конечно, мог, да ведь левая…

— Ишь ты как…

— Да я не жалуюсь! Вон, какой успех по торговому делу вышел!

— А чем торгуешь-то?

— Да, всем подряд! И мылом, и фарфором…

— А в Сухум-то что везёшь? Тюки-то малы…

— Образцы товаров везу — мыло да хрустальное стекло. — коротко ответил приказчик, и майор, понимающе усмехнувшись в усы, перевёл тему.

Пили три дня, а на четвёртый, Карпухин вышел из своего дома под струи дождя, постоял там с полчаса, а затем твёрдо заявил:

— Пора, други, и честь знать! Попили-погуляли и хватит!

— Воистину! — согласился с ним Силуан, что по размерам своим никак не мог поддерживать скорости пития свояка и купца, который тоже был немал размерами, поэтому бо́льшую часть гулянки проспал.

— И то правда! — согласился и Бубнов, — Может, скоро распогодится и мне отбывать надо будет, а в таком состоянии — никак!

Однако дождь шёл и шёл. Уже давно товарищи протрезвели, купец снова был готов к отъезду, а погода всё не давала своего согласия. Тренировки для гарнизона в такой ливень проводить было сложно, и время в основном проходило за разговорами. За эти дня комендант с купцом совсем сдружились, Бубнов даже начал помогать Карпухину в учёбе — очень тот желал выучить французский, чтобы читать труды маркиза де Вобана[152] в оригинале.

Наконец дождь сократился, снова вышло солнце. Дороги начали подсыхать, и Бубнов начал собираться.

— Что же ты, Никодимушка, так в свой Сухум-Кале рвёшься? Здесь ведь Восток! Время по-другому идёт, и твоего приезда вовремя никто не ждёт!

— Э-э-э, брат! Мне много чего успеть надо, да и в Сухум-Кале мои дела не заканчиваются! Хочу дороги в Персию да дальше в Месопотамию посмотреть. Вдруг чего для торговли найду!

— Понятно! — пригладил усы майор, — Тогда я тебе провожатого дам, да не одного. Не спорь! Лучше проводника, чем Мартын Иванов тебе не найти. Он местный крещёный черкес, человек верный и умный, капрал уже, в сержанты точно выйдет. А с ним ещё и Егоров Матвей Кондратьевич пойдёт, служака старый, уже почитай с десяток лет в сержантах ходит. Ему как себе верю. Он людишек насквозь видит, убережёт тебя, Никодимушка! Чтобы ты дела государевы все исполнил! — уже с явной усмешкой полголоса закончил он.

— Ты что же, угадал? Или Васька проболтался? Или я сам… — взвился приказчик.

— Угадал-угадал! Не волнуйся! Твой Васька так слова лишнего не скажет, как бирюк какой! Я чай не первый год всё торговцев разглядываю! И на шведской границе смотрел и здесь вот. Да и где это видано, чтобы торговый человек со столь малыми тюками ехал? Посмотреть поразведать, говоришь, ха! Никому не скажу о догадках своих, не бойся! Езжай с богом!

На прощанье они обнялись, майор смахнул непрошеную слезу. Отец Силуан благословил отъезжающих. Комендант и священник смотрели вслед небольшому каравану, пока тот не скрылся за поворотом. Потом майор ткнул свояка в бок и весело произнёс:

— Пора нам, Силуанушка, подарки для жёнок искать. Скоро семьи наши явятся, а тогда не знаю как Марьюшка, а твоя Агриппина так точно выяснит, что мы тут бражничали, и нагоняй тебе устроит, а?

— Лето-то какое жаркое, Павел Петрович! — Щепин оттёр пот с лица тонким льняным платком, выделки императорской мануфактуры.

— Безусловно, Константин Иванович. Вот, только в Петергофе хорошо, ветер с залива остужает… — мы прогуливались с моим главным медиком вдоль берега и обсуждали ситуацию с Прасковьей.

— Да, Ваше Высочество, она по-прежнему настаивает на том, чтобы её осматривал исключительно прусский доктор! Если до сей поры это был только врач посланника, то теперь, с принцем Генрихом приехало ещё трое! — продолжал выказывать своё возмущение мой соратник.

— Да-да, Константин Иванович, я знаю. Вот она политика… Как пошли разговоры, что мы можем её заморить. Что матушка только и мыслит отравить Прасковью. Глупости это, конечно, не волнуйтесь! — снова зло взяло! Решил братец Георг так нас очернить, да в угол загнать. Слухи пустил, а Прасковья-то после всей этой истории и взаправду надумала, что я так могу с ней счёты свести. Пытался я её уговорить, но здесь она упёрлась. И репутация-то моя в Европе затрещала. Пришлось принимать экстренные меры, с дядюшкой Фрицем договариваться.