Лекарство от любви (СИ) - Нестеренко Юрий Леонидович - Страница 29

Дверь, как ему и было обещано, не была заперта и открылась, несмотря на свою массивность, практически без усилий благодаря идеально смазанным петлям. Кай опасался увидеть внутри беспорядок, вызванным поспешным уходом жильцов — примерно то же, что он видел в горной деревне, с поправкой на совершенно иной уровень благосостояния — но нет, никакие брошенные на пол вещи или распахнутые шкафы и ящики не нарушали торжественной роскоши богатого дома. В холле висел большой портрет в витой позолоченной раме, изображавший властного черноволосого мужчину с хищным горбатым носом и сурово сдвинутыми бровями — вероятно, основателя торговой династии. Два рыцаря в латах — на самом деле, конечно, пустые доспехи — несли почетный караул возле изразцового камина с изящной кованой решеткой. Мраморная лестница, украшенная статуэтками девушек с канделябрами в руках и покрытая темно-красным ковром, вела наверх. Внимательный взгляд, конечно, заметил бы, что в камине полно золы, а ковровая дорожка, как и тяжелые портьеры, уже успела покрыться пылью — но в вечернем полумраке это не бросалось в глаза, да и в любом случае едва ли могло смутить Кая, куда более привычному к убранству дешевых меблированных комнат.

Он быстро отыскал столовую на втором этаже — длинный стол, покрытый крахмальной белой скатертью, оказался даже сервирован на шесть персон, но тарелки были пусты и чисты. Очевидно, приказ покинуть город застал хозяев дома непосредственно перед трапезой — и никто не осмелился задержаться даже на полчаса. Кай с усмешкой посмотрел на возвышение в конце трапезной залы — нечто вроде невысокой сцены, на которой несколько простых стульев стояли полукругом вокруг пюпитра. Не иначе, здешние богачи любили услаждать себя музыкой за ужином. Где теперь эти музыканты — и где само купеческое семейство? В какой-нибудь временной палатке в горах? Изольда говорила, что ей нужны новые работники — но какую пользу она надеется извлечь из богачей, выдернутых из привычной среды и загнанных в палаточный лагерь вместе с простонародьем? Они, разумеется, способы послужить ей своими деньгами и коммерческими талантами — но не в таких же условиях! Скорее всего, она просто не подумала об этом, желая сделать эффектный жест — очистить город одним своим приказом. Даже умный правитель отнюдь не все делает разумно, когда начинает мыслить слишком масштабными категориями…

Кай вновь спустился вниз и отыскал ход в кладовую, откуда поднялся с двумя корзинками в руках, нагруженный копченой форелью, фруктами и целой горой круглых сыров различных сортов, многие из которых он не пробовал никогда в жизни. Теперь он намеревался исправить это упущение. Увы — в доме, как, разумеется, и во всем городе, не было свежего хлеба, но Кай решил, что без хлеба он пару дней как-нибудь потерпит.

Наевшись до отвала (не все сыры ему понравились, но форель была превосходна, равно как и маленькая желтая дыня с сочной полупрозрачной мякотью), он почти сразу почувствовал сонливость, не удивительную после целого дня, проведенного в пути, и отправился на поиски спальни.

Спальни находились на том же этаже в левом крыле. Войдя в коридор, уже почти совсем темный — надо было зажечь светильники на стенах или хотя бы взять канделябр со свечами, но Кай собирался сразу завалиться спать и не стал с этим заморочиваться — он впервые почувствовал неприятный запах. У него мелькнула мысль, что это, вероятно, какая-то испортившаяся еда, оставленная в одной из комнат — или даже неопорожненный ночной горшок. Оставалось надеяться, что он найдет спальню, где этот запах не чувствуется. Кай остановился перед высокой дверью, украшенной резьбой, и потянул на себя круглую позолоченную ручку.

Вонь ударила ему прямо в нос. Всю комнату наполнял тяжелый дух разложения, смешанный с запахом каких-то лекарств. Не то чтобы этот дух был убийственно сильный, но достаточный, чтобы Кай тут же инстинктивно перешел на дыхание через рот. В комнате было почти совсем темно — последний свет умирающего дня едва пробивался сквозь задернутые вишневого цвета шторы — и все же Кай различил большую кровать под балдахином, белые подушки, свешивающиеся на пол простыни — и фигуру под одеялом.

Первым побуждением Кая было захлопнуть дверь. Он не мог различить никаких деталей, но его нос ясно говорил ему, что в комнате лежит труп. Изольда ошиблась, говоря, что здесь их нет. Старики и больные, на которых, вероятно, тоже подействовала ее магия, но которые просто физически не могли исполнить ее приказ… Она не подумала о них, просто не подумала. А все, кто мог ухаживать за ними, ушли. Ради любви не только слуги бросили господ, но и дети — отцов и матерей…

Но в тот момент, когда рука Кая уже давила на дверную ручку, фигура под одеялом шевельнулась.

Кай замер, всматриваясь во мрак и пытаясь определить, не почудилось ли ему. Нет, вот опять — короткое, судорожное движение под одеялом.

— Вы… меня слышите? — хрипло спросил Кай. Ничего более умного не пришло ему в голову. Не спрашивать же «с вами все в порядке?» и «вам нужна помощь?» (Разумеется, нет; разумеется, да.)

Лежавший ничего не ответил. Возможно, не слышал; возможно, не мог говорить, и слабое движение рукой — это было все, на что он был еще способен.

Но если он еще жив, откуда же этот запах? Впрочем, больной старик, уже четыре дня — или три, когда там Изольда изгнала горожан? — ходящий под себя, конечно, не будет благоухать. Но запах все же больше походил на смрад гнилого мяса, чем выгребной ямы. Ну, возможно, какие-то язвы и пролежни…

Демоны, меньше всего Каю улыбалась роль сиделки. Но он не мог теперь просто захлопнуть дверь и уйти, оставив этого человека медленно умирать в собственном дерьме. Вычищать это дерьмо он точно не будет… но, если нет никакой возможности вызвать помощь… он может, по крайней мере, нанести удар милосердия. Кай выехал из Фламмештайна, как уже привык за эти дни, в кольчуге под курткой и со шпагой на поясе, и оружие было по-прежнему при нем.

Кай вошел в комнату.

— Не бойтесь, — сказал он. — Я помогу вам.

В ответ снова что-то шевельнулось, но ответа голосом не последовало. Лицо лежавшего виделось Каю лишь темным овалом на подушке. Кажется, его обрамляли длинные седые волосы… возможно, это не старик, а старуха…

Бенедикт подошел к окну и раздернул занавески на всю ширину. Свет солнца догорел уже не только на самых высоких городских шпилях, но и на облаках, медленно плывущих над ними; оставалось еще минут десять, прежде чем сумерки сменятся окончательной тьмой. Кай развернулся и быстро подошел к кровати. Наклонился под балдахин, стараясь лучше разглядеть лицо в тающем свете…

С подушки на него скалился череп, обтянутых желтой пергаментной кожей. Так Каю показалось в первый момент. Но, конечно, никакое разложение не могло зайти так далеко за три дня. Нет, этот человек — кажется, это все-таки был мужчина — иссох почти до скелета еще при жизни. Но теперь — Кай смотрел на почти беззубый ввалившийся рот с отпавшей нижней челюстью, на мутные бельма глаз, на заострившийся нос, похожий на костяной клюв, на неестественно бледную кожу и темные пятна, выступившие на скулах — нет, это определенно было лицо трупа, и трупа уже не первой свежести. Кай протянул было руку к этому лицу, желая удостовериться — и, не коснувшись, брезгливо отдернул. Этот человек был мертв уже несколько дней, вне всякого сомнения.

Но как же он мог шевелиться?! Ведь Кай это видел и слышал!

Некромантия под запретом. Мертвецы не встают. Не должны вставать. Но он совершенно один в пустом городе… в наступающей ночи… с этим… и сколько таких этих здесь еще может быть?!

Были ли в библиотеке Фламмештайна книги по некромантии?

Изольда! Неужели это еще один твой тест?!

Кай ухватил одеяло за угол и резким движением отбросил его с трупа. И в тот же миг огромная крыса, перепачканная чем-то липким, со злобным писком метнулась с кровати и тяжело плюхнулась на пол. За ней из жуткой дыры, прогрызенной в животе старика, вывернулась еще одна — и сиганула следом за первой. А за ними и третья.