Корректировщик (СИ) - Бадевский Ян - Страница 24

Лестничная площадка последнего этажа упирается в закрытую дверь. Наш блок. Прикладываю ключ-карту к считывающему устройству. Красный огонек сменяется зеленым.

Щелчок.

Поворачиваюсь к соседу.

— Как тебя зовут, Сыроежкин?

— Виталик.

— Очень приятно, — соврал я. — Кен Мори. И я — не китаец.

— А кто? — очумел толстяк.

— Японец. Отличий больше, чем ты думаешь.

Переступаю порог блока.

И вспоминаю, что до вечера Паутина будет недоступна. С планшета, во всяком случае. Я могу подрубиться через браслет, но скорость мобильной сети меня всегда убивала.

Какой чудесный день.

Глава 12

Душ мне принять удалось.

Поспать — нет.

Трескотня Сыроежкина будет преследовать меня во всех освоенных человеком мирах. За десять минут я узнал всю его биографию. Сын мелкопоместных дворян, не обладавших крутыми сверхспособностями и не сумевших сколотить состояние. Предки Сыроежкина занимались сомнительными вещами — астрономией, литературой, живописью. Творили шедевры, которые не продавались. Начали строить обсерваторию в европейской части Империума, но не хватило средств. В итоге обедневший род перебрался в Мексику — якобы в поисках вдохновения. Отец открыл лавочку по продаже мобильных телефонов, мать посвятила себя стрит-арту. Когда Виталику было шесть, он внезапно проявил склонность к забытым огненным техникам, которые культивировались Сыроежкиными на протяжении полутора веков. Годы шли, Виталик крепчал. В итоге парня отправили обратно в Россию — к дальним родственникам, согласившимся принять участие в его судьбе. На определенных условиях, конечно. Отучившись и прокачав боевые навыки, толстяк должен был поступить на службу в частную армию вышестоящего клана, негласно подмявшего добрых самаритян. По мне — отстойный расклад. Из очередного дурачка готовят пушечное мясо.

Формально Сыроежкин подпадал под программу обмена. Гражданство-то у него двойное, что не запрещено законом. Родители воспользовались лазейкой в правилах и пропихнули сына в общежитие для иностранцев. Экономия существенная — про цены на аренду в Горно-Алтайске я вам уже рассказывал.

В моем мире блоки у студентов состоят из двух комнат, а не из четырех. Зато здесь обстановка шикарнее. Без шуток. План такой: заходишь в общий коридор и видишь по три двери с каждой стороны. Первая дверь налево — санузел. Первая направо — кухня, совмещенная с общей столовой. Двигаемся дальше. Сам коридор внезапно расширяется за счет скоса стен — и вашему взору открывается панорамное окно. Под ноги укладывается толстый ковер. Это лаундж-зона. Четыре кресла-мешка, изогнутая змея торшера. Трогаю осветительный прибор — туловище «змеи» гнется под любыми углами. Уютненько.

— Нравится? — тараторит Сыроежкин. — Тут ремонт недавно сделали. В начале лета.

Как тебя много, Сыроежкин.

Апартаменты под номером «60» — это вторая дверь слева. Она распахнута настежь. Укоризненно смотрю на соседа:

— Я забыл, — мямлит толстяк. — Я ж на минутку спустился…

— Не делай так больше.

— Хорошо-хорошо, — закивал сосед. — Ты прав. Проходи, тебе понравится.

Мне понравилось всё, кроме чудовищного срача, который успел развести злополучный мексикашка. Комнаты в «Заратустре» довольно просторные, они хорошо обставлены и отремонтированы. Никаких обоев, всё под покраску. Две кровати, две тумбочки, между условной прихожей и жилой зоной — система хранения. Встроенная, от пола до потолка. С закрытыми и открытыми секциями. Ячейки уже завалены неаккуратно сложенными шмотками, книжками, тетрадками и блокнотами. Даже игрушечный робот притаился у расстегнутого пятнистого рюкзака. Обувь мой сосед не любит складывать в обувницу — предпочитает расшвыривать под ногами, не развязывая шнурков. Начинаю закипать…

Если вы не в курсе, я всегда относил себя к категории минималистов. Вещи в гардеробе — только самые необходимые. Кроссовки, кеды, ботинки — вычистить, помыть, рядами сложить в шкаф. Одежду — в рулетики. Никаких конвертов, именно рулетики — основа всего сущего. А вот книги должны стоять рядами. Или лежать идеально ровными стопочками. В противном случае, это не книги, а макулатура.

Платяной шкаф во всю стену прихожей распахнут настежь. Точнее — раздвинут, это купе. Внизу — смятые дорожные сумки. Очередной предсказуемый треш. Свисающие с полок шорты, воняющие носки.

Придется Сыроежкина дрессировать.

Извините, воспитывать.

Хорошо хоть собаку не завел…

Огибаю систему хранения и попадаю в общую жилую зону. Кроватями и тумбами дело не ограничивается. У каждого — по письменному столу и вращающемуся офисному креслу. И тут меня поджидает новый шок.

Стационарный компьютер.

Вы не поверите. Человек припер в общежитие через полстраны системный блок, ЖК-монитор, мышку и клавиатуру. Беспроводные, но всё же. Это за гранью добра и зла.

И колонки.

Из которых валит тяжелый рок.

— Выключи, голова болит.

Сыроежкин не трогается с места.

— Пожалуйста.

— Ладно.

Вожделенная тишина.

Картина разгрома довершается незаправленной кроватью слева, валяющейся безразмерной футболкой, пылью и грязью.

Займусь этим позже.

А сейчас — на свежий воздух.

Широкое окно и балконная дверь — прямо по курсу. Дверь преподносит неожиданный сюрприз — она тоже открывается ключ-картой. Выхожу на широкую террасу и понимаю причину. Лоджия имеет форму буквы «Г» и огибает угол нашего корпуса. А еще между двумя комнатами блока нет перегородки. Очередное коллективное пространство. Над головой — прозрачный пластиковый навес, опирающийся нижними углами на профильные трубы. Профили — часть металлического ограждения. Так. Что ж мы получаем, господа хорошие? Обитатели нижних этажей защищены от холодов остеклением, а мы открыты всем ветрам. Зимой у меня будут сугробы. Балкон придется чистить. Везение номер два.

— У нас нет остекления, — замечаю вслух.

— Нет, — соглашается Виталик. — Ничего, это всё ерунда. Зато летом прохладно, птички поют…

— Аргумент.

Осматриваюсь.

На террасе — круглый столик, четыре плетеных кресла. И больше ничего. По пластику струятся водные ручейки, вниз срываются тонкие струйки. Дождь снова усилился.

Вид открывается шикарный. Я даже забыл про стоящего рядом упыря, который непрерывно что-то рассказывает. Сыроежкин сливается с мокрым шумом и коричнево-зеленым фоном прилегающего к корпусам сквера. Прямо по курсу — пламенеющая готика «Заратустры».

И никого.

Поворачиваюсь к соседу.

— А где все?

Мой вопрос прервал очередную тираду по поводу комаров и того, что спать на террасе прикольно, но загрызут.

— В смысле?

— Люди, — уточняю я. — Ученики, поступающие на первый курс. Их родители. В общаге — только мы с тобой.

— А, — дорубил сосед. — Ты не в теме. Официально прием документов начинается завтра.

— Меня же приняли.

— Конечно, — кивает Виталик. — По программе обмена принимают. И по направлениям с личными рекомендациями. А так — нет. С завтрашнего дня все первокурсники повалят.

— И эти заселятся? — киваю на шестьдесят первую квартиру.

— Не факт. Петр Ильич говорит, что общаги стоят наполовину пустые. Тут много вторых и третьих курсов, но они подтянутся в конце августа.

— Понятно.

Вот они — объяснения.

Сыроежкин способен приносить и некую пользу, если вдуматься. Это кладезь полезной информации.

— Я в душ, — топаю в комнату, бросаю рюкзак на свою кровать и начинаю раздеваться. — Там всё в порядке? Вода есть?

— Да, мойся, — раздается голос соседа. — Ты не против, если я опять музыку включу?

— Только негромко, — вешаю куртку в шкаф. Кеды мокрые, надо бы просушить. — А сушилка тут есть? И стиралка?

— Внизу прачечная, — напоминает Виталик. — И там же общая сушилка.

Гадство.

— А что с полотенцами?

— У кастелянши.

И как я сразу не догадался.

— Возьми моё, если хочешь, — великодушно предложил сосед.