Коммуналка 2: Близкие люди (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 69

— Я не могу!

— Тогда я сверну тебе шею, — он хрипит, и хрип этот мешается с рыком оборотня, почти растворяясь в нем. Ниночка…

— Я тебе помогу, — Машка берет Ниночку за руку и заглядывает ей в глаза. — Ты только не бойся. Страх… он мешает. Я знаю.

— Знает, — соглашается Розочка и тянется тоже. — Мама?

Страх…

Мешает.

Не за себя. За них. Детям не место в странных ритуалах.

…но сапоги грохочут по лестнице. И Астра понимает, что времени почти не осталось, что… если они не отпустят тварь, та их убьет. От отчаяния.

…и собственного страха. Кто сказал, что мертвецы не боятся?

— Да, дорогая, — она касается легкого пушка волос и, закрыв глаза, тянется к лесу. К тому лесу, который был всегда и будет, даже если весь мир умрет.

Но Астре не хотелось бы.

Она слышит песню листвы, и печальные голоса ветвей, которые касаются друг друга осторожно, опасаясь прикосновением причинить вред.

Она ощущает тепло солнечного света.

И мягкость мха под ногами.

Дыхание… тех, кто тоже видит. Правильно, они же связаны теперь, что кровью, что нитями жизни. И… и пускай. Людям никогда не доводилось бывать в предвечном лесу? Но это не потому, что недостойны, просто… случая не выпадало.

И вот выпал.

Нити натягиваются. Нити сплетаются в руках ведьмы, которая теперь настоящая ведьма, и без неё Астра не сумела бы удержать все это. А так нити становятся прочнее. Нити врастают в тело того, кто, наконец, позволяет себе выдохнуть. И открыв глаза — Астре не нужно видеть его, теперь она странным образом знает, что происходит вокруг, чувствует, что каждый лист в древних кронах, что каждого человека или не-человека — он улыбается.

— Получилось… — этот шепот заглушается звоном листвы. — Получилось…

Мертвому не стать живым.

Но можно стать окончательно мертвым, чтобы, переродившись, вернуться в круг жизни. Все ведь на самом деле просто.

— Скажи там… — он ложится на мох и раскидывает руки. — Скажи, что мне жаль… я не хотел никого убивать… то есть хотел, голод — такая штука… неприятная… но я старался быть человеком. Не всегда получалось, да… и ведьм жаль. Ведьмы — это дети природы, с ними нельзя по-взрослому, если по-взрослому, то они старятся…

— Твоя книга, — Святослав оглядывается, ему неуютно в этом лесу, впрочем, не только ему. Место слишком огромно и пугающе, и Святослав, как никто другой, чувствует его чуждость.

— Ее больше нет. То, что было нужно, Фима переписала. А остальное — лишнее. Некоторым знаниям лучше умереть. Всему лучше умереть… в свое время.

Он замолчал.

И молчал долго.

Он погружался в мягкие перины мхов, позволяя тем укутывать себя слой за слоем. Со стороны это гляделось жутко, пожалуй, поскольку Астра слышала эхо чужого страха, острого, едва сдерживаемого.

— Когда-то… давным-давно, — ее собственный голос звучал песней ветра. — Когда древо мира только проросло из семени творения, тогда не было ничего. И никого. Кроме этого древа.

Она присела рядом и ладонью закрыла глаза того, кто скоро вернется домой.

— Древо росло и давало плоды, что силы, что материи. Так появились миры. Миры рождали детей. Дети умирали и питали миры, а миры, умирая, питали древо, которое росло и рождало новые…

Астра не знала, поймут ли они.

— А душа? — тихо произнес кто-то.

— Она тоже часть всего этого… только неделимая, — она поднялась, опершись на руку Святослава. И позволила себе оглядеться.

Лес…

Остался прежним. Он будет стоять тысячу лет. Или две тысячи. Или пять и даже сто. Он, предвечный, существует вне времени и пространства. Это сложно понять, но принять достаточно легко. И остальные чувствуют.

— Значит он…

— Мертвое стало мертво, а живое вернулось к жизни.

Она зажмурилась.

Солнца не было, точнее того привычного желтого кругляша, которому положено делиться светом и теплом. В общем, кругляша не было, а вот света и тепла — в избытке.

И Астра скинула туфли.

Огляделась.

Лес…

Лес, пронизанный солнцем, окрасился во все оттенки золота. Янтарь медовый или мед янтарный? Упоительно сладкий воздух, и тянет плясать, кружиться…

— Что ты… — маг пытался хмуриться, но Астра качнула головой и, нащупав тонкую булавку, вытащила ее.

— Идем, — она потянула его за руку. — Идем, пока есть еще время.

— А оно есть?

— Есть. Пока…

— Эй, вы куда… — Ниночка попыталась было встать, но споткнулась о корень и упала на четвереньки, попятилась, поползла и, наткнувшись задом на ствол, замерла.

— Танцуй, — сказала Астра, подпрыгивая на месте от нетерпения.

Неужели они не слышат?

Слышат.

Робко, осторожно, словно не до конца доверяя самой себе, закружилась берегиня. И с каждым поворотом все быстрее. Взметнулись руки золотыми крылами, пахнуло раскаленным солнцем и свежим хлебом, и тихое урчание двуипостасного заглушилось песней.

Астра и не знала, что можно так петь.

Так, что душа обмирает.

Застывает.

И разлетается на куски одновременно от счастья и горя, и слезы вскипают на глазах, а губы сами растягиваются в улыбке. И хочется смеяться до тех пор, пока силы есть. А песня наполняла лес, совершенно нечеловеческая, но такая созвучная.

Ветер и тот стих, не смея тревожить певицу.

Птица-гамаюн… в ней птичьего разве что руки, с которых спускались тяжелые покровы крыл. И волосы, что тоже не волосы, но перья. И… не стоит на нее смотреть. Кто смотрит на поющую птицу-гамаюн, тот утратит и память, и разум, и себя самого.

Только, кажется, генерала это нисколько не заботит.

Смотрит.

Улыбается счастливо, и от этой его улыбки зависть разбирает. А потому Астра отворачивается и тянет за собою мага. В конце концов, она его спасла, а значит…

— Дети… — он все еще оглядывается.

— Детям здесь хорошо. Лес позаботится, — ей странно, что он не понимает таких простых вещей. Но идет, что зачарованный.

Шаг за шагом.

Шаг…

И ветви вновь шумят, опускаются ниже, укрывая их двоих от целого мира.

— Наверное, я был бы не против остаться здесь навсегда, — теперь этот взгляд, весь этот человек, принадлежит Астре.

И в силах ее оставить его здесь.

И самой остаться.

Дети… детям в предвечном лесу будет хорошо и спокойно. Никогда-то и никто их не обидит, ни делом, ни словом, ни даже взглядом. Они будут счастливы.

Каждый день.

Каждое мгновенье.

И искушение столь велико, что Астра почти поддается. Но его губы пахнут дымом. И миром, настоящим, живым. Этот тоже жив, но…

…иначе.

— Нельзя, — она отвечает осторожно, и сама тянется к губам, касается и отступает. Игра? Или нечто большее? Астра не знает.

Она ничего-то не знает.

О любви.

О людях.

О мирах вот…

— Здесь все… слишком предвечно, — ей уютно в его руках, и можно положить голову на плечо. — Да, лес укроет и защитит, но я еще не готова стать деревом.

— А… он?

— Не знаю. Может, деревом. Может, мхом… может кем-то еще в совсем другом мире и времени. Главное, он получил возможность уйти. То есть вернуться.

И стоять тоже хорошо.

Спокойно.

— Значит, это все… дивы?

— И да, и нет. И точно не знаю. Было бы слишком просто, если бы взять и сказать наверняка.

Поймут ли ее?

Астра не знает. Но хотелось бы. Только об этом она подумает после. Теперь же Астра просто стоит, опираясь на человека, а тот и рад быть опорой.

— Знаешь… мне твоя бабушка кое-что оставила.

— Знаю.

— И…

— Я согласна, — кажется, она поспешила, потому что ее человек удивился. И смутился. И обрадовался тоже. Это хорошо, что обрадовался, иначе получилось бы до крайности неловко.

— Только это на всю жизнь, — сочла нужным предупредить Астра.

Так, на всякий случай.

А ее человек усмехнулся и, коснувшись губами волос, тихо ответил:

— Я знаю.

Потом добавил:

— Так даже лучше… надежней.

Глава 33