Золото Рейха - Доренко Виктор - Страница 33

— В «дурака», что ли, перекинемся? — предложил он.

А тем временем в квартире на четвертом этаже стали происходить странные вещи. Арабы вернулись в комнату, но никто из них не спешил подходить к проституткам. Обычно подобные им заказчики тут же набрасывались на «девочек», словно голодные собаки на кусок мяса. Расслабиться, протянуть удовольствие позволяли себе клиенты побогаче.

Девицы недоуменно переглянулись. В полной уверенности, что эти парни не понимают по-русски, одна из них сказала другой, продолжая мило улыбаться:

— Что-то эти чурки не спешат.

— А нам-то какое дело? — отмахнулась вторая. — Деньги уплачены, а остальное их проблемы.

Они стали раздеваться.

— Ну что смотришь, чучмек? — сказала одна из них. — Не стоит, что ли?

Один из арабов поднялся, подошел к проститутке и толкнул ее рукой в грудь. Та упала на кровать и вся сжалась. В его движениях не чувствовалось ни желания, ни возбуждения.

«Маньяк!» — пронеслось у нее в голове.

— Так, сука, — сказал он на чистейшем русском языке, — лежи и не рыпайся! — После этого «чучмек» запустил руку в карман и показал полицейский значок.

— Ты… ты… русский знаешь?

Как ни странно, жрицу любви удивило не то, что «черный» служит в полиции, а то, что он говорит по-русски.

— Учился когда-то в Питере. А теперь ты нам расскажешь все, что знаешь: кто с тобой приезжает, где живешь?

Вторая проститутка куда более трезво смотрела на жизнь. Естественно, никаких документов на право пребывания в Австрии у нее не было. Туристическая виза кончилась три месяца тому назад, а возвращаться домой в Россию, да еще вдобавок быть занесенной в компьютер в списки лиц, которым запрещен въезд в страну, ей не хотелось

Девица рванулась в коридор и даже успела распахнуть дверь. Ни один из полицейских не подумал, что она решится убежать наполовину раздетой. Полицейские поймали ее уже на лестничной площадке, схватили за волосы и потащили назад в квартиру. Проститутка кусалась, кричала, поэтому стражам правопорядка пришлось довольно ощутимо поучить ее уважать человека в форме.

Бывший студент тогда еще ленинградского вуза остался допрашивать девушек, на всякий случай надев на них наручники. Второй достал из шкафа оружие: два коротких автомата лежали в картонной коробке от сапог, прикрытые одеждой.

— Ни хрена я тебе не скажу, черножопый! — шипела проститутка, с ненавистью глядя на араба-полицейского. — Ты что, австриякам продался? Да это ж фашисты, они всех ваших с радостью на деревьях повесят. Они и нас, русских, и вас, арабов, и турок — ненавидят! И Гитлер был австрияком!

Губы араба растянулись в приторной улыбке:

— Какое знание истории! — Он резко хлестнул девушку по лицу.

Но та увернулась и плюнула ему в глаза.

— «Шестерка» черножопая! Белым стать хочешь? Хер тебе в рот!

— Можешь говорить мне все, что хочешь. — Полицейский вытер носовым платком лицо, а затем несколько раз наотмашь ударил проститутку.

— Отпусти… — заплакала та.

— Белые здесь — мы, австрийские подданные, а черножопая как раз ты, — популярно разъяснил араб. — Называй имена.

— Не дождешься, — сквозь слезы шептала проститутка. — Своих не сдам.

— Тоже мне Зоя Космодемьянская. Я тебе вот что предлагаю: ты мне все рассказываешь, а потом тебя отпускаем.

— Обманешь!

— Мое дело предложить. Мне обманывать резона нет. От тебя самой вреда никакого. Пересадят всех ваших, так ты у югославов и у турок работать станешь. Не в тебе дело, а в них.

— Своих не сдам!

— Давай тогда по-другому решим: ты все рассказываешь, а я тебя отпускаю, и никто не узнает, что это твоих рук дело. Могу дать честное слово.

— Честное слово! — расхохоталась сквозь слезы проститутка. — Да кто тебе поверит!

Но потом она задумалась и с надеждой проговорила:

— А ты поклянись.

— Чем?

Девица еще сильней напрягла свой не очень разработанный мыслительный аппарат.

— Матерью поклянись!

И тут же по глазам полицейского она поняла: такая клятва для него, восточного человека, будет в самом деле святой.

Полицейский поднял руку и произнес:

— Клянусь матерью, что, если вы нам поможете, мы вас отпустим.

Проститутка вспомнила Хер-Голову, шофера и сообразила, что ничего хорошего им не светит. Но и самой ей не улыбалась перспектива видеть небо в клеточку.

— Черт с тобой, скажу, — решилась она.

А тем временем Феликс, Хер-Голова и Марина мирно играли в карты. Шофер сидел, полуприкрыв глаза, как обычно сидят в консерватории, и наслаждался порцией очередной российской попсы.

— Попробуй связаться с диспетчерской, — посоветовал ему Хер-Голова, поднимая со столика карты и раскрывая их веером.

Сегодня ему везло, он уже дважды оставил Феликса в «дураках», а Марину так целых пять раз. Сам же проиграл только однажды.

Шофер еще раз попробовал позвонить по мобильному телефону, но безуспешно.

— Ну прям как у нас в совке: деньги дерут и ни хрена не делают! Сотовая связь, сотовая связь! — негодовал Хер-Голова, подкидывая Марине сразу две семерки.

Если бы он знал о том, что случилось с диспетчерской, то наверняка не сидел бы спокойно с картами в руках, а, говоря его языком, рвал бы когти или залег бы на своей квартире, которую с чисто русским гостеприимством предоставил в пользование Колчанову.

У пруда с лебедями трое парней в кожаных куртках тоже играли в карты. Они не покидали своего места за столиками возле воды в надежде, что связь вот-вот заработает. Правда, в отличие от сидевших в машине здесь играли на деньги. А чтобы ветер не унес купюры, их придавливали пепельницей, полной окурков.

— Колода у тебя, Санек, какая-то неправильная, — негодовал один из игроков. — Как ни беру, все не та масть приходит.

— Это тебе не шахматы, тут головой думать надо, — наставительно заметил другой.

Уже почти собравшийся выиграть Сашка насторожился и отложил карты в сторону. Возле пруда остановилась какая-то машина.

— Из наших кто? — спросил невезучий игрок.

— Да нет вроде… — ответил Санек, пристально рассматривая машину.

Тем временем из нее вышел мужчина, одетый, несмотря на теплую погоду, в длинный плащ.

— Ты знаешь его? — спросил проигравшийся.

— Первый раз вижу, — пожал плечами Санек.

— Подойди разберись.

— Вот еще! Сам подойдет.

У невезучего игрока наконец-то появилась надежда, что на этот раз ему, возможно, удастся отыграться. Пока двое других смотрели на незнакомца, он подменил в колоде две карты.

Шагах в десяти от столика мужчина в плаще остановился и замер со скрещенными на груди руками.

— Чего надо? — спросил по-немецки Санек.

— По-немецки не понимаю, — с сильным акцентом ответил мужчина по-французски.

Бандит замахал на него руками: убирайся, мол, нечего тебе здесь делать.

Но, как оказалось, мужчина в плаще стоял как монумент не из праздного любопытства. За те несколько минут, когда внимание всех троих было приковано к нему, двое его коллег-полицейских успели подобраться поближе к столику и укрылись за кустами шиповника.

— Да чего ты с ним ля-ля тополя? — раздраженно бросил один из игроков. — Дай ему поджопника, блин!

— Ща сделаем. — Санек даже не успел подняться из-за стола, как один из полицейских раздвинул кусты, а второй выпустил по сидевшим за столом длинную очередь из автомата с глушителем.

Только один Санек успел упасть под стол. Двое его приятелей так и остались в своих креслах, изрешеченные пулями. Поскольку столики отгораживала от парка невысокая кирпичная стена, полицейский мог не опасаться попасть в случайного прохожего. Вся операция была просчитана до мельчайших подробностей. С истинно арийской пунктуальностью австрийцы определили огневые точки и сектора обстрела.

Лежа на каменных плитах, Санек несколько раз выстрелил из пистолета по кустам. Но противников своих он не видел, мешали ветки, стрелять приходилось наугад. Бандит лихорадочно соображал, куда же ему теперь можно рвануть. Подняться в полный рост он не рискнул, тут же скосили бы очередью, уж очень хорошо он был виден на фоне выбеленной стены. Броситься по дорожке к улице, где стояла машина, тоже не представлялось возможным, мужчина уже успел выхватить из-под плаща пистолет и не стрелял только потому, что его противника скрывал стол. Оставался последний шанс: скатиться по откосу к пруду и попробовать уйти берегом. Это давало ему фору секунд в десять. Довольно высокий берег пруда делал его на это время недосягаемым для выстрелов.