Коммуналка: Добрые соседи (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 66

— К чему? — Эвелина посмотрела в светлые глаза человека, который… который не знал, в какой опасности находится.

И пусть папенька больше не заглядывал, но что-то подсказывало: он еще появится. И потребует ответа. И Эвелина… ответит?

Промолчит?

Сделает вид, что не понимает, о чем речь? Нет, этакой роскоши ей не позволят. Ей придется решать. Молчать? И оказаться вне театра? Без шанса вернуться в него? Более того, без шанса устроиться на любую иную нормальную работу или…

— У тебя руки дрожат.

— Это… это нервное…

Они стояли в стороне, меж полок, скрытые ото всех стойкой. На стойке висели тяжелые шерстяные пальто и не менее тяжелые шубы с богатым алым подбоем. И вправду настоящие чудовища.

— Не стоит нервничать, — он попытался надеть кольцо, но налезло оно лишь на мизинец. И Матвей огорчился. Странный человек. Неужели сам в свою игру поверил.

Да и…

Странная игра.

Непонятная.

И хочется верить, что сказанное им — правда, да не выходит. Эвелина точно знает, что не нужна ему ни невеста, ни жена. Притворство? Все, кого он тут встречал, глядели на Матвея с опаскою, с благоговением, явно зная больше, чем было известно самой Эвелине.

…в Москве?

Кому какое в Москве дело до романов, которые случаются тут, в провинции.

— И так хорошо, — Эвелина вдруг решила, что примет подарок. От кого другого не взяла бы, а от него… она не влюбилась. Нет. Влюбленные птицы теряют голову, а собственная вполне при Эвелине. — Красивое.

— Нравится?

— Да.

И он улыбнулся совсем по-мальчишечьи. И захотелось взъерошить его волосы, а лучше дернуть за руку, увести отсюда, из магазина этого, в котором душно-душно и продавщица подглядывает, от машины, от театра, от…

— Приходил мой отец, — Эвелина сжала руку в кулак, решаясь. И дело вовсе не в любви. Дело… в порядочности, пожалуй что. И в страхе. Он ведь не отстанет, этот человек, по случайности сумевший дотянуться до сердца ее, Эвелины, матери. Он придет снова и прикажет… что-то до крайности неприятное.

Она даже знает, что именно.

И не хочет.

Нет, легче не будет. Сложнее… а когда было просто?

— Он сказал, что… скоро тебя… тебе… предложил доносить. Думаю, ему даже не донос нужен, скорее, моя готовность подтвердить все, что он скажет, — сложно говорить, не глядя в глаза.

А глядя и того сложнее.

— Полагаю, у него, точнее, у того, кто за ним стоит, есть план. Насколько я поняла, тебя сперва обвинят в аморальном поведении, а потом…

— Суп с котом, — Матвей улыбнулся еще шире. — Редкостная гадость…

— Ты…

— На войне всякое случалось, — он пожал плечами. — Но кота убили не мы, осколками посекло, а… в общем, лучше не вспоминать.

Эвелина согласилась, что некоторые жизненные моменты и вправду лучше не вспоминать.

— А что до остального, то враги у меня есть. И были. И будут. Как есть и друзья. И просто те, кому выгодно, чтобы я остался на своем месте. И те, кто хотел бы меня сместить, не важно, в почетную отставку или что похуже. Это жизнь.

— Но отец… он редкостная сволочь. И был так уверен…

— Если бы он был и вправду уверен, ему бы твоя помощь не понадобилась. Так что не стоит волноваться. А что до аморалки… кольцо все-таки придется выбрать. Заявление Глеб сегодня отвезет.

— Куда?

— В ЗАГС.

— Ты… серьезно?

— Как никогда. Только… знаешь, я подумал, что в Москву мне возвращаться пока не стоит. Хотя бы год или два. Ты не против?

Он еще спрашивает?

А если Эвелина скажет, что против? Потребует немедля увезти себя и еще шубу… и словно угадав ее мысли, Матвей произнес:

— Шубу я тебе приличную закажу, чтоб и вправду из норки.

— Меня и моя устраивает.

— Меня не устраивает.

— Мы еще не поженились, а уже командуешь?

— Привычка. Извини, но… — он развел руками. — Только подумай. Назад дороги не будет. Разводы… не одобряются. Понимаешь?

Понимает.

И… она готова согласиться. И опять же не из любви, но от усталости, от общей неустроенности своей и понимания, что лучшего предложения ей никто не сделает, что…

— А не боишься, что встречу кого-нибудь и влюблюсь?

— Птицы-гамаюн однолюбы. Ты сама так говорила.

— И что?

— Ты мне пела.

— Это… это ничего не значит!

— Как скажешь, дорогая. Я слышал, что сейчас в моде белое золото. Или можно еще заказать платину, но тогда ждать придется.

— Ты… ты невыносим.

— Мне казалось, ты уже привыкла.

Эвелина вздохнула. И подумала, что она правильно не завидовала другим людям. Нечему.

— Обычное, — сказала она. — Обычное обручальное кольцо. Как у всех…

А он только усмехнулся.

Невыносимый человек. И пела… она не ему пела, она просто пела, а ему не повезло оказаться рядом, вот и вбил себе в голову… глупости какие.

Глава 35

Глава 35

Владимира вздохнула и забрала ручку, которую новый кавалер изволил целовать. Вот утомил, право слово. И не только целованиями этими.

Толку от них.

Она подавила вздох, в котором бы выразилось все-то ее разочарование, что кавалером, что собственной жизнью. А ведь думалось, что того и гляди жизнь эта переменится и в лучшую сторону.

— Я тебя чем-то огорчил? — он вывернулся, изогнулся, пытаясь в глаза заглянуть. И вновь за руку взял, будто она маленькая какая-то.

— Нет, что ты, — соврала Владимира и руку забирать не стала.

А может, все-таки…

Он ведь неплохой.

Нестарый еще. Симпатичный, особенно если причесать и стрижку сделать модную, чтоб с косыми висками. Усики опять же отпустить. С усами мужчине всяко солиднее. И костюмчик новый…

— Просто… настроение. Осеннее, — Владимира изобразила улыбку. — Скоро дожди зарядят. Сырость. Если бы ты знал, до чего я не люблю сырость…

Она поежилась.

— Из окон вечно сквозит, сколько ваты не запихивай. А Викушка будет ворчать, что надо заклеивать. Терпеть это дело не могу.

— Да, у нас тоже осенью прохладно, — согласился Мишаня — именовать его Михаилом Валерьяновичем никак-то не получалось. — И я сырость не люблю. Но согласись, есть в осени своя прелесть. Это вот небо, эта иррациональная печаль, которая, кажется, готова поглотить тебя с головой. И ощущение, что мир скоро возьмет и закончится.

Терпение у Владимиры скоро возьмет и закончится.

Вот точно.

Она ведь на что надеялась? На страсть. На огонь испепеляющий, чтобы как в романах писали. А они который день бродят по городу за ручки взявшись, и он стишки читает, но как-то уныловато, без огонька. Еще мороженое купил. И воды с сиропом.

И ни цветочка.

Ни признания.

Ладно бы, без цветочков Владимира обошлась бы как-нибудь, а вот признание…

— Закончится. Все когда-нибудь заканчивается, и скоро ты уедешь, — она прижала руки к сердцу, надеясь, что жест этот выглядит в должной мере беззащитным. — А я останусь.

— Не скоро, — заверил Мишаня. — Я ж тут надолго. А хочешь, в кино сходим?

— Хочу.

От кино она отказываться не стала, дура, что ли. Но вот… мог бы и не про командировку, а про любовь, которая не позволит разлучиться и все такое. Хотя… что с него взять-то, кроме пальтеца этого мятого? И, верно, почувствовав этакую во Владимире перемену, Мишаня откашлялся и заговорил:

— Я бы хотел познакомить тебя со своей семьей. Думаю, мама была бы рада… мама всегда говорила, что в отношениях следует искать не выгоду, но единства души.

С мамой Владимира готова была поспорить, потому как одним единством души сыт не будешь. Но вслух она ничего не сказала, лишь кивнула, подтверждая, что все именно так.

— К сожалению, она давно меня покинула…

…а вот это хорошо.

— Сочувствую, — Владимира осторожно коснулась руки.

— Моя сестра живет далеко, за Уралом… думаю, вы понравитесь друг другу.

Это вряд ли. Хотя… если она за Уралом и останется, то Владимира уже будет счастлива.

— И мне жаль, что они не увидят тебя…