М 3 (СИ) - Таругин Олег Витальевич - Страница 13

Переступив через тело погибшего бортрадиста, Степан отвалил оказавшуюся незапертой овальную дверь, оказавшись в узком, буквально метр в длину, «пенальчике» с радиостанцией и рабочим местом штурмана. Который обнаружился тут же, в своем закутке, расположенном за креслом первого пилота: летная куртка изодрана пулями, затылок и вовсе представляет собой одно сплошное кровавое месиво, на полу отблескивает темным лаком зловещая лужа. Вертикальная перегородка зияет рваными сквозными отметинами. Торопливо отведя взгляд, старлей сделал еще шаг, заглянул в кабину. Чтобы оценить обстановку, хватило пары секунд: остекление частично разбито, сквозь многочисленные пробоины врывается ледяной ветер, второй пилот скособочился в кресле, приборная панель заляпана алыми брызгами. Полукруглый штурвал перед ним легонько покачивается.

Заметив движение, уцелевший летчик — насколько понимал морпех, первый пилот — обернулся, громко спросив, перекрикивая рев единственного работающего мотора:

— Как вы там, все целы?

— Да вроде бы… — проорал в ответ Алексеев.

— А Пашка где, он к вам пошел?

Догадавшись, что речь идет про радиста, морпех мотнул головой:

— Погиб. Как в транспортный отсек выглянул, так очередью и срезало, сразу насмерть.

— Твою мать… — дернув окровавленной щекой, коротко прокомментировал пилот, отворачиваясь. — Откуда эти суки тут вообще взялись, б…? Десять рейсов сделал, и ни разу фрицы так далеко не забирались! Над своей же территорией шли!

Не ответив — да и что тут говорить-то? — старший лейтенант присмотрелся повнимательнее. Блин, так он ранен! И если кровь на щеке — пустяк, видимо просто осколком стекла или мелким осколком оцарапало, то вот темная струйка в углу рта ему сильно не понравилась. Степан кое-как продвинулся еще немного вперед — пилотская кабина, к его удивлению, оказалась весьма тесной, суживающейся кпереди наподобие трапеции, и едва вмещала пару кресел и приборную панель с множеством каких-то рукояток и рычагов между ними:

— Э, летун, так ты раненый, что ли? Может, перевязать?

— Не нужно, штурвал бросать нельзя, и так еле-еле машину в воздухе держу. Коль свалимся, сразу в землю воткнемся, тут всей высоты меньше километра. Да и не поможет это, рана плохая, крови больно уж много. Не жилец я. Попробую хоть куда-то дотянуть, пока мотор фурычит. Если найду площадку, сядем. По-крайней мере, попытаемся. Если нет, извиняй, парашютов на борту не имеется…

Спорить Алексеев не стал: к чему? Теперь он и сам видел, что пилот тяжело ранен — на плотной куртке крови заметно не было, а вот брюки под ней уже подозрительно потемнели. Незаметно коснувшись пальцами края сиденья, Степан ощутил знакомую вязкую липкость. Ну да, все верно. Фигово, совсем-совсем фигово…

— А мы где вообще? Часом, к фрицам не залетим?

— В том-то и дело, что понятия не имею, — буркнул тот, коснувшись какого-то рычага, видимо изменяющего режим работы двигателя — в кабине стало немного тише. — Хвостовое сильно побило, курс изменить не могу. Можем и залететь, тут всего расстояния пару десятков километров.

— На карте покажешь?

Пилот невесело хмыкнул, судорожно облизнув окровавленные губы — насколько мог судить старлей, говорить ему становилось все тяжелее и тяжелее:

— А смысл? Когда «мессер» навалился, я сразу в сторону ушел, надеялся гаду прицел сбить. Да где там, это ж тебе не истребитель. Сейчас только по прямой лететь могу, поскольку рулей, считай, и не осталось. А вот куда именно лететь? Нечего мне ответить, ориентиров знакомых не наблюдаю. Хорошо, ежели хоть сесть сумею, да и в том не уверен. Ты лучше вот чего сделай, коль мертвяков не боишься: вытяни Ваську из кресла, а сам на его место лезь. Поможешь штурвал держать, левая рука почти не слушается. Педали пока не трогай, просто делай, что скажу, добро?

— Угу, — сдавленно пробормотал Степан, с трудом выволакивая тело погибшего из кресла и стараясь не глядеть на то, что осталось от его головы. Кое-как справился, основательно перемазавшись в чужой крови. Впихнув труп в каморку бортрадиста (больше оказалось просто некуда, уж больно места мало — не в десантный же отсек тащить?), морпех уселся в пилотское кресло, неуверенно взявшись за упруго подрагивающий штурвал. В лицо, выбивая слезы, били тугие струйки ледяного воздуха — пулеметная очередь прошлась по остеклению как раз на уровне головы. Сидящему слева от него летчику было попроще: и стекла с его стороны уцелели, и защитные очки имеются.

— Ты часом самолетом управлять не умеешь?

— Шутишь? Я и в кабине-то впервые в жизни. Так что нет, извини.

— Жаль. Ладно, тогда просто помогай, вдвоем, глядишь, и справимся. Если площадку отыщем.

Несколько минут ничего не происходило. Самолет худо-бедно пер вперед на единственном уцелевшем движке, лицо и сжимавшие штурвал пальцы — захватить с собой перчатки старлей не догадался — понемногу немели от холода, пилот молчал, плотно сжав окровавленные синюшные губы. Затем за спиной раздался едва слышимый в гуле мотора лязг открываемой дверцы, и в кабину заглянул один из двоих летевших вместе с ними осназовцев:

— Тарщ старший лейтенант, что тут у вас?

— Летим, как видишь, — не оборачиваясь, ответил Степан. — Как в той песне поется, на честном слове и одном крыле, блин. Товарищ капитан как, пришел в себя?

— Нормально с ним все, просто головой об борт приложился. Послал, вот, разузнать, куда это вы запропастились.

— Выяснил? Тогда слушай сюда, Леша — живо топай обратно, да держитесь покрепче, посадка будет жесткой. Только автоматы при себе не держите — я в хвосте чехлы от моторов видел, в них оружие замотайте, и мое тоже. Перед тем, как земли коснемся, сгруппируйтесь и в сиденья изо всех сил вцепитесь. Если не удержитесь и начнет по салону мотать, точно костей не соберете. И за товарищем капитаном присмотри, будь другом. Понял? Все, выполняй.

— А вы?

— А я товарищу пилоту помогу, ранен он.

Обежав кабину быстрым взглядом, осназовец молча кивнул, решив больше никаких вопросов не задавать — все было понятно и так. Снова лязгнула, закрываясь, дверь.

— Тебя как звать-то, старлей? — неожиданно подал голос летчик.

— Степаном, а тебя?

— А меня Анатолием. Вот что, Степа, как приземлимся, ты документы мои забери, они в нагрудном кармане. И планшет с картой тоже, пригодится. Там еще письма, на них обратный адрес. Как будет возможность, отпишешь моим, где и как погиб. Из машины меня не тащите, внутри оставьте, с ребятами. Кстати, их документы тоже возьми, не забудь.

— Толик, ты чего это? Нормально же все будет… — осознав, насколько неискренне прозвучала фраза, Алексеев смутился, замолчав.

— Вот и правильно делаешь, что молчишь. После посадки сразу уходите. Только гранату мне, ежели к тому времени еще не помру, оставь, — пилот замолчал, тяжело дыша — несколько длинных фраз дались ему нелегко. Покрытое бисеринками пота лицо еще больше побледнело, осунулось.

— А гранату-то зачем? — искренне не понял старший лейтенант.

— Да потому, Степа, что мы уже в немецком тылу, разглядел я тут один ориентирчик. Где-то северо-восточнее Новороссийска, приблизительно километров в десяти-пятнадцати от линии фронта, точнее не скажу. Карта в планшетке, полетный маршрут на ней отмечен, как к местности привяжешься, так и сориентируешься.

Помолчав, собираясь с силами, еще пару минут, Анатолий снова заговорил — медленно, словно бы обдумывая каждое следующее слово — на самом деле морпех понимал, что ему просто все труднее и труднее разговаривать:

— Слушай, а что ты там за песню имел в виду? Ну, когда товарищ твой пришел?

— Песню? А, понял. Так это ж знаменитая песня бомбардировщиков[5], ее сам Утесов поет, неужели не слышал?

Степан достаточно немелодично — к более музыкальному исполнению ситуация как-то не слишком предрасполагала, да и шумновато было — пропел-проорал известный куплет:

Мы летим, ковыляя во мгле,