Бриджертоны: Вторые эпилоги (ЛП) - Куин Джулия - Страница 15

Грегори открыл рот, попытавшись что-то сказать. Кажется, у него даже получилось выдавить слово. Возможно. Скорее даже звук, ужасный стон страха, рвущийся из глубины души.

– Где же полотенца? – спросила повитуха.

Грегори кивнул и выбежал в коридор, чувствуя облегчение от полученного задания.

– Гиацинта! Гиа…

Люси закричала.

– О боже! – Грегори пошатнулся и уцепился за дверной косяк.

Дело было не в крови – ее он не боялся, – а в крике. Грегори даже не подозревал, что подобный вопль способно издать человеческое существо.

– Что вы с ней творите? – спросил он дрожащим голосом, отрываясь от косяка. Смотреть было тяжко, а слушать и подавно, но, возможно, ему следует подержать жену за руку.

– Я массирую ее живот, – проворчала повивальщица, с силой нажимая и стискивая.

Люси еще раз закричала и едва не сломала Грегори пальцы.

– Не думаю, что это хорошая мысль. Вы выдавливаете из нее кровь, ей нельзя терять…

– Доверьтесь мне, я уже видела подобное бессчетное множество раз, – отрывисто произнесла повитуха.

У несчастного супруга на языке вертелся вопрос: «Выжили ли те пациентки?» – но он ничего не сказал. Повитуха слишком уж помрачнела, ему не хотелось знать ответ.

Теперь Люси уже просто стонала, но отчего-то так стало еще хуже. Она дышала часто и неглубоко, зажмурившись от боли из-за грубых прикосновений.

– Остановите ее, умоляю, – захныкала бедняжка.

Грегори с тревогой посмотрел на повивальщицу, которая теперь орудовала обеими руками: одной сверху…

– О господи! – Он отвернулся, не в силах наблюдать за ее манипуляциями, и попытался увещевать жену: – Позволь ей помочь тебе.

– Я принесла полотенца! – Гиацинта вбежала в спальню, застыла, глядя на Люси, и произнесла дрогнувшим голосом: – О боже мой! Грегори?

– Заткнись!

Он не хотел ни слышать сестру, ни говорить с ней, ни отвечать на ее вопрос. Он не знал! Боже милостивый, разве Гиацинта не видит, что он понятия не имеет, что происходит?

И заставить его признаться в этом вслух – худшая из пыток.

– Больно! Мне больно, – прорыдала Люси.

– Знаю, знаю. Если бы я мог взять твои муки на себя, то так бы и сделал, клянусь.

Грегори стиснул ладонь жены обеими руками, пытаясь передать ей свои силы. Ее хватка слабела, напрягаясь, лишь когда повитуха массировала особо энергично.

И тут пальцы Люси разжались.

Грегори перестал дышать и с ужасом посмотрел на повитуху, которая все еще стояла у кровати и с мрачной решимостью продолжала свои манипуляции. Та вдруг остановилась, прищурилась и отступила, но ничего не сказала.

Гиацинта застыла, все еще держа в руках полотенца.

– Что… что… – Сестра Грегори говорила так тихо, что даже не смогла закончить предложение.

Повивальщица дотронулась до окровавленной постели рядом с Люси и сообщила:

– Кажется… все.

Грегори взглянул на пугающе неподвижную жену, а потом на повитуху. Он заметил, что женщина дышит свободнее, чего не позволяла себе, пока занималась молодой матерью.

– Что значит «все»? – едва выдавил он.

– Кровотечение прекратилось.

Грегори медленно повернулся к Люси. Что значит «кровотечение прекратилось»? Разве так происходит не всегда?

Почему же повивальщица просто стоит на месте? Разве она не должна что-нибудь делать? И разве он не должен что-нибудь делать? Или Люси…

Грегори снова обратил внимание на повитуху, чувствуя, как в душе нарастает тревога.

– Ваша жена жива, – быстро проговорила та. – По крайней мере, мне так кажется.

– Вам так кажется? – переспросил Грегори погромче.

Повитуха пошатнулась. Она была вся в крови и выглядела измученной, но Грегори было наплевать, даже если она с ног свалится от усталости.

– Помогите Люси, – потребовал он.

Повивальщица взяла больную за запястье, чтобы нащупать пульс. Кивнула, уловив ритм, а затем заявила:

– Я сделала все, что могла.

– Нет, – отрезал Грегори, не желая верить, что на этом все. Всегда можно что-то сделать.

– Нет! – снова повторил он. – Нет!

– Грегори, – прервала Гиацинта брата, коснувшись его плеча.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он стряхнул ее руку и угрожающе навис над повитухой:

– Сделайте же что-нибудь! Вы должны что-то сделать!

– Она потеряла очень много крови, – ответила повивальщица, привалившись к стене. – Нам остается только ждать. Я не знаю, как все сложится. Некоторые роженицы поправляются, а другие… – Она замолчала. Возможно, потому, что не хотела об этом говорить. А возможно, увидев выражение лица перепуганного супруга.

Грегори сглотнул. Обычно он был довольно сдержан и не выходил из себя, но сейчас его снедало желание взорваться, завопить, заколотить по стенам, найти способ собрать всю эту кровь и залить обратно в Люси…

Он едва мог дышать под гнетом этих эмоций.

Гиацинта тихонько подошла к брату и взяла его за руку. Он машинально переплел свои пальцы с ее, ожидая, что сестра скажет: «С ней все будет хорошо» или «Все будет хорошо, только верь».

Однако она молчала. Ведь это была Гиацинта, а она никогда не врала. Но она была здесь. Слава богу, сестра тут.

Гиацинта пожала его руку, и Грегори знал, что она останется ровно столько, сколько будет ему нужна.

Он заморгал, глядя на повитуху и пытаясь выдавить хотя бы слово.

– Что если… – Нет! – Когда, – сбивчиво произнес он. – Что нам делать, когда она очнется?

Повитуха сначала посмотрела на Гиацинту, что по какой-то причине рассердило Грегори.

– Она будет крайне слаба.

– Но с ней все будет хорошо? – спросил он, едва ли не цепляясь к словам повивальщицы.

Она посмотрела на него с ужасным выражением лица: смесью жалости, печали и смирения и, наконец, ответила:

– Трудно сказать.

Грегори внимательно рассматривал ее, отчаянно пытаясь найти что-то еще, кроме недомолвок и банальностей.

– Какого дьявола это значит?

Повитуха избегала его взгляда.

– Нередко в таких случаях начинается инфекция.

– Почему?

Женщина моргнула.

– Почему? – почти прорычал Грегори, чувствуя, что Гиацинта сильнее сжала его руку.

– Не знаю, просто так происходит.

Повивальщица отступила на шаг.

Грегори повернулся обратно к Люси, не в силах больше смотреть на повитуху, покрытую кровью его жены. Может, в этом не было ничьей вины, но он не мог более ни минуты выносить вид этой женщины.

– Доктор Джарвис обязан вернуться, – глухо потребовал Грегори, взяв Люси за безвольную руку.

– Я за этим прослежу, а еще прикажу служанке поменять простыни, – сказала Гиацинта.

Грегори не поднял глаз.

– Мне тоже пора уходить, – сообщила повитуха.

Несчастный супруг ничего не ответил. Не сводя глаз с лица жены, он услышал удаляющиеся шаги, а затем тихий щелчок закрывающейся двери.

– Люси, – прошептал он, пытаясь добавить в голос нотки поддразнивания. – Ла-ла-ла Люси. Ла-ла-ла Люси. – Этот глупый припев придумала в четыре года их дочурка Гермиона.

Грегори изучал лицо любимой. Неужели она только что улыбнулась? Кажется, выражение ее лица чуть изменилось. Он продолжил дрожащим голосом:

– Ла-ла-ла Люси, ла-ла-ла Люси.

Грегори чувствовал себя идиотом, повторяя эту ерунду, но не знал, что еще говорить. Обычно он за словом в карман не лез, особенно с Люси, а теперь… что можно сказать в такую минуту?

Вот поэтому он и сидел тут. Сидел, кажется, уже несколько часов. Сидел, пытаясь не забыть, как дышать. Сидел и прикрывал рот каждый раз, когда чувствовал, как рвется из горла рыдание, потому что не хотел, чтобы его услышала Люси. Сидел и отчаянно пытался не думать о том, как ему жить без нее.

Она была для него целым миром. Затем, с появлением детей, пусть уже не заполняла его жизнь полностью, но оставалась ее центром. Солнцем. Его солнцем, вокруг которого вращалось все самое важное.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Люси. Девушка, которую он едва не потерял, потому что слишком поздно понял, как ее обожает. Такая идеальная – попросту его вторая половинка, – что он чуть ее не упустил. Ждал любви, полной страсти и драматизма; ему даже в голову не приходило, что настоящая любовь может быть настолько уютной и простой.