В оковах страсти - Донован Никки - Страница 15

— У меня и в мыслях не было предупреждать Мортимера. А о твоем приходе я рассказала ему, чтобы подразнить. Я полагала, что он слишком слаб, чтобы вывести на поле армию. Я не могла отказать себе в удовольствии сказать ему, что очень скоро он потеряет все: Марбо, Вэлмар и все остальные богатые награды, дарованные ему королем.

Фокс с силой и глубоко втянул в себя воздух.

— А что, если бы он меня разбил? Твой план стоил бы тебе очень дорого.

— Мортимер уже сделал со мной все, что мог. Большего вреда он уже не мог мне нанести.

Фокс смерил пристальным взглядом лежавшую перед ним Николь, по самую шею укутавшуюся в одеяло. Ее история представлялась вполне правдоподобной. Она всей душой ненавидела Мортимера и не могла упустить возможность лишний раз унизить и оскорбить его. Мера ее ненависти такова, что она даже рискнула подвергнуть опасности человека, пришедшего спасти ее. Он превратил ее в жестокую и беспощадную, как и ее мучитель. И ее предательский поступок служил подтверждением перерождения в такую женщину.

Как могла она стать столь безжалостной? Такая мысль не на шутку встревожила Фокса. Желая отомстить презренному врагу, она, по сути, принесла в жертву своего спасителя. Неужели она о нем не подумала? Неужели он так мало для нее значил, если она поставила на карту его жизнь только ради того, чтобы потешиться над своим истязателем?

Он встал с кровати. Он должен немедленно покинуть эти стены, уйти от нее подальше, чтобы где-нибудь в другом месте постараться успокоиться. Разгладив на себе одежду, Фокс направился к двери.

Он вышел на крепостной вал. В небе полыхали зарницы, окрашивая небо мерцающими зелеными, голубыми и красноватыми всполохами. Может, благоуханный ночной воздух проветрит его голову, прояснит мысли. Все перепуталось, и самые противоречивые эмоции раздирали его душу.

Господи, что за женщину взял он себе в жены? Он всегда представлял ее в качестве невинной жертвы Мортимера. Но оказывается, такой образ далек от реальности. Она гораздо сложнее, чем он думал, и очень опасна. А до какого исступления она его доводила… Даже сейчас, несмотря на ее хладнокровное признание в предательстве, он хотел вернуться к ней, чтобы любить и целовать, чтобы погрузиться в ее глубины. Его угнетало острое чувство сожаления. Ему так хотелось, чтобы нынешней ночью все сложилось иначе, чтобы их первая после разлуки встреча запомнилась им навсегда как нечто необыкновенное. Мысленно он рисовал такие волшебные, такие захватывающие, такие страстные сцены их встречи. Но Рейнар своими откровениями все испортил. Из-за него он отправился в спальню с намерением причинить Николь боль, использовать ее тело, быстро достичь разрядки, а потом, в минуту ее беззащитности и уязвимости, задать столь мучивший его вопрос о Мортимере.

Ее объяснения мотивов своего поступка его нисколько не удовлетворили. Откуда ему было знать, может, она и вправду добивалась его погибели. Страх, вкравшийся в душу, лишь слегка остудил его пыл. На самом деле, когда они поднялись в ее покои, он еще не знал, сумеет ли осуществить свой план. Она была такой красивой. Ее тело, живое и податливое, эталон совершенства, стояло у него перед глазами. Ее губы, запах, гладкий шелк кожи — с каждым приливом новых утонченных ощущений он чувствовал, что его терпение на исходе и он вот-вот взорвется, как пороховая бочка. Что фактически и случилось, когда наступила развязка, в один миг истощившая все его силы. Ему почудилось, что он вознесся на небо, где вспыхнул падающей звездой и растворился в небытии.

Возбуждение все еще владело его существом, мешало рассуждать здраво и думать о чем-либо еще. Он ведь до конца так и не погасил бушевавший внутри пожар. Может быть, если он снова овладеет ею и снимет физическое напряжение, ему станет легче с ней разбираться.

Он двинулся по направлению к лестнице.

Николь лежала в постели, свернувшись калачиком, и пыталась уснуть. Она никак не могла себе простить, что сказала ему такую глупость. С ее стороны такое поведение можно считать в высшей степени неумным и неосмотрительным. Она не сомневалась, что теперь он возненавидел ее. План Старушки Эммы сработал бы куда лучше и наверняка удовлетворил Фокса. Но ей претила сама мысль предстать перед ним слабой и отчаявшейся. Она не могла осмелиться показать мужчине, которого почти не знала, свои уязвимые места, тем более что он обладал волнующей и дерзкой властью над ее телом.

Даже теперь, вопреки всему, ее еше сотрясала дрожь напряжения и распирала пульсирующая боль неутоленной страсти. Тронув себя между ногами, она ощутила вязкую влагу его семени. В ней продолжал пылать пожар, и она чувствовала себя брошенной и несчастной. К сожалению и боли подмешивалась тихая ярость. Он ушел, не облегчив ее состояния, не освободив от вожделения, в плену которого она томилась вот уже три года. Утолив свою жажду, он бросил ее, ничуть не позаботившись о ней самой.

Из ее глаз брызнули слезы негодования. Чтобы найти утешение, она принялась ласкать себя так, как бы хотела, чтобы он ласкал ее. Поглаживая мягкие складки между ног, она чувствовала, как ее мышцы внутри напряглись и сжались, приготовившись принять толстый и крепкий символ его мужественности. Но его здесь не было.

Сбросив с себя покрывала, она вытянулась на спине и выгнула бедра, вообразив, что она не одна, что внутри ее — восхитительная полнота его тела и глубокие ритмичные толчки волнуют ее кровь. Она почти физически ощущала вес его большого тела, его теплый и сладкий рот, его язык, осторожно обследующий ее влажную полость. Она старалась вызвать в памяти его запах, вкус его поцелуев, жар его тела.

В отчаянии Николь ввела в себя палец. Но он был слишком мал, бесконечно мал. Она попробовала присоединить к одному второй, но ей стало больно. Хотя его плоть представлялась твердой и крепкой, но на ощупь она была бархатистой и гладкой, а не жесткой и костлявой, как ее пальцы.

Николь убрала один палец, оставив другой в липком проходе. Она стала вспоминать, как он прикасался к ней там три года назад. Нежно и обольстительно водил пальцем вдоль гладкой расселины сначала вниз, потом вверх, потом нашел потаенное место, притаившееся в складках ее бутона. Крохотную шишечку поразительной чувствительности. Прикасаться к ней болезненно, особенно сейчас, когда она набухла и налилась кровью. Она попробовала повторить то, что тогда сделал с ней он, когда вверг в пучину, в стремительный водоворот сладострастия.

Она закрыла глаза и сосредоточенно пыталась отыскать нужное место, подобрать правильный ритм, найти способ достичь облегчения. Вдруг она нутром почуяла, что находится в комнате не одна, и распахнула глаза, чтобы увидеть Фокса. Он стоял в дверном проеме и наблюдал за ней. Николь без труда сообразила, как выглядела — голая, с широко расставленными ногами, ласкающая себя рукой в интимном месте. От ужаса она обомлела.

Он смотрел на нее исподлобья холодно и враждебно. Наконец хрипло произнес:

— Ты прекратишь свое дело или заставишь меня тебя прервать?

Глава 6

Николь резко убрала руку и поднялась с кровати, сохраняя присущее ей достоинство и невозмутимость.

— Я не слышала, чтобы вы стучали, милорд.

— Теперь я твой муж и не обязан объявлять о своем присутствии.

Его слова разозлили ее, но она не подала виду. Надев сорочку и стараясь сохранять спокойствие, она обратила к мужчине лицо.

— Истинная правда. Вы вольны делать все, что пожелаете. Можете, подобно Мортимеру, запирать меня под замок или награждать тумаками.

Ее упрек покоробил Фокса. Меньше всего ему хотелось становиться похожим на Мортимера.

Он отвернулся от нее, борясь с противоречивыми чувствами, терзавшими его душу. Им владело желание швырнуть ее на кровать и изнасиловать со всей животной страстью. Но если он поступит подобным образом, она сочтет его грубой скотиной, ничуть не лучше прежнего мужа. Еще он хотел просить у нее прощения, сказать, что он искупит свою вину, что будет любить ее искусно и утонченно, о чем мечтал все годы. Но тогда она решит, что он слабохарактерный. Холодная и одновременно обольстительная женщина, женщина его мечты не должна подозревать о его истинных чувствах к ней.