Признание маленького черного платья (ЛП) - Бойл Элизабет - Страница 51

– Мисс Лэнгли, разве вы не понимаете, что значила прошлая ночь?

Талли знала, что она означала для нее. Девушка открыла мир невыразимой страсти в его объятиях. Как она может сказать Ларкену, что где-то в предрассветные часы она влюбилась в него?

Влюбилась в человека, которого ее сестра охарактеризовала как «заблудившегося» и «ожесточенного». Да и как же ему не стать таким, когда это жуткое министерство иностранных дел требовало от него так много? Послало его убить друга. Какая же в этом может быть честь?

Как же это может не разъедать саму душу человека?

Талли, которая любила красоту, любила жизнь, наполненную светом и одухотворенностью, посмотрела на Ларкена и подумала о том, что он видел… и делал… и есть ли какая-то возможность помочь ему облегчить кошмары, заполнить его душу новыми воспоминаниями, чтобы заклеить черноту, омрачавшую и искажавшую его лицо, когда он ворочался и метался на простынях.

Да, как она сможет помочь ему, когда ей все еще нужно расстроить его планы? Остановить его. Обмануть.

– Я не могу постичь, что вы хотите сказать, сэр, – ответила девушка, уставившись вниз, на свой рисунок. – Прошлая ночь? Да ведь прошлая ночь не отмечена никакими событиями. И едва ли стоит упоминания.

Если только вы не хотите увидеть, как разобьется мое сердце…

– Как скажете, мисс Лэнгли, – проговорил барон, протяжно выдохнув, а затем переводя взгляд на других гостей. – Ваша кузина кажется довольно счастливой, – заметил он, кивнув в сторону Пиппин и лорда Госсетта. – Я думал, вы говорили, что она уже испытывает привязанность к кому-то другому…

– Положение дел изменилось, – торопливо проговорила Талли. Точно так же, как это произошло с ней, когда она в первый раз увидела Ларкена. – Полагаю, лорд Госсетт сможет направить сердечную склонность Пиппин в новом направлении, ведь теперь она знает, что судьба не дает ей возможности последовать за другим.

Его взгляд немедленно отвлекся от наблюдения за Пиппин и его глаза встретились с глазами Талли, и поэтому она решила и дальше настаивать на своем, раз уж завладела его безраздельным вниманием. Продолжила бросать предательские крохи информации, чтобы Ларкен смог схватить и проглотить их.

– Потому что как сможет леди любить кого-то, кто для нее потерян? Утрачен. Очень далеко и вне пределов ее досягаемости.

Девушка не знала, как еще отчетливее выразить свою ложь, если только не заявить прямо: Милорд, Дэшуэлл уехал. И вы ничего не сможете с этим поделать.

– Моя кузина унаследовала очень практичную натуру, – добавила Талли. Во всяком случае, более практичную, чем у меня, дополнила бы она, если бы была настроена это сделать. – И поэтому способна более ясно видеть преимущества лорда Госсетта, чем другая, более романтически настроенная леди. Учитывая ее предыдущие, скажем так, затруднительные отношения с мужчиной далеко не благородного поведения, Пиппин заново осознала, что же означает любовь.

Они оба посмотрели на пару, лорд Госсетт заставил Пиппин рассмеяться, устроив представление – вытащив из ее уха монетку при помощи ловкости рук.

– Очевидно, что он увлекся ею, – проговорила Талли, заставив себя улыбнуться. – И со временем… что ж, я могу представить, что если это будет зависеть от лорда Госсетта, то кузина обнаружит, что ее сердце переменится. И это будет к лучшему, как сказала бы моя сестра.

– А вы, мисс Лэнгли? Вы тоже считаете перемену сердца вашей кузины к лучшему? Я не могу представить, чтобы вы так легко отказались от своего сердца, если бы находились на ее месте. – Ларкен сделал паузу, ожидая, что она возразит ему, скажет ему о том, что чувствует. А когда девушка не произнесла ни слова, он закончил свою мысль: – Хотя, с другой стороны, может быть, вы уже на нем находитесь.

Талли закрыла глаза, но не стоило трудиться, потому что Ларкен повернулся на пятках и ушел прочь. Стук его сапог, пока он шагал по плиткам террасы, отдавался в ее разрывающемся сердце. Она крепко зажмурила глаза, чтобы удержаться от подступающих слез, потому что знала, что если откроет их, то начнет искать его взглядом.

Позовет его назад. Во всем признается. Сообщит ему ответы, которые выдадут ее.

Я должна это сделать, разве вы не понимаете, милорд? Я должна сделать это ради Пиппин.

И ради вас тоже. Потому что вы не можете иметь жену-предательницу, когда так тяжело трудились для восстановления фамильной чести. А что станет с вашей и так уже беспокойной душой после убийства друга?

К ее вящему ужасу, лорд Норридж примчался обратно и рассыпался в извинениях.

– Мне так жаль, мисс Лэнгли, потому что мои попытки разыскать ваш футляр для рисования оказались безуспешными. – Он на мгновение замолчал. – Но, ах, он здесь, у ваших ног!

Девушка посмотрела вниз на футляр, а затем подняла глаза на фигуру в темной одежде, исчезающую в доме.

– Это мне очень жаль, милорд. Я оказалась никудышной дурой.

Но она произнесла эти слова в интересах лорда Норриджа.

Устроившись в удобном кресле, тетушка Минти потянулась за вязанием, удивляясь редкой удаче, которая обеспечила ей такое комфортабельное существование на старости лет, после того, как она провела большую часть жизни в качестве самой лучшей воровки, которая когда-либо залезала в карман в Лондоне. Затем, когда возраст начал брать свое, и ее пальцы стали недостаточно проворными, она начала укрывать краденые карманные часы, драгоценности и другие безделушки для некоторых грабителей с большой дороги, из тех, что пользовались самой дурной славой. Но вместо того, чтобы раскачиваться в петле, как многие из ее знакомых, теперь она находилась в уюте и безопасности.

Араминта Фоллифут в некотором отношении была легендой среди своих подельников в Севен-Дайалс и Ньюгейте. Вероятно, через ее проворные пальцы прошло больше бриллиантов, изумрудов и других драгоценных камней, чем видела сама королева.

О, она хорошо прожила свою жизнь, когда-то любила, была замужем то ли один, то ли три раза – однажды за двумя парнями сразу из-за какой-то неразберихи с палачом, но эта неприятность уладилась сама собой, когда одного из парней застрелили при попытке украсть лошадь.

Да еще и у констебля.

– Морти был не самым смышленым парнем, – имела привычку добавлять тетушка Минти.

Но у Араминты никогда не было детей, которых она по-настоящему никогда и не хотела, пока ее не приютили и не окружили заботой сестры Лэнгли и их белокурая кузина, леди Филиппа. И с этими упрямыми, невероятными леди она узнала, из-за чего вся эта суета.

В то время как многие в обществе сочли бы скандальным и непростительным иметь бывшую карманницу и укрывательницу краденого в качестве компаньонки, для ее «бриллиантов», как Минти любила называть их, это не имело значения. Они любили ее так, как будто она была их родственницей.

И в ответ старушка любила всех троих, словно они были покрыты золотом.

– Вовсе не такие, как все эти остальные сомнительные особы, называющие себя леди Такая-то или графиня Этакая, – хвалилась она их кухарке, миссис Хатчинсон. – Стекляшки – вот что они такое, все эти прочие разукрашенные птицы, рядом с моими бриллиантами.

И ее бриллианты были довольно бойким трио, и если они хотели найти себе мужей и следовать за необычными мечтами, то тогда Араминта собиралась сделать все, что в ее власти, чтобы помочь им осуществить их сокровенные желания.

Она помогла Фелисити выйти замуж за ее герцога, не моргнула и глазом, когда Пиппин пришла к ней за помощью, а теперь, когда в большой, просторной комнате распахнулась дверь и внутрь на полной скорости влетела бледная Талли с полными слез глазами, Араминта вздохнула.

Так теперь настала твоя очередь, детка? подумала она, бросив всего один взгляд на расстроенное выражение лица девушки.

Ее пальцы запутались в красной шерсти, вязальные спицы застыли.

– Талли-девочка! Это ты? Подойди и сядь рядом со мной, детка, и расскажи мне все.