Хорошие девочки плачут молча (СИ) - Иванова Инесса - Страница 1

Хорошие девочки плачут молча

Инесса Иванова

Глава 1

Михаил

Сегодня у моего покровителя Владимира Старицкого, депутата Думы, предновогодний банкет. «Для своих». Это значит, что народу в его подмосковный особняк набьётся не больше семи десятков человек.

Для меня и это до фига, но не прийти я не мог. Не потому, что хотел выслужиться или доказать лояльность. Всё это в прошлом, мне уже ничего никому не надо доказывать.

Я пришёл, потому что чувствовал себя обязанным Старицкому — бывшему военному, дослужившемуся до звания полковника, а потом подавшемуся в политику и ставшему там почти генералом. Этот старик был крепок, как танковая броня, жёсток, когда того требовали обстоятельства, но справедлив.

Отца я потерял в юношестве, когда он из ревности заколол мою мать и её любовника. Тогда мне было четырнадцать, а брату семь. Дело замяли, вернее, отца признали умалишённым, а родственники позаботились о нас с Шейханом. Именно так теперь в определённых кругах  известен мой младший брат.

— Что будете пить, Михаил Дмитриевич? — спросила вышколенная официантка, когда я вошёл в гостиную.

— Виски безо льда.

У Старицкого всё было на высшем уровне. Никакой прислуги, похожей на сосок, готовых обслужить гостей в туалете, никакой пошлости или вольных нравов. Тем более банкет был посвящён не только закрытию осенней сессии, но и дню рождению единственной дочери Маргариты.

Отчасти я пришёл ради неё. Мы знакомы несколько лет, и я безмерно восхищался и уважал её. Единственную женщину из тех, кого знал.

А знал я многих, но не дольше двух-трёх ночей. После поступка матери, который расценил как предательство, я сторонился девок. И шумных сборищ. Этих пафосных вечеров лицемерия и показных добродетелей.

«Ты женат на политике», — усмехался Старицкий, и меня такой расклад устраивал. Пусть некоторые судачили, что я нетрадиционной ориентации. Или извращенец, правда, тщательно шифрующийся.

Предъявить было нечего, в скандалах я не замешен, выбранной партии верен, а остальное — моё личное дело.

— Михаил, ты сегодня выглядишь ещё более неприступным, — шептала мне одна из жён соратника по партии. И я улыбался, иногда позволяя себе вроде бы невзначай провести рукой по её выпуклостям.

От этого подруга или жена очередного папика млела и пыталась намекать на что-то большее. Большое и чистое, а я только усмехался в ответ и качал головой. На фига мне этот цирк с конями?!

Нет, я понимал, что для тёлок подтянутый солидный мужчина тридцати пяти лет — лакомый кусочек. «Джеймс Бонд» так они называли меня за глаза, потому что я никогда не бываю безумно пьян и никогда не сношаю одну и ту же женщину трижды.

При деньгах, при власти и с тайной в глазах, которую некоторые принимали за грусть по стройному женскому телу.

Фигня! Этих стройных сделанных у хирурга или инструктора по фитнесу тел вокруг хоть ложкой ешь! Готовых на всё, но это не моя печаль. Я предпочитаю честные товарно-денежные отношения. Ты мне это, а я тебе то.

Никаких адюльтеров или порочащих связей. Всё чисто, не прикопаешься! Без наркоты, она для слабаков. Никаких малолеток, они меня не возбуждают.

Если женщина согласна провести со мной ночь и ублажить так, как я того хочу, то ей воздастся сторицей. Я предохраняюсь и чётко обозначаю позицию: никаких случайностей. Если ты залетишь несмотря ни на что, пойдёшь на аборт.

Меня пытались шантажировать и взять на жалость, мол, это Божье провидение приказывает нам стать родителями, но я всегда жёстко это пресекал. Решила схитрить и набрать в шприц содержимое презика, что ж, у меня для тебя сюрприз. Ты сделаешь аборт. Добровольно или силой.

Силу пришлось применять лишь однажды. Двое остальных «умелиц» смирились с провалом надёжного плана и отправились в абортарий своими ножками. Вдобавок к этому они не получили ничего. Не люблю нарушение договорённостей.

К остальным я щедр.

— Смотри, какая цыпочка рядом с Галицким! — сказал мне Шевкович, жених Маргариты.

Холёный мажор, ради удовольствия расквасить которому рожу, я бы отдал месячный приработок. Терпеть его не могу, он явно не пара благовоспитанной молодой леди, коей и была Маргарита Старицкая.

Но так решил её отец, девушка с решением согласилась. Кто я такой, чтобы оспаривать взаимные договорённости?

— Иди и познакомься, — фыркнул я, чтобы отвязаться от навязанного общества.

— Да ну, ещё вмажешься, а та… — Шевкович махнул рукой и снова прилёг на шампанское, не забыв нырнуть взглядом в скромное декольте официантки. Мерзкий тип!

Воспользовавшись тем, что он смотрит в другую сторону на очередную соску, я отошёл в зимний сад. У Старицкого прекрасные пальмы, заботой его дочери, кстати.

— Михаил Дмитриевич? — покашлял сзади дворецкий. Старик, идеально подходящий на эту роль, имел прозвище Фрэнк. Чёрт знает почему. — Маргарита Владимировна просит вас подняться.

Я обернулся с противоречивыми чувствами. С одной стороны, мне хотелось побыть одному, хотя бы минут двадцать, с другой, я буду рад увидеть Марго.

У меня для неё подарок. Особенный.

Марго

Я всегда была послушной девочкой, не доставляющей проблем. Никакого жёсткого переходного возраста и влюблённостей в личностей, которых бы не одобрил папа.

Зануда? Наверное, но родители с малолетства привили мне правила поведения. И понятие о чести.

И это не про девственность, а про моральные ориентиры. Что ты чувствуешь, никто не должен видеть. Лучшая одежда для девушки — платье-футляр, выгодно подчёркивающее женственность. А на душе тот же футляр, только иного свойства.

Приличия.

Опозорить отца я боялась больше, чем расстаться с жизнью. Мать до последнего скрывала от него, что умирает от рака тела матки, потому что дело отца важнее. И мне запретила ему говорить.

Обычным людям такое непонятно. Мой отец поддерживал мать, не гнушался её даже тогда, когда от химиотерапии она стала похожа на пленника Бухенвальда. Но дело для него было превыше всего.

В политику он пришёл из армейских будней. Не сразу, конечно, но пришёл, потому что знал, что теперь будет приносить пользу стране, пусть и небольшую, но приносить, здесь.

Офицерский долг. Честь. Совесть. Эти понятия не были для него пустым звуком.

Сам пропадай, а товарища выручай.

— Ты когда-нибудь изменял матери? — спросила я его после её похорон.

— Нет, потому что она больше, чем жена, она мой боевой товарищ. Я бы скорее отрубил себе мужское достоинство, если бы вдруг у меня возникла такая мысль. Я не животное, чтобы идти на поводу инстинктов. Твоя мама это знала. И ты, надеюсь, хорошо усвоила правила.

Он был прав. Мама знала, и меня они воспитали в том же духе: терпи, если не можешь взбрыкнуть, но не потому что терпила, а если того требуют интересы семьи. Они всегда на первом месте.

В девичестве я возмущалась тем фактом, что под интересами семьи мама понимала интересы отца.

— Он делает всё для нас с тобой, — говорила мама таким тоном, что возражать ей не хотелось. Хотя я честно пыталась.

А потом мы переехали в Москву и благодаря связям маминых родственников отец неплохо устроился сначала помощником известного депутата, а потом вступил в одну их влиятельных партий и прошёл от неё как кандидат.

И вот к чему это меня привело : стою и замазываю синяк на скуле тональным кремом. Сама виновата, сказала бы мама, слишком показываешь гонор. Жена не должна играть партию первой скрипки.

Я могла бы сейчас рассказать отцу о том, что Женя поднял на меня руку, но понимала, что это надо сделать позже.

Сейчас денежная поддержка семьи Шевкович важна для отца. В политику я не вникала, но раз отец просил меня не рушить пока эти отношения, я так и поступала.