Новый порядок (СИ) - Кирнос Степан Витальевич - Страница 15

— Именно, причём загнанные насильно. И ты думаешь, что всё получилось так по сущей несправедливости, не так ли? Но предки сегодняшних жителей «цветного» населения сами выковали кандалы для своих детей.

— Понимаю, — Командор подметил репортаж по телевизору — там уточнялось, что в соответствии Конфедеративным Законом «Об исполнении наказания», белокожее население отстраняется от выполнения тяжёлого физического труда, а «цветное» фактически становится рабами.

— С ними ещё обошлись по божески. После финального сражения стороны условились — КША обеспечивает «цветное» население всем необходимым, а негры и азаиты не лезут в политику, науку и прочие «высокие» сферы жизни.

— И всё ради того, чтобы не получилось того же хаоса, что и прежде? Что ж, знакомо… у Рейха нечто подобное.

— Ты прав, сынок. Конфедерация стремится обеспечить порядок и видит ключ к нему в расовых ограничениях, как и их далёкие предки сотни лет назад.

— А как же так случилось, что белые вдруг победили в войне? — Командор взглянул на улицу, засмотревшись на то, как какой-то негр несёт пакеты с едой, обливаясь потом и тащась за мужчиной и женщиной в дорогих костюмах.

— Были обособленные коммуны, в лесах, пустырях, под землёй. Несмотря на жесточайший пресс в городах, множество выживало в тайных деревнях. К тому же победоносные войны Канцлера и мракобесие северных либералов погнало в Америку множество европеоидного населения, большая часть которого осела на юге.

— И они одолели?

— Да, понадобилось около сорока лет, чтобы снова воссоздать Конфедерацию, в новой форме и величии.

— А как отрагировали ССША?

— Про север не вспоминай, — махнул старик и с неприязнью продолжил. — Там полная вакханалия. Америка… сорок лет назад это была россыпь штатов, их осколков, сект, синдикатов, коопераций и банд. Знаешь, если юг от этого избавился, то вот ССША дали этому полную свободу. Их Федеральное правительство и Конгресс на коротком поводке у корпораций и всяких меньшинств.

— Хм, а ведь это видимо было то, что объединило север, — предположил Эстебан. — прям как в Европе, её северной части.

— А ты прав, сынок, — старик посмотрел на официантку, что поставила на столик кружку пива и тут же приложился к нему. — Федерацию только и скрепляет это. Но в отличие от европейских либералов, Правительство и Конгресс тут намного крепче, чем в том краю, где ты был, Эстебан.

От такой речи Командор насторожился. Тут же мелькнули мысли — «Откуда он меня знает?», «Что делать?». Если бы он только знал, что в его операции наступит такой поворот, то непременно прихватил бы с собой пластиковый шип, на всякий случай. Смотря на лицо Эстебана, перекошенное от удивления, мужчина решил всё изложить:

— Да, со мной связался мой друг, которого ты накануне расспрашивал, где я и как. Не удивляйся. Вот с утра и подумал — дай-ка пройдусь в сторону консульства, да и попался ты мне. Наряженный как какой-то иностранец.

— Но как?

— Ты не думал, что в чёрных одеждах, ты выглядишь как белая сорока? Ты не замечал особенности этих краёв? — мужчина показал на улицу, где привилегированное население облачено в одежду из хлопка и шёлка серого, белого или светло-синего цвета. — Это национальные цвета Конфедерации, которые носят белокожие. Да и только им и разрешено носить одежду таких цветов.

— То есть вы…, - сбитый с толку Эстебан даже не успел договорить, как собеседник перехватил слово:

— Да, я тот, кого ты искал. Я — Маритон из Варси, — старик отпил чуть пива и оглянулся на официантку, поставившую стакан холодного чая с парой лепестков мяты, перед Командором. — Наверное, сегодня нас свело Божье проведение, как иногда любил говорить Флорентин Антинори.

— Вы знакомы с Верховным Отцом? — удивился ещё сильнее Эстебан. — С самим главой Империал Экклессиас?

— Да, вместе воевали с ним.

— Война против Аурэлянской Информакратии?

— Ты прав, сынок. Мы познакомились, когда он мне раны перевязывал в трущобах, а потом отправились в Рейх.

— Я помню дальнейшую историю — вы объединились с Первоначальным Крестоносцем и смогли уничтожить Аурэлянскую Информакратию. Но что сподвигло вас уйти в трущобы? Об этом история умалчивает? — ощутив привкус сладости на языке от чая, спрашивает Командор.

— Даже после стольких лет, мне трудно об этом говорить, — Маритон отпил ещё немного пива и отяжелённым взглядом посмотрел на еду, которую ему принесли. — Я скажу так — была у меня любовь, но её забрали выродки из Информакратии.

— Я вас понял, — Эстебан хотел тут выразить иронию, но удержал эти мысли в себе, ибо не знает, какой душевный отклик они найдут у старика.

Маритон немного вспылил, что Эстебана не удивило, он предчувствовал эмоциональный накал:

— Вряд ли. Ты знаешь, что такое полюбить в социуме, где любовь запрещена? Где она выдавливается с ранних лет? Где всякие привязанности объявляются ненормальными? — голос мужчины успокоился. — Верность семье и родителям под запретом… потому что их нети. И только верность власти поощряется. Пойми, даже не государству, не системе, а «держателям» власти и Макшине.

— Лже-апостолам и богу информации?

— Ха, «богу», тьфу, — разозлился Маритон. — Это сущий демон. Ему приносили жертвы из людей и во славу него ровняли целые кварталы. А ложные апостолы установили это, как норму.

— Понимаю, если вас так волнует тема прошлого, то думаю, от неё нужно отойти, — предложил Эстебан. — У всякого найдется то, что вспоминать он не захочет.

— Скажи, ты ведь нашёл меня не потому, что хотел увидеть участника войны против Информакратии и солдата гражданской войны?

— Гражданской войны?

— Да так, — снова приложился к пиву Маритон. — Когда большинство штатов после «десятилетий единства» смогли снова собраться в нечто целое, подавив банды, с севера был дан кличь на реставрацию США. Какой-то умник в Вашингтоне объявил, что южные штаты тоже включены в состав новой Америки.

— И как я понимаю, тут выразили яркое несогласие?

— Ты прав. Эти, прости меня Господи, идиоты из Вашингтона и впрямь считали, что Конфедерация присоединиться к ним. Но наш первый президент — Дейвис Джафферсон, собравший юг и установивший новый порядок, под народное одобрение, отправил дипломатов из ССША обратно, имущество корпораций конфисковал, а корабли «освободил» от товаров.

— Это стало поводом к войне?

— Нет, что ты. ССША декларировали начало войны, как «стремление побороть рабство и дикарство на юге», но по факту они бились за земли. Но в финальной битве под Нью-Йорком мы разбили их.

— Ладно, давайте перейдём к моей цели, — Эстебан отбросил в сторону все остальные размышления. — Экспедиция Рейха ищет одного устройство, способное открыть любые двери. В той самой Информакратии оно было известно, как инфо-ключ-1. Вы знаете, где ещё могут быть они?

— Вы разве их не все нашли? Раньше Флоренция располагала огромным количеством этих предметов.

— Они были уничтожены, — Командор допил чай. — Причём все, которые были найдены. Канцлер опасался, что они могут быть использованы для того, чтобы открыть двери его замка.

— Это было ожидаемо, — Маритон приступил к еде. — Есть ещё один тайник, где я, да ещё пара парней спрятали некоторое добро от Информакратии. Я надеялся вернуться в Италию. Не думал, что Рейх столько выстоит, но тут меня история засосала.

— И где же он? — с бережностью спросил Эстебан, навострив всё внимание.

— А тебе зачем? — в глаза собеседнику взглянул старик. — Ты же уже не в Империи, расположился на северах, а тут тебе ключи подавай. Зачем?

— Боюсь, эта информация конфиденциальна.

— Послушай, сынок, не лукавь передо мной. Я прошёл через огонь, воду, боль. Воевал, чтобы ты выжил. И ты думаешь, что я заслуживаю вранья?

Эстебан, смотря в очи старика, видит в них чистоту и незлобие. Командор понимает, что пережил Маритон и то, что лгать, выкручиваться бесполезно и лучше всё рассказать, как есть. Тут нет Яго, который сразу стал бы давить и Эстебан решается. С его уст низошло слово, поразившие старика в самое сердце. Командор поведал, как спасал юношу, семье которого был должен, как едва не умер в Пустоши, и как они бежали из Империи во время переворота. Он рассказал, поведанное Яго — о маленькой гражданской войне и как безумие мраком клубится у императорского трона. Выражение лица у Маритона постоянно менялось, становясь всё мрачнее и угрюмее, его эмоции выдавали недовольство тем,